Авторизация


На главнуюКарта сайтаДобавить в избранноеОбратная связьФотоВидеоАрхив  

Министр экономического развития РФ Алексей Улюкаев
Источник: Яндекс картинки
07:16 / 02.11.2016

"Утверждение, что бюджетный дефицит - однозначное зло - слишком большое упрощение картины"
"Странно, что у нас пенсионеры против повышения пенсионного возраста. Они ведь бенефициары этого. Повышение пенсионного возраста – это чистый выигрыш действующих пенсионеров. Коэффициент замещения увеличивается и разрыв между средней заработной платой и пенсией уменьшается", - Улюкаев

Интервью агентству "Рейтер" министра экономического развития РФ Алексея Улюкаева

- Алексей Валентинович, в сентябре возобновился спад российской экономики. С чем это связано и долго ли продлится?

Снижение ВВП в сентябре к сентябрю 2015 года в точности соответствует показателю год к году за 9 месяцев с начала года – 0,7 процента. По кварталам: 1,2 процента - первый квартал, 0,6 процента - второй, 0,9 процента - первое полугодие и 0,7 процента - по девяти месяцам при том, что третий квартал – 0,4 процента. При очистке от числа рабочих дней, сезонности получается близкое к нулю значение.

Качественно экономика последние месяцы находится в ситуации околонулевого баланса. Четвертый квартал 2014 года и первый-второй кварталы 2015 года – это глубокий спад, третий-четвертый кварталы 2015 года и первый-второй нынешнего - очень небольшой, но продолжающийся спад, около ноля - минус. Начиная с августа 2016 года этот снижающийся спад в основном закончился и, скорее всего, будет около ноля -плюс.

С точки зрения факторов экономического роста потенциал чистого экспорта, который более или менее выручал в 2015 – начале 2016 года, исчерпывается по мере того, как догоняющая динамика роста импорта становится выше, чем динамика экспорта. Здесь возможно краткосрочное улучшение конъюнктуры рынков основных товаров нашего экспорта. Это немного поддержит чистый экспорт. А принципиально, конечно, поддержать рост может диверсификация и рост несырьевого экспорта.

Ситуация с потребительским спросом стала выправляться в третьем квартале и во многом это стало основанием того, чтобы вся картинка стала с августа меняться. Потребительская пауза была связана с неопределенностью. И население, и бизнес, в общем правильно себя ведут в кризисной ситуации, отдавая предпочтение ликвидности, создавая собственные резервные фонды, увеличивая норму сбережения, и откладывая потребительскую активность до лучших времен.

Тем не менее, занятость у нас не сократилась – динамика плоская. Динамика номинальных заработных плат со второго квартала этого года пошла в рост и на фоне снижения инфляции реальная заработная плата перешла в область положительных значений - за девять месяцев плюс 0,4 процента. Коллег из Центрального банка такая динамика номинальной зарплаты беспокоит. Но как к этому не относись, это ожидаемый отскок.

Коллективный опыт подсказывает потребителю, что опасения черного дня несколько преувеличены, и он может снова немного уменьшить свою сберегательную активность и несколько увеличить потребительскую активность. Начинает восстанавливаться потребительский спрос.

Поскольку начинает восстанавливаться потребительский спрос, восстанавливаются запасы предприятий и, конечно, если бы ставки кредитов были бы ниже, эти запасы восстанавливались бы быстрее. Тем не менее, это важный фактор экономического роста. Возникает новый баланс – уменьшается доля чистого экспорта в спросе и увеличиваться доля потребительского спроса. Это и обеспечивает динамику около ноля - плюс.

И решающий вопрос – будут инвестиции или не будут инвестиции? Это то, что может серьезно повернуть картину. Ресурсы для этого есть: финансовый результат предприятий в прошлом году на 52 процента улучшился, в этом году рост также существенный - примерно на 17 процентов. Это номинальные цифры, но в реальном выражении тоже большой рост.

Мы  видим рост пассивов банков, профицит ликвидности. Но при этом ликвидность не трансформируется в инвестиции. И это та оценка, которую выставляет бизнес деловому климату, с одной стороны, а с другой стороны - будущему спросу.

- С этой точки зрения, по Вашему мнению, экономическая политика страны движется в правильном направлении? Что бы вы хотели увидеть?

Я хотел бы, чтобы не увеличивалась нагрузка на бизнес – налоговая и регулятивная. Провозгласив это, на самом деле мы ее постоянно увеличиваем.

