Чайковский П.И. Балет «Спящая красавица»
Балет-феерия на музыку Петра Ильича Чайковского в двух действиях с прологом. Либретто И. Всеволожского и М. Петипа. Действие происходит в сказочной стране в сказочные времена с промежутком сто лет.
Обстоятельства, сопровождавшие постановку «Лебединого озера», не могли не подействовать на Чайковского охлаждающе. Только через тринадцать лет он вновь обращается к балетному жанру, получив заказ на сочинение музыки к балету «Спящая красавица» по сказке Перро для постановки в Мариинском театре. Новый балет создавался в совершенно иных условиях. К концу 80-х годов Чайковский, находившийся в полосе наивысшей творческой зрелости, достиг всеобщего признания у себя на родине и в ряде зарубежных стран как один из самых выдающихся русских композиторов.
Успех, которым пользовались многие его произведения на концертной эстраде и в опере, побудил директора императорских театров И.А. Всеволожского обратиться именно к нему для создания богато обставленного увлекательного спектакля, поражающего воображение зрителей феерической роскошью, разнообразием и яркостью красок.
Проявляя особую заботу о постановочном уровне спектаклей крупнейшего столичного театра, Всеволожский хотел в «Спящей красавице» поразить публику новизной и блеском, превосходящими все, что она могла видеть раньше. Для этой цели не годилась обычная заурядная балетная музыка и нужно было участие композитора масштаба Чайковского.
Петербургский балет располагал сильной труппой, во главе которой стоял один из виднейших хореографов XIX века Мариус Петипа. Представитель классической школы, не склонный к каким-либо смелым новациям, он был не только блестящим мастером с огромной фантазией и тонким вкусом, но и вдумчивым интересным художником.
«Одной из больших заслуг Петипа, — пишет исследователь, — было его стремление возвратить классическому танцу, — по крайней мере первых сюжетов, — его былую выразительность и психологическую насыщенность, это едва ли не ценнейшее свойство старого балета, давным-давно сведенное на-нет».
Действующие лица:
Король Флорестан XIV
Королева
Принцесса Аврора, их дочь
Принц Шери
Принц Шарман
Принц Флер де Пуа
Принц Фортюне
Каталабют, старший дворецкий короля Флорестана
Принц Дезире
Фея Сирени
Добрые феи: Фея Канареек, Фея Виолант (неистовая), Фея Крошек (рассыпающая хлебные крошки), Фея Кандид (чистосердечная), Фея Флер де Фарин (фея цветущих колосьев)
Карабос, злая фея
Дамы, сеньоры, пажи, охотники, слуги, духи из свиты фей и др.
Содержание:
Пролог
Во дворце короля Флорестана XIV празднуют рождение дочери — принцессы Авроры. Церемониймейстер Каталабют проверяет списки приглашённых. Среди придворных и приехавших с поздравлениями гостей появляются Фея Сирени и феи Добра. Они подносят новорожденной дары, наделяя Аврору самыми прекрасными человеческими качествами. Раздаётся шум — и в зал въезжает со своей отвратительной свитой злая и могущественная Фея Карабос. Её забыли позвать на церемонию. В ярости Карабос предсказывает юной Авроре смерть от укола вязальной спицей. Но Фея Сирени останавливает страшное заклятие. Она предсказывает, что силы добра разрушат злые чары. Повелительным жестом она заставляет Карабос покинуть дворец.
Действие первое
Авроре исполнилось шестнадцать лет. Четыре иноземных принца сватаются к ней. В разгар веселья около неё оказывается старушка с веретеном. Аврора доверчиво берёт его и продолжает танцевать. Вдруг танец её прерывается, она в ужасе смотрит на свою руку, которую нечаянно уколола веретеном. Смертельный холод сковывает Аврору, и она падает. Незнакомая старушка сбрасывает плащ — это Фея Карабос! Сбылось её заклятье. Зловеще кружась, она с хохотом исчезает. Но появляется Фея Сирени — в её силах ослабить зло. Аврора не умерла — она заснула. Её вернёт к жизни горячий поцелуй прекрасного принца. Фея Сирени погружает всё королевство в сон.
Действие второе
Картина 1
Принц Дезире в окружении вельмож предаётся развлечениям в королевском парке. Им овладевает меланхолия. И будто откликаясь на зов неведомой мечты, перед ним является Фея Сирени. Она вызывает видение Авроры, окружённой божественными существами — нереидами. Очарованный принц устремляется за прекрасным образом, но по мановению феи видения исчезают. Дезире страстно умоляет разыскать красавицу. И Фея Сирени приглашает принца на волшебной ладье плыть к заколдованному замку.
