Статьи

В советское время далеко не всех «диссидентов» отправляли на нары или в психбольницы, в лучшем случае - выдворяли за границу. Были и такие, которые «равнее других». Они отделывались лёгким испугом и продолжали находиться в «номенклатурной колоде».

Отто Лацис, заведующий отделом международного журнала «Проблемы мира и социализма» (который часто называли «проблемами чешского хрусталя» - за любовь советской части редакции к этому товару), как будто впал в опалу после того, как была обнаружена его не предназначавшаяся для печати рукопись о Сталине и осуществлённой им контрреволюции.

Наказание было «суровым»: критик устоев оказался в престижном Институте экономики мировой системы социализма АН СССР, где вскоре снова становится заведующим отделом. Невольно вспоминается байка из выходившего в те годы сатирического журнала «Перец». Проворовавшегося учителя перевели в другую школу и назначили директором. «Пусть знает, как чужие деньги красть!».

Звёздный час Отто Лациса, воспитанника «оттепели», приверженца «рыночного» и «демократического» социализма, журналиста и доктора экономических наук, настал тогда, когда в разгар перестройки он становится первым заместителем главного редактора «Коммуниста» - теоретического журнала ЦК КПСС.

И начинает фактически определять идеологию издания. Лацис и его единомышленники Егор Гайдар, Юрий Афанасьев, Алексей Улюкаев, Виталий Дымарский, казалось, стыдились названия журнала, в котором работали. Его логотип был вскоре переделан таким образом, что приходилось рассматривать буковки чуть ли не в лупу.

Казалось, вся упомянутая компания рассматривала работу как игру, результат которой был для них заранее известен. Меньше всего их беспокоили последствия своих «интеллектуальных» упражнений для граждан страны.

Вот как описывает забавы этих «яйцеголовых» и их идейного лидера нынешний главный редактор сетевого издания «ЕЖ.ру» Михаил Бергер: «Я следил за тем, что он (Отто Лацис. - А. П.) делал при Горбачёве в журнале «Коммунист».

Журнал был чуть ли не антикоммунистическим - там печатались Лацис, Гайдар и другие подрыватели основ коммунизма (здесь и далее курсив мой. - А.П.). Лацис это делал мастерски, используя коммунистическую статистику, отчёты и рапорты.

Сеял зёрна сомнения в гениальности руководящей роли партии, в правильности экономической модели. Медленно и спокойно подтачивал основы строя. …Перестройка была спонтанной, у Горбачёва не было плана всё развалить. Так вот, Лацис в горбачёвские времена помог придать перестройке осмысленность».

Осмысленность осуществлению развала?!

Между тем не знакомые с тайнами «мадридского двора» широкие партийные массы были дезориентированы позицией теоретического и политического журнала ЦК КПСС. Конечно, они слышали, что пришло время «социализма с человеческим лицом», но никак не могли понять, почему из его красивых картинок скорого будущего выглядывает звериный оскал социал-дарвинизма.

Да будь ты хоть трижды последователем «гуманного», «демократического» социализма, рассуждали они, почему так ратуешь за замещение натуральных показателей стоимостными, за право непонятно кем обижаемых нуворишей, прозванными «кооператорами», отмывать деньги и копить первоначальный капитал для будущих частных предприятий?

А кого озаботит тогда достижение общественно необходимых затрат труда, расширение и адресное использование общественных фондов потребления, закрепление не на словах, а на деле социально гарантированного минимума?

Странно, но ни в печатных периодических изданиях, ни в интернете я не встречал ни одного материала об Отто Лацисе, в котором его нарекли бы экономистом. Да, он изучил резолюции партсъездов 20-х и 30-х годов, экономические перлы Сталина и Дзержинского, писал занимательную публицистику об эпохе «перелома», о том, что ему предшествовало и за ним последовало.