И когда коллеги говорят, что по сравнению с другими странами у нас небольшая налоговая нагрузка, это неверное сопоставление. Нам нужно себя сравнивать не со странами ОЭСР в целом, потому что страны, которые уже давно имели экономический рост и, где ВВП на душу населения $30.000-40.000, могут себе позволить большую налоговую нагрузку на бизнес.

Им нет нужды увеличивать темпы экономического роста – 1,0-1,5 процента для них естественный рост. А для нас - это не естественный рост, потому что у нас ВВП на душу населения гораздо меньше.

Поэтому нам нужно себя сравнивать со странами догоняющего развития. Странами бывшего Советского союза – Казахстаном, Азербайджаном, Узбекистаном, со странами БРИКС - Китаем, Бразилией, Южной Африкой, Индией, странами АСЕАН. И тогда мы увидим, что наша налоговая нагрузка на бизнес выше, плюс квазиналоговая (страховые платежи, торговые сборы, экологические платежи и т.п.). И регулятивная нагрузка – проверки, контроли, надзоры, лицензии.

- В следующем году правительство продолжит увеличивать налоговую нагрузку – на нефтяную и газовую отрасль, принято решение о повышении страховых взносов с 2019 года. Дальнейший рост налогов – это неизбежность?

Я считаю, что это не предопределено. У нас есть шанс обойтись без увеличения налоговой нагрузки и думаю, что даже в части страховых платежей еще точка окончательная не поставлена.

- Каким образом можно этого избежать? В неофициальных беседах чиновники говорят, что, например, повышение НДС – это почти решенный вопрос.

Я думаю, что это совсем не так. Сейчас немного странное время, когда мои коллеги стали легко относиться к тому, к чему прежде относились не легко. Возникает рынок странных идей – повышения НДС, повышения налога на доходы физических лиц, прогрессивная шкала – все это вдруг без должного анализа, расчетов начинает на этом рынке торговаться. Думаю, что мы как покупатели такого рода товара должны быть очень осторожны, потому что товар тухловатый. По крайней мере, требовать обоснования.

Например, ситуация с единым налогом на вмененный доход. На 2016 год ставка ЕНВД осталась такой же как в 2015 году. Сейчас же коллеги из Минфина внесли предложение, чтобы в ближайшие три года увеличивать ставку на расчетный индекс-дефлятор. Это означает, что малый бизнес заплатит на 4 миллиарда больше в 2017 году, 8 миллиардов в 2018 и 12 миллиардов в 2019 году. И никаких обоснований.

То есть предлагается, чтобы заплатили больше, при этом не понятно, останутся ли плательщики этого налога в белом секторе или уйдут в тень? Сейчас вроде договорились у председателя правительства, что на 2017 год мы оставляем то же, что было в 2015 и 2016 годах, а дальше будем сравнивать и считать.

Адаптация бюджетной конструкции к новой макроэкономической реальности имеет три составные части – доходы, расходы и финансирование дефицита. Я считаю, что увеличение налоговой нагрузки – это самое большое зло из всех. Его нужно исключить. Причем во всех формах – и в виде простого повышения ставок, и в виде косвенных – всякого обрезания "хвостов" (пороговых значений по страховым платежам).

А на две остальные части – расходы, дефицит – нужно внимательно смотреть. Расходы сокращать надо, но избирательно, чтобы не ухудшить качество в целом бюджетной системы и ее корреспонденцию с экономическим ростом.

- Но получается, наоборот, в основном сокращаются так называемые инвестиционные расходы, направленные на развитие экономики.

Абсолютно, конечно.

- Может быть, стоит урезать еще траты на оборону, которые высокие?

Сложно определить, что такое высокие траты на оборону. Траты на оборону корреспондируются с угрозами, безопасностью. Дискуссии об адекватности угроз и расходов существуют во всех странах мира. Очень трудно сравнивать такие вещи, как безопасность и деньги. Тем не менее, есть динамика увеличения расходов и наверное, она может быть менее выраженной.

Есть и избыточная динамика управленческих расходов. Мы видим, что происходит с управленческим аппаратом, какой он большой. Видим системную неэффективность социальных расходов. Неэффективность в том, что они ретроспективные, обращены в прошлое.

