Авторизация


На главнуюКарта сайтаДобавить в избранноеОбратная связьФотоВидеоАрхив  

Портрет Фёдора Измайловича Родичева (фрагмент). 1917 г.
Автор: Рундальцов Михаил Викторович
10:07 / 13.12.2016

"Будем надеяться, что наши правнуки будут с благодарностью вспоминать нас"

Родичев призывал повиноваться офицерам, избегать самосудов и продолжать войну. «Века пройдут и будут вспоминать о том, что делал русский народ, русское войско и русский флот в 1917 году. Будем же надеяться, что наши внуки и правнуки будут с гордостью и благодарностью вспоминать нас. Неужели же свершиться то, что и называть не хочется?»

Федор Измайлович Родичев родился 9 февраля 1854 года в Санкт-Петербурге в семье, принадлежавшей к старинному дворянскому роду, имевшему земельные владения в Весьегонском уезде Тверской губернии и винокуренные заводы. По семейному преданию, Родичевы вели свое происхождение от новгородского боярина Рода, потомки которого после присоединения Новгорода к Московскому княжеству были вынуждены переселиться на территорию будущей Тверской губернии.

Его отец - Измаил Дмитриевич, был отставным офицером и гласным Тверского губернского земского собрания. Мать - Софья Николаевна, урожденная Ушакова, также происходила из помещичьей семьи.

Вспоминая свое детство, Ф.И. Родичев писал: «...Образ жизни был старозаветный. Новый год считался с 1 сентября, когда служили в доме всенощную. Соблюдали строго все посты, среду и пятницу. Крепостные девки плели кружева, ткали скатерти и полотенца, детей кутали, учили французскому языку и... секли».

Окончив с золотой медалью 7-ю петербургскую реальную гимназию (1870), Федор Родичев поступил на естественное отделение физико-математического отделения Санкт-Петербургского университета, а после его окончания в 1874 году продолжил образование на юридическом факультете под руководством профессоров русского права В.И. Сергеевича и А.Д. Градовского.

Успешно завершив обучение в университете, Родичев отбыл воинскую повинность фейерверкером 2-й артиллерийской бригады, а затем, в 1876 году, добровольцем отправился сражаться за свободу сербов и черногорцев против турок.

«Летом 1876 созрела  меня решимость отправиться за Дунай "отыскивать свободы",- вспоминал Родичев. - Мне все мерещился Лафайет, отправляющийся в Америку, или Костюшко. "Дело свободы славянской есть дело свободы русской". Такая фраза в 1876 году являлась вполне допустимой».

Следует отметить, что уже с юных лет Федор Родичев увлекся «освободительными» идеями. Познакомившись в 18-летнем возрасте с работами А.И. Герцена, он стал горячим его поклонником, ибо видел в нем «великого поэта абсолютной ценности личности», провозгласившего «откровение свободного духа». Личное знакомство с Н.П. Огаревым укрепило эти взгляды, и до конца своих дней Родичев оставался «герценистом».

«Моя мысль пробудилась под влиянием французской проповеди конца второй Империи, речей Жюля Фавра и Ж. Симона в законодательном корпусе, речей Гамбетты, борьбы непримиримой с бонапартовским режимом. Пробудился интерес к французской истории, французской революции (...), истории борьбы за свободу. Я с трепетом перечитывал все, что мог достать по истории французской революции (...).

Меня больше всего увлекал романтизм освобождения, привлекали личности того времени, но вместе с тем я воспринял декларацию прав человека, сперва как откровение, потом как идеал», - вспоминал Родичев.

При этом Родичев крайне сдержанно относился к социализму, в котором его не устраивало порабощение личности: «Я никогда не пугался слова социализм, но всегда был противником социализма цезаристского, крепостнического, всегда боялся грядущего рабства, которое просвечивало сквозь социалистические теории...»

В 1877 году Ф.И. Родичев был отозван с Балкан в родной Весьегонский уезд, став гласным Тверского губернского земства (одного из самых либеральных в России) и мировым судьей. Очень скоро Родичев стал видным представителем земского либерального движения.

С 1879 по 1891 года он был предводителем уездного дворянства (вышел в отставку после введения института земских начальников), в 1891 году был избран председателем Тверской губернской земской управы, но не утвержден министром внутренних дел.

