Энциклопедия

Отказ Мстислава Владимировича от Киева после победы над своим братом Ярославом в 1024 г. под Лиственом – событие, подтекст которого многие столетия не даёт покоя историкам. Означало ли это, что Чернигов уже в IX–X вв. был равным соперником Киева, развивавшимся параллельно и также претендовавшим на первенство среди русских городов (Blankoff, 1991)?

Первый этап исследования древностей Чернигова включал сбор информации о старых валах, рвах, курганах в рамках историко-топографичеких очерков. В 1840–1841 гг. археолог-любитель А.С. Анненков, опираясь на опыт раскопок усадьбы Десятинной церкви в Киеве, добивался разрешения губернатора на проведение первых археологических исследований в Чернигове (Ясновська, 2002).

Реальное начало археологии Чернигова и Черниговской земли положено Д.Я. Самоквасовым. В 1870 г. исследователь осмотрел городища Новгород-Северского уезда, сделав вывод о поселенческом характере данного типа памятников, относимых ранее З. Доленгой-Ходаковским к «городищам-святилищам», а в следующем 1871 г. он поднимает вопрос о необходимости планомерных раскопок курганов Черниговский губернии. После неудачной попытки убедить учёный мир Петербурга в тождественности городищ древним славянским городам Д.Я. Самоквасов составляет масштабную программу обследования и каталогизации древних городищ и курганных могильников, а также начинает самостоятельные раскопки курганов. На Археологическом съезде 1874 г. в Киеве учёный представляет отчёт уже о 70 обследованных им городищах в различных губерниях и о раскопках 301 кургана (Самоквасов, 1878; 1878).

Столь высокую активность Д.Я. Самоквасова в раскопках во многом предопределили его самые яркие находки, полученные в первые сезоны 1872–1873 гг. при работах в Чернигове. В 1872 г. были исследованы самые крупные курганы Болдинской группы – Гульбище и Безымянный, а также начаты раскопки крупнейшего сохранившегося кургана Чернигова – Чёрной могилы, завершённые в следующем 1873 г. Ещё раз исследователь возвращается к черниговским могильникам в 1878 г. Итоги исследований 139 курганов Чернигова и нескольких сотен курганов других могильников Чернигово-Северской земли Д.Я. Самоквасов изложил в серии докладов и монографий (Самоквасов, 1892; 1908; 1916).

Согласно наблюдениям Д.Я. Самоквасова, курганы Подесенья и Посемья содержали погребения с кострищами или урновыми кремациями, при преобладании ингумаций в ямах в Киеве, где летописью отмечено сосредоточие варягов. Противопоставляя обряды кремации и ингумации как «славянский» и «русско-варяжский» этнический признаки для языческого периода Х в., исследователь сделал вывод о принадлежности северянам основной части кремационных погребений Подесенья, включая самые богатые курганы Чернигова – Гульбище и Чёрную могилу (Самоквасов, 1878 а). Во время III Археологического съезда в Киеве сомнения в такой интерпретации высказал А.С. Уваров. Д.Я. Самоквасов позже парировал: «Если бы в наше время археолог повторил мнение графа Уварова 1874 года о возможности норманской народности Черниговских курганов с кострищами, то ему нужно было бы доказать невозможное – что не только в Чернигове и Любече, но во всех поселениях Черниговского уезда IX и X столетий жили не северяне, а варяги скандинавского происхождения» (Самоквасов, 1916).

Достаточно высокий для своего времени методический уровень раскопок, применение стратиграфического метода, просеивания и даже фотофиксации; покомплексное издание наиболее ярких погребений – всё это обеспечило работам Д.Я. Самоквасова прочный научный авторитет, как и его выводам о характере исследуемой культуры Подесенья IX–X вв. После раскопок Чёрной могилы в сочинениях историков второй половины XIX – первой половины ХХ в. Чернигов неизменно фигурировал уже как столица Северянской земли и стольный город князей северян. Такую интерпретацию повторил и Т. Арне, отметив, правда, находки скандинавского вооружения в курганах Чёрная могила и Гульбище (Arne, 1914; 1917).

Следующий этап в исследовании Чернигова связан с деятельностью Черниговской губернской учёной архивной комиссии, принявшей активное участие в организации XIV Археологического съезда в Чернигове 1908 г., посвященного «тысячелетию» города. Задуманный при участии Д.Я. Самоквасова план археологических работ к началу съезда осуществить не удалось, хотя ряд новых разведочных наблюдений членами комиссии было сделано в округе Чернигова. Успехи в изучении памятников Х в. в самом городе оказались скромнее: в 1903 г. П.М. Добровольский раскопал камерное погребение с конём на северной окраине Чернигова; в 1909 г. небольшие раскопки курганов на Болдиной горе провели П.С. Кармалей и Е.А. Корноухов, в том же году П.С. Кармалей и М. А. Сахновский исследовали фундаменты церкви в осыпи берега на Детинце, открытые в 1878 г. Т.В. Кибальчичем и Д.Я. Самоквасовым (Ясновська, 2007).