Картина 2
В уснувшем королевстве мрак и запустение. Его охраняет злая Фея Карабос. Стремительно приближаются Фея Сирени с принцем Дезире. Злодейка и её свита пытаются скрыть от них Аврору, но тщетно — принц увидел спящую красавицу. Покорённый и очарованный, он нежно целует её — и злые чары разрушены! Карабос со свитой исчезает. Аврора пробуждается, и вместе с ней оживает королевство. Принцесса видит своего избавителя, и в её сердце рождается любовь. Дезире просит у Короля и Королевы руки их дочери.
Эпилог
На свадьбу Авроры и Дезире пришли герои волшебных сказок: принцесса Флорина и Голубая птица, Белая кошечка и Кот в сапогах, Красная шапочка и Волк, Золушка и Принц Фортюне. В согласном и торжественном дуэте предстают принц и принцесса. Фея Сирени и её свита благословляют жениха и невесту.
Музыка
Чайковский писал музыку «Спящей красавицы» в тесном сотрудничестве с автором сценария и постановщиком Петипа, который, воспользовавшись общими пожеланиями Всеволожского, разработал подробный план балета с указанием характера и количества (размера и числа тактов) музыки для каждого отдельного номера. Все указания, содержащиеся в плане Петипа, Чайковский старался учесть с максимальной точностью, но при этом не просто выполнял пожелания директора театра и балетмейстера, а самостоятельно интерпретировал сюжет, создав внутренне законченное, целостное по замыслу произведение, пронизанное единством и непрерывностью симфонического развития.
Иногда композитор шел вразрез с намерениями авторов сценария. Всеволожский представлял себе музыку «Спящей красавицы» как изящную стилизацию в духе XVII — начала XVIII века. Обращаясь к Чайковскому с предложением взяться за эту работу, он писал: «Тут может разыграться музыкальная фантазия и сочинить мелодии в духе Люлли, Баха, Рамо и пр. и пр.».
Однако Чайковский прибегает к подобной стилизации только в немногих отдельных эпизодах, в целом же его музыка отличается необычайной сочностью, полнокровием и яркостью красок, используя все богатства гармонии и оркестрового письма второй половины XIX века.
Нередко творческая мысль симфониста вела его к такому расширению масштабов и усложнению фактуры, что это озадачивало хореографа, не привыкшего к столь развитым музыкальным формам и подобной степени «уплотненности» материала. Ряд очевидцев свидетельствует о затруднениях, испытывавшихся Петипа при получении от Чайковского готовых кусков музыки («Музыка Чайковского создала для Петипа немалые затруднения, — пишет один из мемуаристов. — Он привык работать со штатными балетными композиторами — моим дедом Пуни и Минкусом, которые готовы были до бесконечности менять музыку тех или других номеров
<...> Поэтому Петипа было довольно трудно работать над "Спящей красавицей". В этом он и мне признавался»). «Петипа, — замечает Н. И. Носилов, — был крупнейшим мастером композиции балетных танцев на нетанцевальную же музыку, но с раскрытием хореографическими средствами идей и образов, заложенных в симфонии, ему еще не приходилось иметь дела». Поэтому при всем блеске постановки, осуществленной маститым балетмейстером, она все же не раскрывала партитуры Чайковского во всей глубине и значительности ее содержания.
Для Петипа «Спящая красавица» была сказочным хореографическим действом, позволявшим развернуть широкую красочную панораму пленяющих воображение картин и образов, продемонстрировать все богатство средств классического и характерного танца. Чайковскому же были необходимы основной мотив, сквозная руководящая идея, объединяющие всю эту пеструю череду сцен и эпизодов. Ларош находил в распространенном у многих народов сказочном сюжете о спящей красавице мифологическую основу — «одно из бесчисленных воплощений земли, почиющей зимой и просыпающейся от поцелуя весны».
Аналогичную мысль высказывал инспектор петербургских театров В.П. Погожев в письме к Чайковскому от 24 сентября 1888 года, когда замысел «Спящей красавицы» только созревал у композитора: «Программа, по моему мнению, весьма удачна; сон и пробуждение (зима и весна) — великолепная канва для музыкальной картины».
Быть может, эти слова оказались в какой-то степени подсказкой для Чайковского и укрепили его в решении писать музыку на сюжет, сначала не очень ему понравившийся: зима и весна, сон и пробуждение, жизнь и смерть — эти антитезы часто сближаются в народном творчестве и оказываются взаимозаменяемы. Такое понимание сюжета давало возможность связать его с основной проблематикой творчества Чайковского.