Совместно с И.И. Петрункевичем Родичев стал инициатором проведения и активным участником нелегальных земских съездов, на одном из которых им был поставлен вопрос об образовании в земской среде тайного общества, которое бы содействовало скорейшим конституционным преобразованиям в стране.

Родичев участвовал в подготовке адресов Тверского земства, в которых озвучивались требования расширения прав земств, введения конституции и гражданских свобод. Не удивительно, что деятельность земца-оппозиционера привлекла к себе внимание властей и спецслужб.

Местные власти характеризовали его как «ярого либерала и весьма видного местного руководителя группы лиц, стоящих в оппозиции к правительству», а Департамент полиции давал такую характеристику  Родичеву: «Отъявленный лицемер, либерал, и весьма неблагонадежен.

Помимо обнаруженных им симпатии и покровительства поднадзорным, он обращает на себя особое внимание смелостью и резкостью суждений на дворянских и земских собраниях, всегда выступает с разного рода демонстративными предложениями, рисуясь беспощадной критикой административной власти».

Земская деятельность Федора Родичева прервалась после представления в 1895 году только что вступившему на престол Императору Николаю II известного «Адреса Тверского земства».

В его тексте, составленном Родичевым и одобренным губернским собранием, в частности говорилось: «Мы ждем, Государь, возможности и права для общественных учреждений выражать свое мнение по вопросам, их касающихся, дабы до высоты Престола могло достигать выражение потребностей и мыслей не только представителей администрации, но и народа русского».

Помимо явных намеков на введение в стране основ парламентаризма, власти увидели дерзость и во фразе о «начале служения Царя русскому народу». Министр внутренних дел И.Н. Дурново устроил разнос за «тверской адрес» губернскому предводителю дворянства Н.П. Оленину и сообщил, что даже не рискнул передать подобного рода бумагу Императору, а лишь сделал доклад, на который Царь наложил резолюцию: «Чрезвычайно удивлен и недоволен этой неуместной выходкой...».

Принимая делегацию Тверского земства, в которую Родичев включен не был, Император назвал требование законодательной защиты общественных институтов (а, по сути, идею введения народного представительства) «бессмысленными мечтаниями». Родичев же, как автор «крамольного» заявления, был по Высочайшему повелению на десять лет лишен права участвовать в сословных и общественных выборах.

«Я чувствовал себя осужденным мошенником, - писал Родичев в частном письме. - За всю мою жизнь никто не нанес мне удар больший, чем Николай II...»

Не имея больше возможности работать в земстве, Родичев занялся адвокатской практикой, которая, впрочем, его не удовлетворяла. Перебравшись в Петербург, он вступил в Вольное экономическое общество, трибуну которого стал использовать для пропаганды либеральных идей; заявил о себе как публицист, выпустив несколько нелегальных брошюр, в которых довольно резко критиковал курс, избранный Императором.

В 1901 году за участие в подписании протеста в адрес министров юстиции и внутренних дел против разгона полицией студенческой демонстрации у Казанского собора Родичев был помещен под домашний арест, а затем по распоряжению министра внутренних дел Д.С. Сипягина подвергся высылке из столицы.

Но вскоре наступили новые времена. После убийств консервативно-настроенных глав МВД Д.С. Сипягина и В.К. Плеве министром внутренних дел стал князь П.Д. Святополк-Мирский, провозгласивший «эпоху доверия» в отношении либеральной общественности. Ф.И. Родичеву по ходатайству министра  было возвращено право участия в общественной деятельности, чем бывший земец не преминул воспользоваться.

Летом 1903 года Родичев стал одним из двадцати участников состоявшегося в Швейцарии I съезда «Союза освобождения», а также постоянным сотрудником журнала «Освобождение». О тогдашних взглядах Родичева красноречиво говорят следующие строки, напечатанные на страницах журнала: «Если бы мы верили в личные силы Государя, мы были бы готовы умолять его обратиться к народу. Созовите Земский собор! Спасите страну от потрясений и кровавых жертв.

Но тщетны мольбы, бесполезны они против страшных законов судьбы. Земский собор будет созван, это видит всякий, у кого ум и совесть не на содержании у казны, но он будет созван не по указу государственного ума и человеческого сердца, а под давлением напора событий, ненависти, ежечасно сеемой самодержавием, под давлением нужды и необходимости - поздно...»

Родичев также принимал активное участие в работе «Союза земцев-конституционалистов», «Союза адвокатов» и всех без исключения земских съездов, в ходе которых происходило оформление либеральной оппозиции в политические структуры.

