панорама русской жизни

Председатель Счётной палаты Российской Федерации Татьяна Алексеевна Голикова ответила на вопросы нашего корреспондента

– Одной из ключевых тем Питерского форума в этом году является перезагрузка институтов развития. Вы неоднократно высказывали мнение, что эффективность институтов развития можно было бы повысить. На ваш взгляд, насколько эффективен этот элемент сейчас, и как можно было бы улучшить его работу?

Тема не новая, с одной стороны. С другой стороны, количество институтов развития имеет тенденцию к медленному, но росту. И, как правило, этот рост сопровождается соответствующим бюджетным финансированием. За последние годы в различного рода институты развития, которых у нас насчитывается более 30, направлено порядка 5 трлн государственных вложений.

– За какое количество лет?

Это не за один год. Это за последние 5–6 лет. Средства, вроде бы, достаточно большие, но и институты разные. Каждый раз возникает вопрос о том, насколько это эффективно. Понятно, что сопоставлять их невозможно, они все разные, работают в разных направлениях деятельности.

Тем не менее, наверное, подводя самый общий итог, можно сказать, что ежегодно – вот я назвала цифру 5 триллионов – ежегодно цифра колеблется, и за последнее время она составляет где–то 460–500 млрд рублей, которые мы ежегодно перечисляем в институты развития. Что смущает?

Мы вроде бы видим государственные корпорации, которые являются стопроцентными слугами государства, но, с другой стороны, в их периметр входят акционерные общества, куда попадают, соответственно, бюджетные деньги, и там уже проследить что–либо сложно. Тем не менее, все эти госкорпорации и акционерные общества с большей долей государственного участия объединяет несколько понятных проблем.

Сроки реализации их инвестиционных  программ всегда вызывают большие вопросы. И эффективность, и те планы, которые изначально вводятся. Причем парадокс, но как только туда замешиваются бюджетные средства, то почему–то эффективность их начинает снижаться.

Второй очень существенный момент – это 223 Закон – это государственные закупки крупных компаний. Как вы знаете, они сами пишут свое положение о государственных закупках. Эти положения очень сильно отличаются друг от друга. И если мы будем сравнивать конкурентность государственных закупок к конкурентности там, то это две принципиально разные вещи.

Достаточно сказать то, что они используют порядка 5 тысяч различных видов закупок, присутствуют на 170 электронных площадках, и очень сложно сопоставить даже что–то, какие–то общие их признаки. Поэтому, я думаю, что еще предстоит достаточно серьезно на эту тему работать.

Что уже сделано, и потихонечку внедряется – это казначейское сопровождение. Часть государственных корпораций переходит сейчас на казначейское сопровождение, и я думаю, что в ближайшем обозримом будущем мы сможем увидеть некоторые проблемные зоны.

– Еще одна тема, которая поднималась на этом форуме – это введение бюджетного правила. И сейчас идет спор, неожиданный достаточно, между Алексеем Кудриным – отцом, так сказать, бюджетного правила – и Минфином.

И что удивительно, Алексей Леонидович выступает за более мягкую планку, и более мягкие требования бюджетного правила, обосновывая это тем, что это позволит не увеличивать налоги и, собственно, даст возможности для роста российской экономики. Вот ваше мнение, какая из планок более выгодна для российской экономики – $40 или $45  за баррель?

Я думаю, в данном случае, позиция Алексея Леонидовича предопределяется местом, которое он сейчас занимает. Потому что, если бы он был на своей прошлой позиции, то, я думаю, он бы занимал иную, более жесткую.

С учетом того, что он со своим Центром стратегических разработок писал сейчас предложение и программу структурных реформ, ему пришлось взглянуть на все сферы жизни нашего общества, и, наверное, ему показалось, что та политика, которую он когда–то проводил, была достаточно жесткой. Это хорошо.

Что касается моего отношения к этому, то я поддерживаю позицию Министерства финансов. Я разделяю эту позицию. Мы очень быстро всегда забываем негативные проявления в нашей экономике. Как вы помните, в конце 2015 года цена (на нефть, – прим. ред.) драматично упала. А мы тогда уже приняли бюджет 2016 года.

Все под Новый год–2016, заговорили о том, что нужно срочно вводить секвестр бюджета. Слава богу, мы удержались от этого. Хотя несколько уменьшили расходы. Но все демонстрирует, что мы должны быть крайне аккуратны, и должны все–таки пока уметь копить резервы, потому что пока что наша страна не слезла с нефтяной иглы, пока мы сильно зависим от нефтегазовых доходов.

Пока это существует, мы должны ограничивать себя в тех тратах, которые осуществляем за счет нефтяных денег. Но 40 (долларов за баррель, – прим. ред.) – это базовая цена. Все–таки она индексируется по инфляции где–то приблизительно 2%, в рамках тех предложений, которые сделал Минфин.