Много рассуждал о том, как нам «выйти из квадрата», в который загнала народное хозяйство командно-административная система… Но настоящим экономистом так и не стал. Видимо, не хватило энергетики, а главное - понимания очевидных вещей. Он так и остался на уровне «журналиста, публициста».

В своей книге «Экономическая революция Сталина» историк Дмитрий Верхотуров убедительно показывает: в статье «Перелом», опубликованной в журнале «Знамя», Лацис для доказательства тезиса о невыполнении первого пятилетнего плана подтасовывал данные. Показатели в хозяйственной работе на самом деле менялись в течение 1930-1931 годов.

Но в чём Лацис не прав, так это в том, что поправки вносились в пятилетний план. Корректировались ежегодные планы - из соображения, что «действительность менялась самым непредвиденным образом, и ей нужно было соответствовать». Промышленность первой пятилетки потребовала значительно больше чугуна, стали и нефти, чем предполагалось ранее.

Не спорю с очевидным: факт неравномерности темпов работы той же чёрной металлургии имел место. Но Лацис даёт ему неверное объяснение. Из его текста, например, следует, что чугун и сталь выплавлялись в то время на существующих предприятиях, от которых требовали «прыгнуть выше головы».

Это неверно. Лацис упустил из виду важнейшую деталь - стройки. В первой пятилетке запускали, ни много ни мало, 518 больших предприятий, из которых несколько десятков были крупнейшими в мире или в Европе. Это относится и к чёрной металлургии.

В 1931 году 2/з отрасли ещё не были построены и приняты в эксплуатацию. Флагманы чёрной металлургии - Кузнецкий, Магнитогорский и Макеевский заводы - вместе могли дать пять миллионов тонн чугуна, то есть 80% «отправного» плана и половину «оптимального» варианта.

Но из перечисленных комбинатов два находились в постройке. Магнитогорский был пущен в июле 1932 года, а достроен только в 1934-м. Кузнецкий заработал на полную мощность с октября 1932-го. Вот и вся разгадка «скачущих темпов» и «срыва плана».

Решающую роль сыграло затягивание проектных работ на Магнитке и неправильное планирование стройки. Так что не в «ускорительских тенденциях» было дело, не в том, что отрасль сначала «надорвалась», а потом задышала полной грудью.

Как видим, не случайно научная общественность отказывала Лацису в звании экономиста. Подгонять факты под определённую концепцию - другая профессия…В чём ему трудно было отказать, так это в политической конъюнктуре.

Предчувствуя, что результаты его со товарищи усилий принесли свои плоды, что дни КПСС сочтены, он в 1991 году сбрасывает маску сторонника «третьего пути» и окончательно переходит в лагерь либералов - по тем временам в престижную и тиражную газету «Известия».

Ту самую, которой в её разрушительной пропаганде, казалось, мешало только одно обстоятельство - существование России.

Из всего либерального охвостья, собравшегося на теоретическом Олимпе подтачивать основы существующего общественного строя, пожалуй, самым порядочным и способным к осмыслению происходящего оказался литературный критик Игорь Дедков.

Он тоже одобрительно воспринял было перестройку, надеясь на возврат «шестидесятничества». Но, побывав в Прибалтике, понял, что дела назревают «серьёзные». В его дневниках появляются непривычные прежде фразы «великая страна» (Россия), «предатель» (по отношению к Ельцину).

Заболевший Дедков не мог выздороветь, потому что отвергал то, что происходило за окном. Говорят, что такое мировосприятие, психологический настрой являются одной из причин возникновения рака.

И, тем не менее, в редакции «Свободной мысли» (как в конце 1991-го стал называться «Коммунист») не нашлось других сотрудников, обеспокоенных будущим социалистического издания, когда Дворянское собрание стало выставлять его на улицу, кроме обессилевшего Игоря Дедкова.

Который пришёл за помощью к одному из бывших сотоварищей и тогдашнему «глашатаю» Отто Лацису в газету «Известия». Тот обещал и даже помог, но это уже были разные люди…Чем же был обеспокоен в постперестроечное время Отто Рудольфович, публицист, претендующий на звание экономиста?

