Статьи

Представители «Вольного исторического общества» обратились к министру образования Ольге Васильевой с критикой выставок «Моя история», находящихся в парке «Моя история» на ВДНХ и активно путешествующих по всей огромной России.

Эти выставки стали настоящим историческим событием последних лет, феноменом массового сознания, существенно повлиявшим на формирование у огромного числа граждан нашей страны цельного положительного образа нашей истории.

Особенно большое значение они, благодаря своей интерактивности и понятной наглядной форме представления информации имеет для детей. Для моих собственных детей посещение этих выставок в Манеже было огромной радостью и, сравнивая свой взгляд с их впечатлениями, я могу судить о том, какое огромное дело сделал для популяризации нашей родной истории инициатор этих выставок епископ Тихон (Шевкунов).

И вдруг - обвинения в неисторичности, требования не допускать использования этих выставок и их материалов в среднем и высшем историческом образовании, требования назначить некую «экспертизу». По сути - политический донос. Для начала, «рассмотрим лицо обвинителя».

«Вольное историческое общество» - это отнюдь не сообщество вольных каменщиков, а организация российских историков, приравненных к ним журналистов, публицистов, блогеров и представителей смешанных профессий, которая взяла на себя миссию объединить представителей «прогрессивного» (в смысле западнического, либерального и не считающего для себя русофобию чем-то априори зазорным) направления в нашей исторической науке и околоисторической публицистике.

В общество входят такие широко известные и всеми уважаемые специалисты-историки как Евгений Анисимов, Павел Гнилорыбов, Игорь Данилевский, Никита Соколов, Александр Эткинд, Сергей Бунтман, Юрий Пивоваров, Виктор Шнирельман, Тамара Эйдельман и многие другие.

Объединение должно, в известном смысле, уравновесить официозные Российское историческое общество и РВИО. И внесенное в название слово «вольное» звучит определенной политической программой.

Такого рода организации отнюдь не безобидны. Начинаясь как сообщества экспертов они незаметно присваивают себе внутрикорпоративную и внутриотраслевую власть «вязать и решить» от которой потом так просто не отбрешешься.

Например, «Диссернет» стартовавший как «вольное сетевое сообщество» по борьбе с плагиатом, то есть кражей текста одной диссертации в тексте другой, в конечном счете организовал ожесточенную травлю министра Мединского с его докторской диссертацией. И это несмотря на то, что никакого плагиата в данной работе обнаружено не было.

«Антиплагиатчики» выдвинули против диссертанта обвинения в «антинаучности», оказавшиеся очень субъективными, и тем до смерти перепугали значительную часть исторического сообщества России, так как едва не открыли ящик Пандоры, из которого вылетел бы шторм взаимных обвинений и контробвинений, после которых никаких исторических диссертаций в России бы и вовсе не осталось.

Как бы ни относились к Мединскому и его диссертационному опусу, очевидно, что если некое «вольное сообщество» присваивает себе право определять критерии научности, то добра не жди.

Очевидно, что и «Вольное историческое общество» пытается через взвинченное обращение в министерство присвоить себе аналогичную экспертную власть, которую будет использовать так же, как любое другое организованное сообщество против неорганизованной или не сопротивляющейся массы: травить чужих, продвигать и поддерживать своих, аттестовать себя и только себя как единственные истинные представители исторической науки.

Атака на «Мою историю» - это попытка опробовать свою корпоративную власть «на кошках» - вопрос лишь в том, не оказался ли в данном случае перед атакующими скимен?

Что ж, давайте для начала проверим - какие именно обвинения выдвигают представители ВИО против выставок «Моя история».

Разумеется, как ко всякому большому проекту к этой серии выставок могут быть сделаны определенные упреки - и мой личный список этих упреков пожалуй длиннее, чем тот, который получился у ВИО. Но это не мешает мне считать, что данный проект чрезвычайно полезен с образовательной, воспитательной и идейной точки зрения, а все его недочеты просто тонут в море полезной информации и могут быть легко устранены в техническом порядке.

Но все-таки вот те конкретные обвинения, которые адресуются «Моей истории» со стороны ВИО, насколько эти обвинения согласуются с научной добросовестностью или, хотя бы, обычной человеческой честностью?

«Для обеления Ивана Грозного авторы выставки берут на вооружение совершенно фантастическую и абсолютно маргинальную концепцию «информационной войны» со стороны злонамеренных иноземцев, жертвой которой якобы сделался образ московского государя?»