Был он и в числе организаторов оппозиционной «банкетной кампании», выступал с требованием конституционной монархии и на съезде земских деятелей, проходившем в Петербурге в ноябре 1904 года, поддержал «Записку», формулирующую требования свободы слова, печати, союзов, собраний и «представительного устройства в России», а также полной амнистии всех лиц, подвергшихся политическим преследованиям.

А когда в ходе начавшейся революции началось оформление Конституционно-демократической партии, стал одним из ее основателей и членом Центрального комитета.

Именно Родичев, как вспоминал кадет В.А. Оболенский придумал для Конституционно-демократической партии второе название: «Конституционно-демократической она была окрещена уже на первом съезде 17 октября. Но все находили, что сочетание малопонятных для населения слов будет помехой для ее популярности и может повредить выборной агитации.

Решено было придумать русское название. Долго не могли найти простых слов, формулирующих главную сущность партии. Первый выдвинувший приемлемое название для партии был бывший народоволец и каторжанин Караулов. Он сообщил, что они в Сибири уже создали партийную газету, которая называется "Свободный Народ". Почему бы и партию не назвать партией Свободного Народа.

Название это всем понравилось, но казалось несколько неуклюжим, а кроме того возражали, что народ еще не свободен и свобода его еще впереди. Стали предлагать всякие изменения: "партия народного освобождения", "народная партия", "народ и свобода"и т.д.

Наконец Родичев нашел удовлетворившее всех название: "Партия Народной Свободы". Оно и было окончательно принято. С тех пор это название партии мы употребляли во всех официальных выступлениях и документах, но первое название - "конституционалисты-демократы" (к.-д.), давшее нам кличку "кадетов", стало ходовым».

Но, несмотря на то, что Ф.И. Родичев по праву считался одним из самых известных кадетских деятелей, по свидетельству В.А. Оболенского, большим влиянием в самой партии он не пользовался. «Не помню случая, - вспоминал мемуарист, - чтобы он составил какой-либо ответственный документ. Набросать он мог, но отредактировать тщательно не был в состоянии. Вообще не умел работать. Трудно сказать - по природной лени, или от отсутствия навыков в работе».

Популярность Ф.И. Родичева в либерально-оппозиционных кругах была весьма высока, наглядным подтверждением чего стало его избрание депутатом Государственной думы всех четырех созывов. Выступая по вопросам об отмене смертной казни, политической амнистии, аграрному, об «ответственном министерстве», в защиту интересов национальных меньшинств и другим, Родичев зарекомендовал себя как один из самых ярких кадетских ораторов.

Речи его всегда отличались темпераментностью и страстностью. «Самым талантливым оратором Первой Думы был Федор Измайлович Родичев, - утверждала видная кадетская деятельница А.В. Тыркова. - У него был особый дар бросать летучие, тут же сочиненные и крепко запоминающиеся слова.

Стремительно, как-то неожиданно, срывались они с его языка, но выражали политические мысли не случайные, а давно выношенные, общественные чувства действительно пережитые. (...) Его детская непосредственность, соединенная с острым, насмешливым умом, привлекала не меньше, чем его прирожденный, редкостный дар слова. (...) Он был художник слова, оратор Божьей милостью. Он зажигал, захватывал...»

«Ф.И. Родичев обладал совершенно исключительным даром красноречия, - вспоминал П.Н. Милюков, - но его горячий темперамент часто выводил его за пределы, требовавшиеся фракционной дисциплиной и политическими условиями момента. В национальных вопросах он был убежденным полонофилом, что не всегда оправдывалось политикой самих поляков в русских государственных учреждениях.

Он также не вполне разделял взгляды фракции по аграрному вопросу». «...По мощности своего красноречия был ни с кем несравнимым оратором, - признавал В.А. Оболенский. - Его называли "оратором Божьей милостью".

Красноречие давалось ему без труда. Он никогда не готовился к своим речам, и наиболее блестящими были как раз те, которые он даже не успевал обдумать, когда он выходил на трибуну, движимый внезапно охватившим его чувством, не зная наверное - что именно скажет, когда творил свою яркую красочную речь во время ее произнесения. (...) Говорил Родичев не гладко, бросая отрывочные, точно с трудом дававшиеся ему фразы, плохо между собою связанные.