Мне кажется, что более концептуальным здесь является другое, на что сейчас мало обращают внимание – обращают внимание на цену отсечения, а вот что будет с фондами (я имею в виду Резервным фондом и Фондом национального благосостояния) – это так активно не обсуждается.

Если внимательно посмотреть предложения Минфина, почему–то Минфин постепенно предлагает уйти от Фонда национального благосостояния и оставить только Резервный фонд. И на самом деле, вызывает вопрос в концепции самой.

Понятны правила, понятна цена отсечения, по этому пункту можно спорить, но все–таки, когда принималось решение о переводе денег из Стабфонда в создание нового бюджетного правила, было признано целесообразным иметь два фонда – Резервный – для страховки падения цены на нефть и обеспечения исполнения обязательств, собственно, то, что мы сейчас наблюдаем; и второе – это Фонд национального благосостояния, который должен был обеспечивать долгосрочную сбалансированную систему.

Сейчас в предложении, которое формулирует Минфин, Фонд национального благосостояния уже не пополняется, а наоборот, расходуется. И его средства становятся источником пополнения резервного фонда, в том случае, если это необходимо. И у меня это вызывает соответствующие вопросы.

Мы от этого отказались, от долгосрочной сбалансированности. То есть мы проповедуем какую–то другую логику? Поскольку мы налоги не обсуждаем, и не обсуждали пенсионное законодательство в целом, то такой небольшой, вырванный из контекста кусочек заставляет задуматься о некоторых других вещах, которые нас будут ожидать в перспективе.

– Получается, что Фонд национального благосостояния постепенно будет сведен к нулю, и у нас останется один Резервный фонд.

За какое–то время, в зависимости от того, насколько будет пополняться и тратиться Резервный фонд, потихонечку, потихонечку. Это не завтра произойдет. Но потихонечку.

– Не так давно была опубликована проверка Счетной Палаты о том, что инвестирование средств ФНБ идет неэффективно. Стоит ли что–то концептуально менять в этом плане? Целесообразно ли дальнейшее направление средств ФНБ на инфраструктурные проекты?

Новых решений не принимается. Принимались эти решения, потому что все считали, что нужно поддержать инфраструктурные проекты за счет ФНБ, когда была высокая цена на нефть – это был 2013 год. И было принято соответствующее решение. Жизнь нас резко скорректировала.

Но при этом надо обратить внимание и на другое, что первые транши, которые были выделены из ФНБ на эти цели, очень долго не используются ради того, для чего они были предназначены. Это с очень многим связано.

Это связано с экономической ситуацией, с внешними рисками, которые возникли в связи с санкциями, это связано с курсовой ситуацией и так далее. И, конечно, это отодвинуло сроки реализации проектов. Но не всегда в этом виноваты только внешние условия, а не экономическая ситуация.

У Минфина была еще неготовность к реализации этих проектов. То есть они были заявлены, но понятно было, что в эти сроки они реализованы не будут. И вот уже в рамках абсолютно спокойной плановой работы с коллегами, с Минфином, с Минэкономразвития мы договорились относительно того, что нужно воздержаться от перечисления новых денег, до тех пор, пока не будут отработаны те, которые были ранее направлены.

Все проекты сейчас находятся в разной степени готовности. Кто–то подтянулся, кто–то не очень подтянулся, у кого–то возникли проблемы с привлечением средств частных инвесторов в этих услугах. Но существуют очень жесткие правила, какое соотношение должно быть денег ФНБ и денег инвесторов.

Сейчас мы фиксируем, что ни один проект, который был предложен за счет ФНБ, на текущий момент не выдерживает эту нагрузку. Понятно, что она должна быть посчитана только к концу реализации. Не все они гарантируют, что к концу это соотношение будет соблюдено.

– А соотношение денег ФНБ и денег инвесторов сейчас 40/60?

Да, там по некоторым есть исключения, но, тем не менее. И вызывает беспокойство другое. Это все нюансы, но за этими нюансами стоят бюджетные деньги, фактически. Вот сейчас они инвестируют. Проинвестировано, фактически, за счет бюджета, отдельно. Средств инвесторов пока нет. Они переносят сроки на более дальние, мотивируя это экономической ситуацией.

Но при этом неиспользованные средства они размещают на тех же самых депозитах – запрета этому нет. Но эти депозитные проценты уже не считаются как средства федерального бюджета. То есть очень много таких нюансов, и мы с Минфином и коллегами из Минэкономики, которые мониторинг осуществляют, эти вопросы достаточно плотно обсуждали.

У нас на самом деле есть консенсус по этому поводу, ну вот осталось кое–что доделать. И, наконец, последнее. Я думаю, что в рамках той концепции, которая предложена по бюджетным правилам, вопрос о новых выделениях за счет ФНБ на эти структурные проекты уже не стоит.

– Не так давно внесли правки в бюджет на 2017 год и изменили ряд параметров бюджета. Но при этом по–прежнему запланировано привлечение 138 миллиардов рублей от приватизации. При том, когда мы переходим к разговору по конкретным пакетам, которые будут продаваться, 138 миллиардов рублей никак не набирается.