Оставим на совести авторов обращения справедливость их утверждения, что выставка «обеляет» Ивана Грозного - это утверждение было категорически отвергнуто епископом Тихоном.

Проверим насколько соответствует действительности утверждение, что концепция «информационной войны» со стороны злонамеренных иноземцев» является «совершенно фантастической и абсолютно маргинальной». В труде А.И. Филюшкина «Изобретая первую войну России и Европы.

Балтийские войны второй половины XVI века глазами современников и потомков» (СПб.: «Дмитрий Буланин», 2013 г.) мы находим капитальное обозрение и серьезное концептуальное осмысление формирования пропагандой Польско-Литовского государства целостного антирусского нарратива, представлявшего тем самым Речь Посполитую и других противников России в Ливонской войне как защитников цивилизации против русского варварства предводительствуемого кровавым тираном.

«Идентичностью, которая сформировалась именно в годы Ливонской войны и под её влиянием, была идентичность России в глазах Запада как «антиевропы», средоточия всего политического и культурного негатива, изобретенного европейской культурой.

Этот имидж, обретенный в XVI в., оказывает влияние на дискурсы восприятия России и сегодня. И это, возможно, и есть главное поражение русских в Ливонской войне. Её последствия в военной и политической сферах были не так уж катастрофичны. А вот приобретенную репутацию не удается обелить и до сих пор. Такую силу убеждения и культурную инерцию имеют европейские нарративы XVI в.» (с. 628).

Именно информационная война, ведшаяся в отношении России параллельно с обычной, вооруженной, и нанесла России, по мнению А.И. Филюшкина, наибольший ущерб. И в центре этой войны было именно представление Ивана IV как чудовищного тирана.

«Именно польско-германская пропаганда в виде летучих листков и других разоблачительных антирусских сочинений сыграла основополагающую роль в формировании негативного образа России в европейском сознании» (с. 414)

Автор монографии обосновывает этот тезис на многочисленных конкретных примерах.

«За 1561 г. известно несколько пропагандистских сочинений, посвященных ливонской войне. Прежде всего, это четыре «летучих листка». Наиболее знаменит листок «Весьма отвратительное, ужасающее, неслыханное правдивое новое известие о тирании Московита».

Он вышел несколькими изданиями, наиболее известна публикация нюренбергского издателя Георга Крейдлайна. На титуле изображена гравюра: лучники-московиты (в характерных шапках) расстреливают из луков повешенных за шеи на дереве голых ливонских женщин.

При этом стрелы попадают в живот (беременных женщин?) и грудь. Под деревом валяются трупы ливонских детей с распоротыми грудью и животом. У них вырваны сердца и укреплены на той же самой ветке , на которой повесили женщин (их матерей? Число детей и казненных женщин совпадает).

В другом издании этого же текста летучего листка изображены русские воины (в одеждах, смахивающих на турецкие), которые рубят кривыми турецкими саблями беззащитных и невинных ливонских младенцев.

Повествование в нюренбергском листке идет от первого лица, что создает атмосферу доверительности и ощущение свидетельства очевидца. Нападение на Ливонию проявление ужасной тирании Московита» (сс. 416-417).

«Место в иерархии правителей мира для Ивана Грозного было определено четко и однозначно: тиран... Как отмечено А. Капеллером, очень показательно устойчивое использование термина тиран применительно к Ивану IV: так в европейской публицистике до того называли преимущественно турецкого султана, а также Лютера.

Присвоив это имя русскому правителю, западные гуманисты синхронно перенесли на него всю семантическую нагрузку понятия тиран, сформировавшуюся еще на античной экзегетической традиции. Поэтому им не надо было углубляться в изучение качеств и поступков московитов: заранее было известно как держат себя тираны и каковы модели поведения их несчастных подданых...

Ивана Грозного сравнивали с античными деспотами... Один из самых обширных списков содержится у Гваньини: «ныне тот, кто владеет Московитской державой, превосходит своей жестокостью Нерона, Калигулу, Гелиогабала, Максимина, Фаларида Агригентского или даже Бусирида или Мезенция и, наконец, всех тиранов, которые описаны и ославлены историками, а также поэтами».