Но, по мере развития его речи, все громче и громче звучал его богатырский голос, отрывочные фразы загорались огнем страсти, били как молотом врагов, воодушевляли единомышленников. Пламенная вера в лучшее будущее, гимн правде и свободе, благородное негодование и сарказм, - все это в художественной форме и в неожиданно блестящих образах. Он совершенно завладевал аудиторией, которая сливалась с ним в порывах его чувства».

Впрочем, тут же оговаривался Оболенский, «говорить спокойно и сдержанно Родичев совершенно не умел, а потому слушать его речи слишком часто было утомительно»: «Как все ораторы "Божьей милостью", он не мог говорить по обязанности, когда тема его не увлекала.

Тогда свойственный ему пафос звучал фальшиво и порой даже казался смешным. Фракция редко поручала Родичеву ответственные выступления, ибо он сам не знал вперед - куда его приведет владевшее им красноречие. И бывали случаи, когда он говорил совсем не то, что было нужно по тактическим соображениям».

Либералы прозвали Родичева «златоустом» и «первым тенором кадетской партии», правые - «балалайкой», «праздным болтуном» и «пустозвоном». Злые языки даже поговаривали, что причиной излишней темпераментности депутата-кадета является злоупотребление алкоголем.  Депутат второй Думы кадет Н.М. Иорданский отмечал, что Родичев был «оратор-трибун, демагог, но его demos должен был остро чувствовать только политическую, а не социальную правду.

Он чувствовал острую ненависть к деспотическому правительству и мог говорить очень сильные речи, полные гнева. Он каждое слово бросал, как молот. Во время речи он мог сам вдохновляться и заряжаться своим красноречием. Иногда он делал паузы, когда он выковывал свои жгучие фразы. Он краснел и дрожал.

На свежего человека, никогда его не слышавшего, он производил впечатление человека, как бы в каком-то ненормальном состоянии, даже пьяного, недаром правые хулиганы иногда ему кричали с мест: "Должно быть, из буфета пришел!"». «За галстух сильно заложив, Федюша Родичев на кафедру взобрался...» - издевательски писал о нем В.М. Пуришкевич.

Эта излишняя «увлеченность» не раз приводила его к острым конфликтам с представителями власти и 17 ноября 1907 года едва не довела до дуэли с главой правительства П.А. Столыпиным. В своей речи в защиту польской автономии Родичев позволил себе следующие слова:

«В то время когда русская власть находилась в борьбе с эксцессами революции, видели только одно средство, которое Пуришкевич называет "муравьевским воротником", и которое его потомки назовут, быть может, "столыпинским галстуком"!»

Столыпин, после окончания речи оппозиционного депутата демонстративно покинул зал заседаний. Как вспоминал Милюков, «из павильона пришло сообщение, что Столыпин глубоко потрясен, что он не хочет остаться у своих детей с кличкой "вешателя" и посылает Родичеву секундантов». Родичев был вынужден принести извинения, что и исчерпало инцидент.

Политическим идеалом Ф.И. Родичева была республика. И хотя он иногда высказывался в пользу конституционной монархии, последняя для него, видимо, была лишь ступенью на пути к идеалу - республиканской форме правления.

«Республика, - рассуждал он, - бесконечно труднее монархии, потому что в республике необходимо повиновение закону всех и каждого, свободное, не вынужденное, не по принуждению, а по доброй воле. Для того, чтобы жить в республике, нужно работать больше, чем работают в монархии... Уметь ограничивать себя во имя права - вот первое достоинство и первая заслуга республиканца!»

Как отмечает современный биограф Родичева, кадетский депутат с каждым годом все меньше верил в законодательные возможности Думы. «Эта дума не народная, а министерская, дума помещичьей злобы», - отзывался политик о III Думе.

А накануне открытия IV Государственной думы Родичев делал следующий прогноз: «Большинство там составят воскресшие дети Аракчеева, народ на выборах подменен 7200 священниками. Это все равно, как завести 7200 граммофонов и потом сказать, что это голос народа». Монархисты отвечали Родичеву «взаимностью».

Лидер Союза русского народа и правой фракции Государственной думы Н.Е. Маркова так отзывался о своем оппоненте: «Я (...) долгое время заблуждался и считал Родичева за русского человека. Но теперь, послушав последние речи этого депутата, у меня открылись глаза: Родичев вовсе не русский, Родичев - отрыжка исторического атавизма. Каким-то колдовством возродился в нем племянник древней, давным-давно вымершей Веси.