Если расходы на образование – перспективные, на будущее, то расходы на покрытие дефицита Пенсионного фонда – ретроспективные. Они тоже важные, но они другие по конечному результату. И это тоже все должно приниматься во внимание, когда мы определяем структуру бюджета.

С другой стороны, утверждение, что бюджетный дефицит – это однозначное зло, с моей точки зрения, слишком большое упрощение картины. Дефицит можно рассматривать как инвестиционный проект – вы можете себе позволить дефицит, если знаете, каким образом его закроете и знаете, что через несколько лет тот способ, который вы выбрали для финансирования дефицита, позволит увеличить благосостояние.

- Если мы это точно знаем. Разве есть такая уверенность?

Если мы это точно знаем, конечно. Это очень ответственная вещь. Я не говорю, что это то, что я приветствую. Конечно, лучше иметь меньший дефицит, а еще лучше иметь нулевой дефицит. Но не любая плата за это хороша. Это не есть абсолютное благо. Поэтому, с моей точки зрения, график снижения дефицита не должен быть слишком радикальным. То есть для бюджетной адаптации надо поискать на стороне расходов, на стороне графика снижения дефицита и оставить в покое налоговое обременение.

- А на что можно посмотреть с точки зрения доходов? Есть ли какие-то альтернативные источники пополнения казны?

Если смотреть внутри налоговой системы, то, конечно, косвенные налоги менее вредные, чем прямые. Скажем динамику индексации акцизов можно обсуждать. Я считаю, что увеличение прямых налогов даже обсуждать не надо. В части неналоговых доходов – прибыль Центрального банка, дивиденды компаний с государственным участием – очень небольшие люфты, можно найти, но очень немного.

Плюс приватизация, как источник финансирования дефицита. Я считаю, что мы не должны снижать здесь темпов. Мы неплохие темпы взяли в 2016 году. Те цифры, которые стоят у Минфина в трехлетке, очень маленькие. Мы сейчас внесли свои предложения, считаем, что можем существенно увеличить фискальную составляющую. 200-300 миллиардов в год – это консервативная оценка, может быть, и больше.

- Планы по некоторым компаниям, предложенным к продаже в 2017-2019 годах, выглядят нереалистично, например, РЖД, Транснефть, Ростелеком...

То, что вчера было нереалистично, сегодня становится реалистичным. Например, я считаю, что у нас есть реальные шансы приватизировать часть пакета РЖД. Нужно найти адекватную форму, в которой мы сможем это сделать. Например, обсуждаем вопрос приватизации в пользу негосударственных пенсионных фондов или целевая приватизация, бенефициаром которого стал бы Российский фонд прямых инвестиций.

То есть приватизация такого актива как РЖД должна быть проведена таким образом, чтобы не было ощущения, что мы проедаем национальное богатство ради латания текущих дыр бюджета. А вот если мы сможем объяснить обществу, что это будет преобразование этого богатства из одной формы в другую, мне кажется, это вполне реализуемая вещь.

- Нет ли опасений, что в условиях плохого рынка и санкций эти активы могут быть распроданы по дешевке?

Если бы мы заранее знали динамику цен актива, мы бы с вами очень хорошо жили. Каждый раз одна и та же песня: на хорошем рынке нельзя приватизировать, на плохом тоже нельзя. На самом деле ответ такой – можно приватизировать и в первом случае, и во втором, просто нужно стараться делать это по правилам. Да, может быть, через год мы получим больше, а может быть, меньше. Важно предложить адекватные формы.

Если продажа государственного актива является основанием для того, чтобы, например, инвестиционную программу поддержать, создать новые активы, которые более соответствуют природе государства – наверное, правильно, когда государство инвестирует в инфраструктурные проекты и неправильно, когда оно участвует в коммерческих проектах.

Поэтому если мы сокращаем участие в торгуемых, коммерческих секторах и увеличиваем вложения в инфраструктуру, мне кажется, это правильно по сути и понятно обществу.

- Какие активы будут проданы в ближайшее время?

ВТБ, НМТП, Совкомфлот, Алроса и др. Затем – РЖД, Ростелеком, Транснефть. Приватизационные возможности очень большие. У нас есть конкретные предложения по активам в перспективе трех лет, конкретные предложения по суммам. В общей сумме за три года получается под триллион рублей.

- Вы говорили, что в результате покупки Роснефтью Башнефти это окажет положительное влияние на стоимость компании. В итоге сколько вы рассчитываете получить от продажи 19,5 процентов Роснефти?