А.К. Ярыгин, сопоставив планы XVIII в. с современным ему, локализировал старые укрепления города (Ярыгин, 1905); этот план впоследствии был взят за основу всех дальнейших реконструкций древнерусского Чернигова. В 1923 г. Н.Е. Макаренко и И.В. Моргилевский провели раскопки в Спасском соборе и прилегающей территории. Результаты исследований Черниговщины 1920-х гг. нашли обобщение в сборнике «Чернігів і Північне Лівобережжя» (1928).

В 1928 г. Чернигов посетил Т. Арне, ознакомившись с материалами новых раскопок Шестовицкого могильника. Результатом поездки стала знаменитая статья с аргументацией скандинавского происхождения древнерусских камерных погребений (Arne, 1931). В послевоенное время археологические работы в Чернигове возобновили экспедиции ИА АН СССР под руководством Б.А. Рыбакова (1946–1947, 1956 гг.) и ИА АН УССР под руководством В. А. Богусевича (1947, 1949, 1951, 1953 гг.). Б.А. Рыбаков сосредоточил исследования на территории Детинца, раскрывая участки большой площадью, тогда как В.А. Богусевич небольшими раскопами попытался покрыть все части города – Детинец, Третьяк, Окольный град и Предградье, Елецкий монастырь, Подол.

Благодаря работам последних трёх десятилетий, по общей площади, охваченной раскопками, Чернигов – несомненно один из наиболее исследованных крупных древнерусских городов. Хуже обстоит дело с введением накопленного материала в научный оборот – отрывочная информация в обобщающих работах не позволяет оперировать полными археологическими комплексами. Не переизданы на современном уровне и материалы исследований Черниговского некрополя Д.Я. Самоквасова. Отсутствие чётких хронологических градаций комплексов часто приводит к произвольной датировке материала, что особенно остро сказывается на наиболее массовой категории находок – керамике (в некоторых работах датировки отдельных типов и комплексов удревнены на полтора столетия).

Наконец, преобладание аналитических работ над публикационными закономерно ведёт к подмене мозаичной картины наших представлений о Древнем Чернигове целостными авторскими реконструкциями, которые от частого повторения всё больше воспринимаются как отражение археологических реалий.

В середине Х в. Чернигов – самый крупный древнерусский город Днепровского Левобережья и, одновременно, пограничный с северянскими землями населения роменской культуры. В самом Чернигове роменцы проживали на посаде Детинца и в Елецкой части Окольного города, но были всё ещё слабо интегрированными в древнерусскую бытовую культуру, о чём свидетельствует использование лепной посуды. Менее выражено присутствие роменцев в материалах погребальных памятников, среди которых преобладают нехарактерные для северян кремации на месте и ямные камерные ингумации. Антропологические исследования материалов X–XIII вв. из Чернигова показали весьма пёстрый состав населения, что неудивительно для такого рода городского центра. Выделены группы, близкие северянам, населению Киева, а также вероятный скандинавский компонент (Долженко, 2011; Потехина, 2011). Доля скандинавских элементов в материальной культуре Чернигова Х в. относительно невысока, особенно по сравнению с расположенным всего в 16 км от города Шестовицким археологическим комплексом.

Археологическая картина Среднего Поднепровья в IX в. даёт современному историку на удивление мало данных для воссоздания конкретных событий начальной истории Руси, но позволяет представить общий исторический фон эпохи и характер основных историко-культурных трансформаций. Самым резонансным археологическим событием IX в. в регионе следует считать катастрофический финал волынцевской культуры, отражавшей зону расселения славянских данников Хазарского каганата – предков летописных племён полян, северян и радимичей.

Пожары прослеживаются на волынцевских поселениях в различных уголках ареала культуры, включая Киевское Поднепровье, а наиболее яркая картина разгрома (пожары, человеческие останки, клады) открывается на Битицком городище и поселении Андрияшевка в бассейнах Сулы и Псла. Абсолютный хронологический ориентир для датировки указанных событий даёт клад дирхемов из Нижней Сыроватки с младшей монетой 812/813 гг.

К середине IX в. пустеют бассейны Сулы, Ворсклы и Десны, а северянское население роменской культуры концентрируется в верхнем течении Псла и Посемье. На Правобережье Днепра в основательно разреженный ареал полян выдвигаются носители культуры Луки-Райковецкой, создающие укреплённое поселение в Киеве.