Образы злой феи Карабос и доброй, прекрасной феи Сирени олицетворяют в «Спящей красавице» антагонистические начала, борьбой которых определяются как вечный круговорот в природе, так и судьбы человеческой жизни. Обе они охарактеризованы постоянными музыкальными темами, получающими широкое симфоническое развитие в балете. По характеру эти две темы резко контрастны. Тема феи Карабос отличается остротой, «колючестью» рисунка, гармонической диссонантностью и подвижностью тонального плана (Асафьев обращает внимание на применяемый здесь Чайковским «метод смешения тональных красок», который был найден еще Глинкой в сцене полета Черномора из «Руслана и Людмилы».).
Фея Сирени обрисована плавной, неторопливо развертывающейся певучей мелодией баркарольного типа с ровно пульсирующим сопровождением, вызывающим чувство ясного безмятежного покоя.
В отличие от неуловимо изменчивой темы Карабос она устойчиво сохраняет свой мелодический рисунок и подвергается только внешним фактурным изменениям.
Драматургическими узлами, центрами сплетения основных действующих сил являются финалы пролога и первого акта, а также большая картина феи Сирени и принца во втором акте. Неожиданное появление феи Карабос в прологе на праздновании крестин новорожденной принцессы Авроры и ее грозное предсказание о вечном сне принцессы вызывает общее смятение. В этой сцене получает широкое развитие тема Карабос, принимая гротескные очертания; отрывистые звучания деревянных духовых инструментов придают ей особый мертвенно холодный жесткий колорит.
Но следом за этим появляется светлая, завораживающе ласковая тема феи Сирени; сон будет не вечным, говорит она, и Аврора проснется от поцелуя прекрасного принца. Пролог оканчивается торжествующим звучанием этой темы, в которое вплетаются только отдельные обрывки темы Карабос, в гневе покидающей дворец.
Более драматичен финал первого действия, где снова сталкиваются силы добра и зла, олицетворяемые двумя могущественными феями. Непосредственно предшествует финалу танец Авроры, уже юной красавицы, руки которой добиваются знатные кавалеры. Грациозный, немного кокетливый танец (В партитуре обозначен как вариация Авроры № 8 в.) начинается в движении неторопливого вальса, но постепенно становится все более быстрым и стремительным. Замечая старушку с веретеном, Аврора схватывает его и нечаянно укалывает себе палец: грозное предсказание сбылось: Аврора в отчаянии кружится, истекая кровью («Danse vertige» — головокружительный танец или танец безумия), и, наконец, падает мертвая.
В этот момент тема Карабос грозно раздается у валторн и тромбонов в ритмическом увеличении (Обращает на себя внимание сходство этого варианта с началом разработки в первой части Шестой симфонии.), выражая торжество и ликование злобной колдуньи. Ужас и отчаяние всех присутствующих стихают при появлении феи Сирени, сопровождаемом ее лейтмотивом в той же густой и яркой тональности ми мажор, в которой он изложен в оркестровой интродукции и финале пролога. Мановением волшебной палочки фея погружает всех в глубокий сон, и в оркестре мощно и повелительно звучат «аккорды сна», представляющие собой не что иное, как смягченный вариант темы феи Карабос.
Второе действие, состоящее из двух картин, представляет собой прочно спаянную цепь танцевальных и пантомимных сцен, непосредственно переходящих одна в другую. Здесь господствует атмосфера добра, любви и радости — зло затаилось, лишь изредка напоминая о себе, и к концу действия оказывается полностью побеждено.
После первых дивертисментных сцен охоты, игр и танцев принца Дезире и его двора над сценой словно разливается какой-то волшебный свет, влекущий в таинственную неизвестную даль. С момента появления феи Сирени колорит музыки изменяется, становится неопределенно мерцающим, фантастическим, — она пробуждает в принце жажду любви и показывает ему видение Авроры.
Лирическое Adagio Авроры и Дезире с выразительным соло виолончели, сцена страстной мольбы принца — познакомить его с красавицей, панорама путешествия Дезире и феи, плывущих на лодке в заколдованное королевство, и, наконец, замечательная по тонкости оркестрового письма картина сна — таковы важнейшие опорные пункты всего этого большого отрезка действия (В партитуре есть также оркестровый антракт с большим соло скрипки, соединяющий две картины второго действия, но при исполнении балета он обычно опускается.