Родичев - это пережиток монгола из Веси, заклятый враг Суздаля и Москвы, полный языческой злобы и беспощадной исторической мести против всего русского, против православного. Родичев - несомненный инородец, враждебный России.

Есть такие инородцы, в глазах которых русское государство не более, как ненавистная тюрьма, самое имя Россия "оскорбляет их чувства", а вид православного креста заставляет их корчиться в судорогах беспредельного бешенства... Что Родичев весьегонец, но не русский, явствует с полной несомненностью из его же собственных речей. (...) Россия в глазах Родичева - не матерь, а тюрьма. И вот он поносит и позорит Россию».

В годы Первой мировой войны Ф.И. Родичев публично выступал с речами, призванными укрепить веру в победу русского оружия, но сам в нее не верил.

«Мне передавали, - писал кадет В.Д. Набоков, - что еще в 1914 г., в заседании Центрального Комитета партии к.д., немедленно после начала войны (...), Родичев воскликнул: "Да неужели вы думаете, что с этими дураками можно победить?"». Об этом же свидетельствует и дочь Родичева, вспоминавшая, что ее отец «ни одной минуты не верил в благополучный исход войны и предсказывал неминуемое поражение России».

В 1915 году, как и остальные кадеты, Родичев оказался в рядах Прогрессивного блока. «Во французской истории, - рассуждал он в 1915 году, - как известно, были моменты, когда вместо разложившегося правительства работали якобинские клубы, и потом из этих клубов образовалось новое правительство. Наши союзы поневоле также обратятся в новое правительство, но это процесс органический, который торопить нельзя».

Кадетский оратор в это время подчеркивал, что достижение его политических идеалов возможно лишь «после полной победы над существующим строем». Являясь давним, еще со времен работы в тверском земстве оппонентом премьера Б.В. Штюрмера (в прошлом тверского губернатора), Родичев заявлял: «В России нет ни одного течения, ни одного направления, которое может поддержать вот это жалкое, ничтожное правительство!»

А когда накануне стремительно надвигавшейся революции министр земледелия А.А. Риттих призывал оппозицию предотвратить грядущее «несчастье», выразив при этом свою полную готовность сотрудничать с Думой, Родичев заявил ему в лицо: «То, что надвигается... это не несчастье, это крушение.

Я верю в то, что страна найдет в себе живые силы, справится и выйдет из этого испытания; я верю в силы России, но первый камень, который ей придется на своем пути отмести для того, чтобы спастись, это - режим и представляющие его люди».

24 февраля 1917 года, когда в Петрограде уже шли массовые демонстрации и произошли первые столкновения с войсками и полицией, Родичев при обсуждении в Думе нового запроса о продовольственном снабжении столицы, делая намек на министра земледелия А.А. Риттиха, напомнил депутатам историю митрополита Филарета (Романова), который, несмотря на то, что был патриотом, оказался «в лагере Тушинского вора».

«Господа, - говорил депутат, - положение России ясное, оно такое же, как и тогда. Мы боремся не только с внешним врагом, мы боремся с лагерем Тушинского вора... И да будет с ним покончено с сегодняшнего дня». «Вот это мне нравится», - сказал по свидетельству Родичева А.Ф. Керенский по завершению его яркого выступления.

В дни Февральской революции Ф.И. Родичев стал комиссаром Временного комитета Государственной думы (а затем и Временного правительства) по делам Финляндии, агитировал за продолжение войны с Германией до победы, успокаивал волнения матросов в Гельсингфорсе.

Выступая перед революционными войсками, которые он призывал повиноваться офицерам, избегать самосудов и продолжать войну, Родичев говорил: «Века пройдут и будут вспоминать о том, что делал русский народ, русское войско и русский флот в 1917 году.

Будем же надеяться, что наши внуки и правнуки будут с гордостью и благодарностью вспоминать нас. Неужели же свершиться то, что и называть не хочется?» Родичев также входил в состав Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, призванной расследовать преступления «старого режима».

На Петербургской трибуне я часто в "февральские месяцы" слышал знаменитого кадетского трибуна Ф.И. Родичева, ‒ вспоминал кадет И. Куторга. - Помню, что я очень волновался от одной мысли, что сейчас я его увижу и услышу впервые в жизни. На трибуну неловко поднялся громадный, грузный старик, с немного растерянной и вместе с тем саркастической улыбкой. (...)