Принцип рассуждений европейских авторов о политическом устройстве Московии был основан на контрасте, противопоставлении позитивного политического опыта в своей стране и негативного в России. Таково сочинение Дж. Флетчера. Таково и произведение шведа Эрика Фалька «Панегирик», в котором совершенному шведскому строю противопоставляется московская тирания» (с. 463).

«Масштабы террора Ивана IV против своих подданных иностранные авторы раздували необычайно. Так, Шлихтинг пишет, что русские «мрут сильно в 28 городах, где ежедневно гибнет 600 человек, а то и тысяча». Таубе и Крузе говорят, что в Твери было 90 000 задушено и 270 000 умерло после опричного погрома от голода, а в Новгороде от рук опричников погибло 27 000 человек.

Джерио свидетельствует, что, пока он в составе польского посольства 1570 г. был в Москве, «величайший тиран» казнил 18 000 человек. Данные цифры многократно превышают реальную численность населения и совершенно нереалистичны» (с. 471).

«Высшей точкой развития дискурсов данного направления было появление планов военной интервенции в Московию, причем их авторы были уверены, что вся проблема в свержении Ивана IV и нейтрализации его ближайшего окружения, а русский народ в целом поддержит оккупационные войска...» (с. 479).

Как мы видим, концепция информационной войны против России и лично её царя является не только не «маргинальной и фантастической», напротив, исследование этой войны является актуальным «мейнстримом» исторической науки.

Никто из членов совета ВИО не имеет научных работ по эпохе Ивана Грозного сопоставимых с фундаментальными исследованиями А.И. Филюшкина или Андреаса Каппелера (Ivan Groznyj im Spiegel der ausländischen Druckschriften seiner Zeit. Ein Beitrag zur Geschichte des westlichen Rußlandbildes. Lang, Bern/Frankfurt am Main 1972) в которых антироссийская и антиивановская пропаганда в Европе изучена со всей возможной тщательностью.

Из членов общества близкие темы разрабатываются М.М. Кромом и Иеронимом Гралей, однако в их работах никаких построений свидетельствующих против концепции пропагандистской войны мне найти не удалось, напротив, в работе Иеронима Грали «Иван Михайлов Висковатый» (М.: «Радикс», 1994 г.), не трудно найти замечания касательно полной недостоверности одного из ведущих мистификаторов западной традиции об Иване IV - Гваньини (с. 363).

Соответственно утверждение в обращении ВИО о мнимом «обелении» Ивана Грозного авторами выставки «Моя история» при помощи «маргинальной концепции «информационной войны» являются антинаучными как по форме, так и по существу.

То же относится и ко второй части пассажа посвященного Ивану. «Злодейства Грозного и колоссальный ущерб, нанесенный им стране в результате установления террористического опричного режима, не только надежно засвидетельствованы отечественными источниками, но и досконально исследованы отечественными историками».

Автор меньше чем кто-либо готов спорить с тем, что Иван IV своей террористической политикой нанес России колоссальный ущерб и его конкретные деяния невозможно оценить иначе чем злодейства.

Того же мнения придерживается и Русская Православная Церковь, канонизировавшая жертв Ивана - святителя митрополита Филиппа Московского и преп. Корнилия Псково Печерского (напомним и о местном почитании окарикатуренной в фильме Эйзенштейна Ефросинии Старицкой).

Аналогичную позицию занял и епископ Тихон: «У нас целый стенд посвящен опричнине - Малюта Скуратов, «новгородский поход», «убийство святителей Филиппа и преподобного Корнилия» - как это можно не заметить?».

В самом деле не заметить на щите посвященном Ивану Грозному картины Неврева «Опричники», посвященной убийству боярина Челяднина Федорова, и надписи крупными буквами «Карательный поход на Новгород и Псков», а ниже кроваво-красным «Убийство святителя Филиппа и Корнилия Псково-Печерского», можно было только очень уж вольно трактуя исторические источники.

Однако утверждение, что ущерб, нанесенный опричной политикой Ивана,  «надежно засвидетельствованы отечественными источниками, но и досконально исследованы отечественными историками» банально методологически некорректны. Ущерб не может быть засвидетельствован источниками.

Он может быть установлен на их основании, когда мы фиксируем по этим источникам убыль населения, разорение городов, падение торгового оборота, и можем обоснованно связать это именно с опричной политикой, а не, к примеру, с переселением северорусских крестьян в новозавоеванное Поволжье.