Может быть, ужасной гиперинфляцией, остановившимися или захваченными рейдерами заводами, невыплаченными зарплатами, устроенной либеральной властью пирамидой ГКО, которую честные экономисты называли «самой крупной финансовой афёрой за все постсоветское время»?

Ничего подобного. Даже позднее, когда время многое расставило по местам, в статье с претенциозным заголовком «Почему Россия не Китай» Лацис назовёт гайдаровские реформы «историческим подвигом новой власти».

Став одним из идеологов «демократических преобразований», в работе он держался принципов партийно-советской печати. Прежняя практика приучила Лациса видеть и отражать лишь «отдельные недостатки».

Он словно не замечал приближения дефолта, не хотел знать о нежелании  власти младореформаторов возместить фактически конфискованные вклады и проиндексировать обесцененные пенсии. Делал вид, что выборы 1996 года - самая что ни есть «победа демократии», свидетельство поддержки избирателями Бориса Ельцина, а не результат подтасовки итогов голосования.

Советовал власти, продолжавшей либерально-монетаристский курс, заняться стимулированием экономического роста. Но ведь не мог не догадываться, что заниматься этим она не будет!

Что за странная слепота, поразившая многих «прорабов перестройки», мечтавших в своё время о свободной и демократической стране, а получивших дикий капитализм и разваливающуюся Россию? Всё они видели, всё слышали. Но не хотели признавать своей ответственности за то, что было разрушено.

Боялись слишком уязвить власть «шокотерапевтов», которая - какой бы она ни была - казалась им куда ближе, чем та, которую они похоронили. К Лацису иногда возвращается здравый смысл, и он призывает «что-то делать для восстановления рождаемости» в Сибири и на Дальнем Востоке.

Правда, умалчивает, что именно политика «реформаторов» в 1990-е привела к оттоку россиян из этих жизненно важных регионов, депопуляции в масштабах страны, когда население ежегодно уменьшалось на миллион человек.

На исходе жизни Лацис пожалел «несчастных» бедных (правда, как либеральный публицист, резко уменьшил их удельный вес) и государственный сектор. Но вот незадача: либеральные догмы так и не дали ему возможности увидеть «перспективы решения проблемы бедности».

Конечно же, ни использование природной ренты (увязку уровня жизни бюджетников и пенсионеров с платежами за добытое сырьё он назвал «враньём»), ни налогообложение владельцев дорогой недвижимости и предметов роскоши, ни управа на владельцев зарубежных активов его не вдохновили.

Зато восхитил социальный отчёт «ЮКОСа», который Лацис трепетно пересказывает в «Русском курьере». Как известно, эта компания создала парниковые условия для своих работников и для отвода глаз начала осуществлять крохоборческие благотворительные проекты.

«Проходит время, которое я считал своим», разоткровенничался как-то бывший лидер Межрегиональной депутатской группы. Отто Лацис этого не сказал. Он продолжал цепляться за свой интеллектуальный багаж, всё ещё надеясь, что тот будет востребованным. К месту и не к месту вспоминал нэп, только теперь представлял Ленина не провидцем, а «престарелым вождём».

Курсировал от редакции к редакции, надеясь, что в какой-то следующей донесёт до общественности свою заветную точку зрения. Из «Известий» ушел в «Новые Известия», оттуда - заместителем главного редактора в «Русский курьер». В последний год жизни работал в «Московских новостях».

Трагедия Лациса состояла в том, что ему суждено было погибнуть от рук тех, кого он воспевал и лелеял, - «новых русских», не обременённых «предрассудками» старого времени. В «Пежо» журналиста, стоявшего на повороте, на бешеной скорости влетела «Suzuki», которым управляла молодая барышня. Через месяц после автокатастрофы, не выходя из больницы, Лацис скончался…