Конечно, всегда затруднительно выделить долю факторов в конечной цене, но видно, что сейчас компания торгуется гораздо лучше, чем это было в первом полугодии, например. Сейчас это примерно 350 рублей за акцию, а было около 320. Конечно, отчасти это результат лучшей динамики нефтяных цен, а отчасти результат оценки рынком приобретения Башнефти.

- То есть можно ожидать, что от продажи пакета Роснефти государство получит больше заложенных в бюджет 704 миллиардов рублей в виде дивидендов Роснефтегаза?

Да, конечно, больше, чем в бюджете.

- Есть ли гарантии, что после buy back 19,5 процента акций, которые выкупит сама Роснефть, не останутся у нее навсегда?

Мы это рассматриваем не как buy back, а как транзитную операцию, которая позволит обеспечить получение денег в бюджет в 2016 году, если технически не успеваем в этом году реализовать 19,5 процента инвестору. По-другому это была бы не приватизация. Но такое, я считаю, вполне возможной схемой.

- Кто эти реальные инвесторы?

Они есть. Их несколько. Какая будет конечная конфигурация - пока не знаю.

- Какие компании будут освобождены от уплаты повышенных 50-процентных дивидендов в следующем году?

Установка 50-процентной планки - не очень хорошее действие, честно говоря. Поэтому оно должно быть ограничено по времени, исходя из жесткости бюджетной ситуации сейчас. Даже три года – это много. Вообще-то правильно, когда каждая компания имеет свою дивидендную политику.

Представители государства в компании могут влиять на эту дивидендную политику, но нельзя все компании выстраивать под одну гребенку. Одна компания развивается, другая уже развилась достаточно. Одной нужно больше капитал увеличивать, другой не нужно это. Все компании разные. Одна единая планка для них – это неправильно.

Второе – конечно же, нужно  смотреть на инвестиционные программы компаний и делать исключения для тех, которые докажут нам, что они готовы реализовывать свои инвестиционные программы. Бюджетная техника при этом может быть разная: можно одной рукой взять 50 процентов, а другой – дать субсидию. Можно просто сказать: сокращаю требование по дивидендам. Но только после того, как будет доказано, что это влияет на инвестиционную политику компании".

- Кто выплатит промежуточные дивиденды?

Обсуждаются промежуточные дивиденды компании Транснефть. Или, например промежуточные дивиденды для банка ВТБ по привилегированным акциям, в которые через АСВ государство вошло.

- Как вы говорили раньше, сейчас экономическая политика больше напоминает набор реакций, движение по инерции, в случае возникновения проблемы, ее заливают деньгами. При этом действия чиновников напоминают лебедя, рака и щуку, ощущение тупика...

Есть два разных измерения. Первый – выход из кризиса, преодоление спада, разрыва между реальным выпуском и потенциальным. С этой точки зрения все идет более или менее нормально. Наверное, можно было бы делать чуть быстрее. Тем не менее, мы обязательно в короткий срок эту проблему решим.

Другая проблема – это увеличение потенциального выпуска, и ее мы решаем плохо. А это решение возможно лишь на пути инвестиционного роста. Баланс чистого экспорта и потребительского спроса такой, что он позволяет лишь немного подниматься над нулем и выходить на уровень роста в 1,0-1,5 процента.

И дальше все зависит от того, создадим ли мы условия для инвестиций или нет. Помимо налоговых условий, понятности бюджетных приоритетов это и весь набор структурных и институциональных мер, которые все знают.

- Диагноз все-таки какой – пациент скорее жив, чем мертв, или нет?

Конечно, скорее жив, чем мертв.

- Согласны ли вы с предложениями Столыпинского клуба – перейти от ограничительной к стимулирующей монетарной политике?

Я считаю, что и идея стимулирования, как панацея, так же как идея бюджетной консолидации, как панацея – это простые примитивные идеи, их очень легко сформулировать, но не факт, что от них будет хороший результат. Ко всем таким идеям я отношусь с осторожностью.

Понятно, что есть стимулирующая функция и у фискальной, и у монетарной политики, которая сейчас в примороженном состоянии. За счет ее активизации можно было бы разрыв между фактическим выпуском и потенциальным закрыть быстрее. Но это не решает всех остальных проблем.  Остальное все равно будет упираться в структурные и институциональные меры.