Суждения же отечественных историков об Иване IV далеки от той однозначности, которой требуют многие из его безнравственных деяний. Скорее для российской историографической традиции характерна тенденция к оправданию царя Ивана.

«Век задавал важные вопросы, а во главе государства стоял человек, по характеру своему способный приступать немедленно к их решению» (С.М. Соловьев). «Гнусными проявлениями жестокости и цинизма не исчерпывалась духовная жизнь и деятельность Грозного в эти мрачные годы.

До самой смерти он хранил в себе добрые уроки времен избранной рады, ее метод широкой постановки очередных тем управления и способность систематического выполнения их на деле. Как ни судить о личном поведении Грозного, он останется, как государственный деятель и политик, крупной величиной» (С.Ф. Платонов).

«Страстный, увлекающийся, Иван Грозный упорно шел к намеченной цели: ломая на своем пути все преграды, беспощадно расправляясь со всеми противодействовавшими ему, он создавал политическую силу, которая позволила русскому народу преодолеть грозившую ему извне опасность и выйти на широкое историческое поприще» (С.В. Бахрушин).

Даже для оценки историков склоняющихся к отрицательной оценке Ивана Грозного и его политики характерна нюансировка этой оценки, противопоставление благих намерений яркой личности и катастрофических результатов жестокого своеволия. «Это был проницательный политик, по-своему понимавший сложные внешне- и внутриполитические задачи России...

Его, пожалуй, можно сравнить с неумелым лоцманом, знающим место назначения корабля, но упорно сажающим его то на мель, то на незаметный риф... Иван IV был сыном блистательного, но жестокого века, когда бурное развитие гуманистических теорий совпало с истреблением тысяч инакомыслящих во время религиозных войн и с деспотическим правлением взбалмошных монархов...

Полубезумный шведский король Эрик XIV запятнал себя не меньшим количеством убийств, чем Грозный. Французский король Карл IX участвовал в беспощадной резне протестантов в Варфоломеевскую ночь 24 августа 1572 г... Европейские монархи XVI столетия, эпохи формирующегося абсолютизма, не уступали друг другу в жестокости. Грозный отличался от них лишь тем, что стал вдобавок ко всему сыноубийцей (А.А. Зимин).

Несомненно позиция таких однозначно отрицательно оценивших личность и плоды деятельности Ивана Грозного историков как В.О. Ключевский, М.К. Любавский, С.Б. Веселовский, Д.М. Володихин должна быть учтена и, во многом, с нею трудно не согласиться, но и эта оценка, как правило, не имеет ничего общего с русофобским мифом европейской историографии об Ivan Terrible;

Во-вторых не содержит в себе переноса оценки личности царя Ивана на его эпоху, одну из величайших в русской истории, эпоху ратного, трудового, умственного и нравственного подвига русского народа, выражавшегося, в том числе, и в противостоянии и в перенесении жестокостей этого государя.

Между тем задача выставки, в чем убедился каждый, кто на ней был, состояла в том, чтобы дать посетителям портрет эпохи, а не отдельного царя.

Однако авторы обращения ОВИ продолжают свои обвинения. «Демонстрация Аркаима как памятника «протоцивилизации» и фактически единственного памятника дославянского времени на территории России - согласятся ли с этим профессионалы-археологи?».

Здесь сформулировано нарочито неясно, так что не поймешь - относится ли претензия к тому, что Аркаим демонстрируется как памятник «протоцивилизации» или же к тому, что он представлен как единственный памятник дославянского времени? Второе опровергается оговоркой самих же авторов обращения - «фактически». То есть, на самом деле, не один.

Что же касается определения Аркаима, одного из городищ синташтинской археологической культуры, входящих в знаменитую страну городов на Урале, как памятника «протоцивилизации», то оно имеет основательную историографическую традицию.

Прежде чем злоупотреблять кавычками, авторы обращения могли бы ознакомиться с исследованием Л.Р. Кызласова «Городская цивилизация срединной и северной Азии. Исторические и археологические исследования» (М.: изд. фирм. «Восточная литература» РАН, 2006 г.), где дана всесторонняя характеристика синташтинских поселений как «первогородов».

Как бы далеки мы не были от оккультных и ариософских спекуляций вокруг Аркаима (можно подумать дэнбрауновщина не сопровождает всякий сколько-нибудь знаменитый памятник истории и археологии), но нет никаких оснований отрицать два факта.