Между тем для развития внутреннего действия этот антракт имеет важное значение: выразительная лирическая тема, близкая теме любви из «Пиковой дамы», выражает силу страсти Принца, заставляющей его пробиваться через все преграды и опасности к пленившей его красавице.). Еще раз, но тихо, приглушенно звучат у деревянных духовых «аккорды сна», слышатся обрывки тем феи Карабос и феи Сирени, и все это словно окутано легкой прозрачной мглой.
Поцелуй принца, пробивающегося сквозь туман и густые заросли леса, пробуждает Аврору от долгого сна: любовь и отвага побеждают злые чары колдовства (Момент «разрушения чар» отмечен ударом тамтама — единственным во всей партитуре.). На этом, в сущности, оканчивается развитие действия — заключительный третий акт (свадьба Авроры и Дезире) представляет собой большой роскошный дивертисмент.
Единство и целостность симфонического замысла соединяются в «Спящей красавице» с необычайным богатством и разнообразием танцевальных форм. В каждом действии мы находим своего рода парады танцев, создающих красочный фон для развертывания драматургической фабулы. Отдельные танцы объединяются в более крупные построения по принципу ритмического и выразительного контраста, образуя циклические формы сюитного типа.
Сам по себе этот принцип не был новым для классического балета, но в «Спящей красавице» хореограф и композитор отказались от безличных общих танцевальных формул, не имеющих связи с той или иной конкретной ситуацией и поэтому легко поддающихся переносу из одного произведения в другое: в каждом из танцев запечатлен определенный характерный образ.
Таковы вариации фей в прологе, сельский танец и «вальс примирения» в первом действии, группа старинных танцев (менуэт, гавот, фарандола) во втором действии и почти все третье действие — этот, по определению Асафьева, «непрерывно развертывающийся в своем волшебном цветении праздник танца».
Замечателен ряд миниатюрных характеристических сценок, в которых выступают знакомые персонажи сказок Перро. Подлинными шедеврами блестящего звукописного мастерства являются такие эпизоды, как «Кот в сапогах и белая кошечка» с «мяукающими» гобоями и фаготами, «Синяя птица и принцесса Флорина», где «переливы» флейты и кларнета создают иллюзию пения каких-то небывалых диковинных птиц, «Красная Шапочка и волк», в музыке которого слышны и робкие шаги маленькой девочки, переходящие в быстрый торопливый бег, и грозный волчий рык (тираты альтов и виолончелей).
В конце третьего действия, после того, как завершается праздничное шествие сказочных персонажей, снова появляются главные герои Аврора и Дезире. Их Adagio (за которым следуют обязательные быстрые вариации) звучит светло, даже торжествующе, выражая радость и полноту достигнутого счастья.
Премьера «Спящей красавицы» в Мариинском театре 3 января 1890 года стала событием в художественной жизни российской столицы. Несмотря на обычные выпады консервативной критики, для всех были очевидны новизна и масштаб явления. Оценивая музыку балета, Ларош ставил ее в один ряд с лучшими произведениями Чайковского как «высшую точку, до которой покамест дошла глинкинская школа, ту точку, на которой школа уже начинает освобождаться от Глинки и открывать новые горизонты, до сих пор еще не выяснившиеся».
Отход от привычных штампов, необычность спектакля, представившегося их слуху и зрению, больше всего волновало записных балетоманов, именно с этих позиций критиковавших постановку «Спящей красавицы». В то же время балет Чайковского вызвал восторженную реакцию со стороны деятелей молодого поколения, которому суждено было в недалеком будущем внести новую освежающую струю в русское искусство.
Юный А.Н. Бенуа, побывав на одном из первых представлений «Спящей красавицы», был особенно восхищен музыкой Чайковского, найдя в ней «то самое, что я всегда как-то ждал», «нечто бесконечно близкое, родное, нечто, что я бы назвал своей музыкой».
«Восхищение „Спящей красавицей“, — писал он уже на склоне лет, — вернуло меня вообще к балету, к которому я было охладел, и этим загоревшимся увлечением я заразил всех моих друзей, постепенно ставших „настоящими балетоманами“. Тем самым создалось одно из главных условий того, что через несколько лет подвинуло нас самих на деятельность в той же области, и эта деятельность доставила нам мировой успех».
Это признание одного из ближайших соратников С.П. Дягилева по организации «Русских сезонов» в Париже, непосредственно сотрудничавшего с Стравинским и другими композиторами того же круга, служит убедительным свидетельством выдающейся роли, которую сыграла «Спящая красавица» в обновлении балетного театра на рубеже XIX и XX веков.