- Это значит ЦБ должен активнее действовать сейчас, снижая ставку, например?

С моей точки зрения, конечно. Мне кажется, мы не точно приоритеты выстраиваем. Есть цели первого и второго порядка. Достижение 4, 3 или 5 процентов инфляции - это замечательная цель.

И главное она реализуемая вполне, но это цель второго порядка, инструментальная цель. Это инструмент для того, чтобы достичь чего-то другого, большего - экономического роста, повышения благосостояния, и надо смотреть, насколько достижение цели по инфляции адекватно работает на достижение цели первого порядка.

- Но Минфин с ЦБ утверждают, что как раз когда уже достигнем 4 процентов, тогда и будут созданы условия для роста благосостояния...

Как в математике, есть условия необходимые и достаточные. Снижение инфляции – недостаточное условие. Для бизнеса все равно, какова цифра инфляции. Важно, чтобы она была предсказуемая и стабильная. Если бы было возможно иметь стабильную инфляцию 8 процентов - все были бы счастливы.

Проблема не в цифре инфляции, а в ее волатильности. На высокой инфляции волатильность больше. Понятно, что при прочих равных, конечно, низкая инфляция лучше, чем высокая.

Но какая именно низкая и какая именно высокая, никто не знает. Оценки, которые делали мировые аналитики, сильно изменились, как и рекомендации МВФ. Инфляционное таргетирование есть механизм не дезинфляции, а погашения ее волатильности. Поэтому я был бы здесь просто осторожнее в соотношении между целями или средствами.

- То есть было бы 5 процентов как у вас первоначально было в прогнозе, ничего бы не изменилось?

Они и есть в прогнозе в варианте базовый плюс. Вариант же базовый является утилитарным для обоснования параметров бюджета.

- Как вы относитесь к идее эмиссионной поддержки экономики?

Я очень осторожно к этому отношусь, потому что иногда это может немного помочь, но за все в этой жизни надо платить. Как бы это лекарство не оказалось хуже, чем болезнь. Сейчас деньги у бизнеса есть, но роста инвестиций нет. Бизнес не вкладывает в производство. Причем дело не только в процентных ставках, не идет и самофинансирование. Значит нет стимулов, мотивации инвестирования.

- Но стимулы к инвестированию у нас в основном в области, скорее, политики, чем экономики...

И там, и там. Все-таки если будет ощущение, что возврат на капитал станет высокий, вы будете инвестировать даже при наличии рисков.

- Но есть всякие правовые риски...

Они ведь и раньше были. Но раньше возврат на капитал был стимулом сильным, который позволял бизнесу мириться с этими рисками. А сейчас возврат на капитал меньше и бизнес уже не хочет мириться с этими рисками. Где-то нужно дать ему комфорт – либо через возврат на капитал, расшивку спросовых ограничений, денежные потоки, либо через уменьшение его рисков, чтобы он при малом возвратном капитале согласился инвестировать. Ничего другого нельзя придумать.

- Минэк в целевом варианте пишет про стимулирующую роль ФНБ, что его нужно больше вкладывать в разные проекты, но с учетом того, что сейчас со следующего года ФНБ фактически становится источником финансирования дефицита...

В ситуации профицита ликвидности  занимать на внутреннем рынке можно гораздо больше. При 12-13 процентах ВВП суверенного долга, причем этот долг в основном номинирован в рублях, говорить о серьезных рисках не приходится.

С точки  зрения кредитора, например банка, очень неплохо пополнить свой баланс таким качественным активом как суверенный долг. С точки  зрения рисков макроэкономической стабильности увеличение  внутреннего долга до 15-20-25 процентов ВВП рисков не несет. Единственная здесь проблема – это стоимость обслуживания, которая определяется ключевой ставкой.

- Будут ли выделены из ФНБ в следующем году 52 миллиарда рублей на БАМ, Транссиб?

Да, будут. Хотя цифра может быть скорректирована.

- Были разговоры о том, что все проекты замораживаются, которые финансируются из ФНБ...

Это не совсем так. БАМ, Транссиб, ЦКАД не замораживают. Можно дискутировать относительно объемов, но в целом будут реализовываться. Новых проектов пока не будет.

- Какое-то время назад Путин говорил о том, что надо подумать над мерами в связи с укреплением рубля. Что это за меры могут быть? И как вы относитесь к идее обязать экспортеров перечислять выручку в бюджет в долларах, минуя рынок, чтобы избежать волатильности?