Во-первых, памятники Синташтинской культуры, в частности - Аркаим, демонстрируют столь высокий уровень культурного развития - производящее хозяйство, металлургия, планировка поселений, что в споре о «протоцивилизации» уместен лишь вопрос о необоснованности приставки «прото». Перед нами просто цивилизация.

Археолог Е.Н. Черных отмечает следующие черты евразийских культур эпохи раннего металла: «формирование комплексной производящей экономики... многотысячекилометровых торгово-обменных связей... формируются металлургические провинции... инновации в сферах механики (колесо и колесный транспорт);

в освоении новых видов энергии (приручение лошадей и волов под упряжь, коня под верховую езду...)» («Триада эпох» и евразийское ядро культур // Человек в культурной и природной среде. Труды Третьих антропологических чтений к 75-летию со дня рождения академика В.П. Алексеева. М.: Наука, 2007 г., с. 84).

Во-вторых, несомненна связь синташтинской культуры с развитием восточной ветви индоевропейской общности. «Большинство отечественных археологов и лингвистов предполагает, что памятники типа Синташта отражают сложение на постямной основе индоиранской общности» - отмечала Е.Е. Кузьмина (Арии - путь на юг. М.: «Летний сад», 2014 г. с. 334).

Совпадения между деталями синташтинских поселений и инвентаря и описаниями материальной культуры в «Авесте» и «Ригведе» не раз поражали историков. «По воле Ахуры Йима создал тот тип поселений для «людей и скота», который назван в Авесте «вар размером бег на четыре стороны».

Выстроенный из глины и земли, вар состоял из трех концентрических кругов валов и жилищ, причем во внешнем круге было девять проходов, в среднем - шесть, во внутреннем - три... Прошло четыре тысячи лет, и археологи, работавшие на пространстве между Уралом и Иртышом обнаружили десятки именно таких андроновских поселений XVII-XVI веков до н.э. с тремя вписанными друг в друга окружностями валов и стен...

Наиболее известное из таких поселений Аркаим расположено в Челябинской области» (Кляшторный С.Г., Султанов Т.И. Государства и народы евразийских степей. Древность и средневековье. СПб.: «Петербургское востоковедение», 2004 г., с. 27).

Как видим, интерес создателей выставки к Аркаиму столь же оправдан, как оправдан, к примеру, усиленный интерес к шлимановской Трое, несмотря на существование множества синхронных с нею и в чем-то культурно сходных памятников. Не часто обнаруживаешь столь удивительное совпадение археологических данных и древних письменных текстов.

И этот интерес, как видим, не имеет ничего общего с нацистским интересам к «арийцам» (тем более, что никакого отношения к Синташте и вообще к древним ариям древние германцы не имели, так как разделение западных и восточных индоевропейских массивов произошло ранее).

Просто некоторые члены ВИО слишком перетрудились над разоблачением «Арийского мифа», так что, наверное, они выищут злокозненный фашизм даже в названии группы «Ария».

«Обвинение в адрес декабристов, якобы сотрудничавших с иностранными разведками, - подкреплено ли документально? Находит ли подтверждение во всем корпусе сохранившихся источников?» - говорится в письме Вольного исторического общества.

И снова мы находим слишком вольную даже для «вольного общества» трактовку источников, так как совершенно справедливо заметили устроители выставки «никогда даже упоминания об иностранных разведках в материалах, связанных с декабристами, в экспозиции не было».

Возможно просто авторы обращения в своем разоблачительном рвении перепутали создателей выставки с какими-то другими у которых нет-нет да проскользнет подозрение декабристов в связях с британской разведкой, на весьма шатких, впрочем, основаниях, типа воспоминаний Бернгарда Васильевича Струве - чиновника особых поручений при графе Н.Н. Муравьеве Амурском.

«В Иркутске мы застали англичанина Гиля, который в качестве туриста проживал там несколько месяцев и успел втереться во все слои общества.

Вращался он как свой человек в среде чиновников, был вхож во все купеческие дома, встречался постоянно с ссыльным польским элементом, составлявшим довольно значительный контенгент, целые дни и вечера проводил в домах Волконских и Трубецких, где, как я уже упомянул, собиралась la fine fleure здешнего общества. 