Там уже нет 138.

– А сколько уже?

Там уже, если мне память не изменяет, 42 с небольшим.

– Тогда, на ваш взгляд, насколько это реально получить? Потому что из того, что объявлено,  это пока НМТП – и все.

Все зависит от того, какой порядок приватизации будет принят, вообще, будет ли он принят, я думаю, что во многом это предопределяется теми доходами, которые будут поступать. И, собственно, в целесообразности в эти сроки проведения. Но Совкомфлот у нас уже переносится очень–очень много лет. И, думаю, что этот год может быть не исключением. А может быть все и произойдет. Все зависит от экономической конъюнктуры.

–  Была еще одна программа по десятипроцентному ежегодному сокращению чиновников. Эксперты говорят, что она не выполняется, а как–то получить комментарий властей на эту тему не удается. Счетная палата как–то отслеживает?

На самом деле, десятипроцентное сокращение было заявлено на 3 года, можно сказать, что оно состоялось. Оно просто состоялось по факту. Потому что ни один федеральный орган исполнительной власти не держит штатную численность.

Все держат численность меньшую. Она, если говорить в среднем, колеблется где–то на уровне 83–85% от штатной, и вот этот ресурс, который образуется как разница между штатной и фактической численностью, фактически, используется.

– То есть, на ваш взгляд, эта программа…

Она по факту реализована.

– В марте Счетная палата сообщала, что три акционируемых банка представили планы финансового оздоровления. Тогда было 8 из 28. Меняется ли ситуация в лучшую сторону, осуществляет ли Счетная палата мониторинг этой ситуации?

Мы мониторим, мы мониторим просто не так часто, у нас есть своя периодичность в опыте, что было выделено 856 миллиардов и где–то на 455 миллиардов в общем плане финансового оздоровления, мягко говоря, под вопросом были, потому что строго зарегламентированной процедуры пока не должно быть. Но есть некие элементы необязательности в нормативном регулировании.

И, несмотря на то, что работа АСВ и Центральным банком осуществлялась, согласование самих планов финансового оздоровления происходило до 15 месяцев. И какие претензии у нас возникли: это нарушение или это не нарушение, вообще, зачем тогда существует этот институт составления планов финансового оздоровления, если решения принимаются сами по себе и реализуются, планы как–то так согласовываются или не согласовываются.

В конечном итоге сейчас вышли на полное понимание, я считаю, и с Центральным банком, и с АСВ относительно того, что они должны отработать критерии к таким планам финансового оздоровления, чтобы они были понятные, очевидные, как действовать в какой ситуации, в какие сроки это должно приниматься с тем, чтобы это был единый подход ко всем банкам.

– А есть ли какие–либо сроки, когда эти критерии будут выработаны или это никак нормативно закрепляться не будет?

Нет, возможно, это будет нормативно закрепляться, но это просто сейчас мы находимся в рамках исполнения коллегами нашего представления. Они нас просто информируют о текущей ситуации, мы за этим следим.

– Завершая наше интервью, вы проверяли программу устранения цифрового неравенства. И вроде бы у вас возникли вопросы по этой программе, какие?

Да. Была такая проверка, у нас, по–моему, в 2015 году. Проверяли мы правильность  отчисления операторами связи средств в резерв универсального обслуживания, 1,2%. Выяснили достаточно большое количество правовых пробелов, которые сейчас, в принципе, устранены.

Минсвязи внесла соответствующие поправки в законодательство, в том числе, в Кодекс административных правонарушений по наказанию за неисполнение полномочий по перечислению средств в резерв универсального обслуживания.

Это такой прошедший этап, посмотрим, как сейчас это будет работать. Но, тем не менее, мы проверяли сейчас еще и исполнение бюджета за 2016 год, потому что мы подтверждаем или не подтверждаем достоверность бюджетной и финансовой отчетности в планах распорядителей и учреждений.

Собственно, смотрели информационную сеть Россвязь, которая ведет информационный ресурс по поводу того, кто перечисляет, кто не перечисляет. И увидели довольно любопытную деталь, вот сейчас будет представление по этому поводу от нас.

3 300 организаций, это порядка 10% тех, кто находится в этом реестре, вообще не располагают лицензией на предоставление услуг связи.

То есть, это, фактически, мертвый ресурс. Более того, выяснили, что эта система очень плохо администрируется, потому что в ней есть уже мертвые плательщики, которые уже давно поменяли идентификационные номера налогоплательщиков, уже платят по–другому, но, тем не менее, за ними по старым (номерам, – прим. ред.) числится задолженность.

К сожалению, эти случаи имеют место быть и, собственно, мы призвали наших коллег, чтобы они разобрались с этим информационным ресурсом, потому что это искажает фактические данные.

Беседовала Лана Самарина