В целом в части курсовой политики я с коллегами из Центрального банка полностью согласен. Тот механизм, который есть сейчас, фактически свободное курсообразование - правильный, адекватный для нашей экономики. И укрепление или ослабление национальной валюты - это очень конкретная вещь. Для кого-то укрепление беда, а для кого-то - благо. Для экспортера, скорее всего, плохо, а если, например, собираетесь инвестировать, это скорее всего хорошо.

Перечисление валютной выручки - это вопрос бюджетной политики. Наверное может быть механизм, при котором выплачивается экспортная пошлина в валюте. Ничего особенно страшного в этом нет. Мы бы избежали излишних конвертаций. Но это ничего принципиально не изменяет. Я не против такого, но не надо ожидать, что это принесет какие-то большие плоды. Рынок был бы чуть менее волатильным.

- Считаете ли вы, что повышение пенсионного возраста – это неизбежность?

Да, считаю. Хотя и по несколько иным резонам, чем мои друзья из Минфина. Для них повышение пенсионного возраста - это средство сбалансировать бюджет, уменьшить дефицит Пенсионного фонда и соответственно уменьшить трансферт из бюджета в Пенсионный фонд. Это важно, но вторично.

Важнее, как мне кажется, другое. Поддержание живого труда как фактора производства в условиях плохой демографии. В этом смысле альтернативы повышению пенсионного возраста нет. Это соответствует и принципам социальной справедливости. По сути, у нас есть выбор между повышением пенсионного возраста, уменьшающим приток числа участников в пенсионную систему, и снижением коэффициента замещения, соотношения между пенсиями и заработными платами.

Странно, но у нас пенсионеры против повышения пенсионного возраста. Они ведь бенефициары этого. Повышение пенсионного возраста – это чистый выигрыш действующих пенсионеров. Коэффициент замещения увеличивается и разрыв между средней заработной платой и пенсией уменьшается. Если мы этого не делаем, тогда коэффициент замещения будет снижаться. Таким образом, и социальная справедливость, и экономическая целесообразность - за повышение пенсионного возраста.

Практически можно увеличивать требование к пенсионному возрасту на полгода за каждый календарный год. Таким образом, то, что сейчас среди экспертов обсуждается как оптимальный вариант - до 63 лет, можно было бы за 6 лет для мужчин пройти эту дистанцию и за 16 лет для женщин.

- Почему решение никак не могут принять?

Существует беспокойство, как общество будет реагировать. К сожалению, рациональные аргументы не всегда воспринимаются обществом. И это надо учитывать.

- Правительство, президент готовы к этому и когда это может случиться?

Я не готов за других говорить, но думаю, в целом это неизбежно.

- Есть ли возможность, по вашему мнению, что санкции будут смягчены в течение ближайших трех лет?

Здесь можно только строить гипотезы. Мне еще недавно – несколько месяцев назад – казалось, что санкционный режим будет по крайней мере видоизменен уже в этом году, что в декабре примут решение о смягчении. Сейчас мне так уже не кажется, на фоне известного обострения международной ситуации вокруг Сирии. Поэтому любой прогноз тут совершенно ни на чем не основан, это просто гадание.

- С чем связано укрепление рубля за последнее время?

Мне кажется это совершенно очевидно. Посмотрите, что происходит с капитальным счетом: в этом году минус по капитальному счету будет не больше $15 миллиардов, тогда как в прошлом году было больше $50 миллиардов. Соответственно, в меньшей степени теперь рубль коррелирует с нефтяными ценами. Может быть, и будет какое-то ослабление до конца года, но не принципиальное.

- Решили ли что-то с поддержкой Внешэкономбанка? Будет ли банк плохих долгов?

Это зависит от того, какая стратегия будет принята. Наблюдательный совет отложил рассмотрение стратегии ВЭБа. Стратегия должна дать ответы на эти вопросы.

Решение краткосрочных проблем, например, ликвидности, графика текущих платежей, не решает главного – чтобы ВЭБ не только остался действующим юридическим лицом, но и выполнял функции института развития. Для этого принципиально нужно решить вопрос с его капиталом, с расчисткой его баланса от токсичных активов и его докапитализацией.

Беседовали Дарья Корсунская, Александр Уиннинг



Комментарии:

Для добавления комментария необходима авторизация.