В конце IX в. территория Киева существенно расширилась за счёт образования Подола и притока новых групп населения, среди которых выделяются носители роменской культуры Днепровского Левобережья. Появление ремесленного посада сопровождалось быстрым вытеснением из обихода лепной посуды и скачком в развитии гончарного производства, положив начало широкому распространению новых керамических форм, ставших одним из наиболее ярких и узнаваемых элементов древнерусской культуры.

Материалы курганного некрополя, возникшего в этот период в Верхнем городе, отражают появление новых форм погребального обряда, в том числе призванных подчеркнуть высокий статус умерших (высокие курганные насыпи, погребения в камерах), разнообразных новых влияний в вещевом комплексе (скандинавских, венгерских, «восточных»), маркирующих формирование «дружинной моды». Они свидетельствуют о полиэтничном составе населения Киева, именно с конца IX в. обретающего признаки средневекового города.

Картина распространения древнерусских памятников в Среднем Поднепровье конца IX – середины X в., уточнённая с учётом современных данных о хронологии керамических комплексов, оказывается несколько неожиданной в контексте традиционных киевоцентрических моделей. Древнерусская колонизация Правобережного Поднепровья конца IX – первой половины X в. привела всего лишь к основанию Вышгорода и Китаевского городища как форпостов Киева, а также Витичева в качестве южного пограничного пункта на Днепре.

Основные же усилия Киева по созданию прочного плацдарма государства были направлены в этот период на заселение оставленного северянами ещё в начале IX в. пространства Левобережного Нижнего Подесенья, где возникают Чернигов, Любеч, Сновск, сеть мелких городищ и сельских поселений. Одновременно с конца IX в. в бассейнах Средней Десны, Сулы, Псла и Ворсклы появляются цепочки городищ роменской культуры. Основной людской ресурс для заселения Черниговщины составили северяне и славяне Правобережья Днепра, хотя вероятно также присутствие в составе формирующегося населения отдельных групп кривичей и радимичей.

В важных административных и торговых центрах, где располагались княжеские гарнизоны – Чернигове, Шестовице, Сновске, заметную роль играли и выходцы из Скандинавии. Только после окончательного разгрома и покорения древлян в 945–946 гг. начинается древнерусская колонизация на Правобережье Днепра, направленная на Овручский кряж, не занятый населением культуры Луки-Райковецкой, а в конце Х в. приходит очередь ещё одного пустующего региона на Левобережье – Переяславщины.

Принципы переселенческой политики киевских князей хорошо описаны летописью для времени правления Владимира Святославича – это набор «лучших людей» из различных племён с последующим расселением их по новообразованным градам нового русского пограничья – по рекам Десне, Остре, Трубеже и Суле на Левобережье Днепра, а также Стугне – на Правобережье. Вырванные из родо-племенных коллективов, переселенцы быстро теряли свои этнографические особенности, усваивая общедревнерусские традиции, распространению которых способствовало массовое появление стандартизированной продукции городского ремесла.

Инкорпорация традиционных закрытых общин, наоборот, протекала медленно и находилась в зависимости от скорости их интеграции в ремесленные, сельскохозяйственные и промысловые рынки. Но разрушение родо-племенных коллективов неумолимо наступало в процессе естественного развития институтов Древнерусского государства: военно-административных (строительство городов-крепостей с гарнизонами на племенных территориях) и феодальных (образование княжеских волостей и боярских уделов с включением или переселением населения в новые территориальные структуры).

Летопись выделяет три основные этапа градостроительства Х в. в Среднем Поднепровье, историческая реальность которых находит полное подтверждение в археологическом материале:
1. При князе Олеге (882 г. – первая четверть Х в.). К этому времени относится реконструкция Киева, основание Вышгорода, Чернигова и Любеча, формирование системы древнерусского заселения Нижнего Подесенья;
2. При княгине Ольге (946 – 60-е гг. Х в.). В этот период происходит расширение древнерусской колонизации Правобережного Поднепровья, основание Овруча, Витичева, а также административных центров-погостов на территории Древлянской земли;
3. При Владимире Святославиче (980–1000 гг.). На этом этапе производится масштабное строительство новых крепостей в пограничных зонах, перестройка существующих древнерусских городов и укреплённых племенных центров; происходит формирование древнерусской сельскохозяйственной округи городов.

Окончательное включение остатков племенных территорий Южной Руси в административную и социально-экономическую структуру государства выражается археологически в исчезновении роменской культуры на Левобережье Днепра и последних проявлений традиций культуры Луки-Райковецкой в западных южнорусских землях. Происходит это в 30-х гг. XI в., в правление Ярослава Мудрого, с которым Повесть временных лет связывает завершение формирования Древнерусского государства в его политических и этнических границах.