Услышав возгласы протеста, Родичев вдруг резким движением поднял голову, сбросил пенсне, и его какое-то как бы несвязное бормотание, в котором мы разбирали лишь отдельные, между собой почти как будто не связанные слова - "Родина - Россия", "Война", "Революция", - сразу превратилось в сильный и страстный поток патриотического красноречия, где первое место занимали призывы продолжать войну до победного конца и в предстоящей победе осуществить "историческое задание" Российской державы.

Горячие призывы сменялись бичующим сарказмом, направленным против пораженцев-ленинцев и особенно "полу-ленинцев", своей половинчатой политикой губящих родину и с ней революцию. Помню до сих пор, что это была самая резкая и злая критика меньшевиков и эсеров из Совета рабочих и солдатских депутатов, которую мне пришлось слышать на петроградских митингах того времени.

В словах Родичева было много едкой горечи и глубокого разочарования. И этот тяжелый надрыв старого либерала почувствовали даже мы, его безусые слушатели. Я сидел, помню, совсем зачарованный этим фонтаном страстного красноречия».

Видя, как от его сторонников власть стала стремительно ускользать и переходить в руки левых, Родичев сделал ставку на генерала Л.Г. Корнилова, поддержав его выступление в августе 1917 года. После Октябрьской революции Родичев участвовал в выборах в Учредительное собрание и был избран в его состав.

Он страстно выступал в защиту прав «Учредилки» и ее избранных членов, осуждал действия большевиков.

После убийства в Петрограде М.С. Урицкого Родичев подвергся кратковременному аресту. Выйдя на свободу, политик не стал искушать судьбу и перебрался в Киев, а затем в Ростов-на-Дону, где участвовал в работе антибольшевистских организаций, включая Совет государственного объединения России, Всероссийский Национальный центр и Особое совещание при генерале А.И. Деникине.

В 1920-м, в разгар советско-польской войны Родичев, являвшийся в это время по поручению барона П.Н. Врангеля представителем Белой армии в Польше, выступил с призовом к русским людям не сражаться против поляков, так как они идут «как братья и освободители». Вместе с Б.В. Савинковым он участвовал в переговорах в Варшаве о координации польских войск и русских антибольшевистских сил в борьбе с советской властью, был принят Ю. Пилсудским.

Переехав в 1921 году во Францию, Родичев вошел Парижскую конституционно-демократическую группу. Не признав «новой тактики» Милюкова, он оставался приверженцем взгляда, что свержение большевиков невозможно «без общеевропейской интервенции». Переехав в конце жизни в швейцарскую Лозанну, Федор Измайлович отошел от политической деятельности.

По свидетельству современников он сильно нуждался, живя на пособие Красного Креста и материальную помощь от друзей. «Печально доживал свою жизнь Ф.И. Родичев в эмиграции, - вспоминал Оболенский. - Устранившись от эмигрантской общественной жизни, в большой материальной нужде, он тихо жил в Лозанне со своей маленькой старушкой-женой, с которой до самой смерти его связывала дружба и любовь. Умерли они почти одновременно».

Ф.И. Родичев скончался в Лозанне 28 февраля 1933 года. Всю свою жизнь он боролся против царского самодержавия, стремясь превратить Россию в «правовое демократическое государство» по образцу французской республики, но итогом этой борьбы стало лишь крушение привычного старого мира со всеми его достоинствами и недостатками.

Новая власть, в творческие возможности которой слепо верили российские либералы начала XX века, оказалась совершенно беспомощной совладать с поднятыми ею же волнами, которые ее вскоре и погребли. «По рождению Родичев был помещиком, но, отвлекаемый общественной деятельностью, мало занимался своим хозяйством, - писал В.А. Оболенский. -  Адвокат по профессии, он не любил адвокатуру и почти не выступал в судах.

В качестве уездного предводителя дворянства и земского гласного был энергичным деятелем, но это была именно "деятельность", а не работа.

А когда наконец он был выбран председателем губернской земской управы и рассчитывал работать в деле, которое любил, министр внутренних дел не утвердил его в должности. Так и прошла вся жизнь Родичева в заседаниях и речах, в речах и заседаниях. И стал он "народным трибуном", как его называли левые, а по мнению правых - "праздным болтуном"»...



Комментарии:

Для добавления комментария необходима авторизация.