И всё это с таким кажущимся простодушием, как будто он путешествует только для себя и никаких других целей не преследует. Англичане всюду проникнут, всё выследят, всё узнают для достижения весьма

определённо созданных и настойчиво преследуемых целей» (Струве, Бернгард Васильевич. Воспоминания о Сибири : 1848-1854 гг. / Б. В. Струве. - Санкт-Петербург : Типография Товарищества "Общественная польза", 1889 г. с. 32).

Этот рассказ Струве не дает, конечно, никаких оснований возводить напраслину на Волконских и Трубецких, сам Струве указывает, что объектом интереса англичанина были не они сами, а их салоны, про самих же декабристов Н.Н. Муравьев убежденно писал Государю в Петербург, что он убежден, что так называемые декабристы «искупив заблуждения своей юности тяжелой карою принадлежат к числу лучших подданных Русского Царя» (с. 27).

Этот пассаж Муравьева, в отличие от истории Струве про Гиля, современными публицистами обвиняющими декабристов во всех смертных грехах, не цитируется. Но вот парадокс, в своем манипулятивном цитировании и безосновательном утверждении того, чего на выставке не говорилось, авторы обращения ВИО уподобились не декабристам, а как раз их современным клеветникам.

«Картошка - действительно ли распространилась в России при Екатерине II?» - риторически вопрошают авторы обращения и вновь либо вводят читателя в заблуждение, либо играют словами.

Систематические усилия по распространению в России карофеля начала именно Екатерина II. В 1765 году по её повелению Сенат разослал по империи составленное еще в 1758 году Академией Наук «Наставление о разведении земляных яблок, потетес именуемых» вместе с самими картофелинами для внедрения в хозяйственный быт.

К концу XVIII века картофель широко распространился в хозяйствах многочисленных в России немецких колонистов, водворением которых занималась именно Екатерина. Свойства картофеля исследовали русские агрономы, в частности знаменитый А.Т. Болотов, написавший в 1770 г. статью «Примечания о тартофеле».

Усилиями новгородского губернатора Я.И. Сиверса картофель широко распространился в Новгородской губернии, то есть именно в той климатической зоне, в которой его разведение было совершенно оправданным.

Таким образом начало распространения картофеля в России и в самом деле заслуга Екатерины II и содействовавшего ей Вольного экономического общества (намного менее вольного в обращении с фактами, нежели «Вольное историческое»).

Николаю I принадлежит в данном случае лишь более чем сомнительная заслуга насильственного насаждения культуры картофеля полицейскими методами прежде всего среди государственных крестьян, что вызывало отторжение и у крестьян, привычных к родным для России репе и редьке и не желавшим ради картофеля отказываться от посевов хлеба - ржи, и у возмущенных дворян-славянофилов. 

В своем энтузиазме правительство стремилось распространить культуру картофеля в Астраханской и Таврической губерниях, то есть там, где засушливый температурный режим создавал для этого непреодолимые в середине XIX века трудности. Что при таких условиях, во многих местах, дело дошло до картофельных бунтов не вызывает ни малейшего удивления.

Никакого качественного скачка в распространении картофеля по сравнению с Екатериной II царствование Николая I не произвело. Даже к началу ХХ века картофель занимал всего 4% посевных площадей в России (по сравнению с 17% в Германии). По настоящему повысили спрос на этот продукт лишь индустриализация и урбанизация - повышенным спросом дешевый и сытный картофель, позволявший сварить горячие блюда, пользовался у промышленных рабочих.

Итак, из названных «Вольным историческим обществом» «ляпов» все 100% являются ляпами... самих авторов обращения ВИО. Впечатляющий результат, достойный пера великого историка Акунина с его «богом дождя Дажьбогом».

Даже удивительно, что работавшие над созданием выставки авторы, оперировавшие тысячами фактов, имен, цитат, допустили настолько мало ошибок, что их «разоблачители» не сумели привести ни одной. Очевидно их внимание было занято чем-то другим. И они, в общем, сами не скрывают - чем именно.

«В блоке о разделе Польши - ни слова об обстоятельствах появления «черты постоянной еврейской оседлости» как результате этого раздела. Почему борьбе с «ересью жидовствующих» уделяется большое внимание, притом что разногласия внутри самой Церкви (нет ни слова о борьбе иосифлян с нестяжателями) всячески затушевываются?»

Честно говоря не очень понятно, о каких обстоятельствах «появления черты постоянной еврейской оседлости» хотят рассказать на выставке авторы обращения ВИО. В результате разделов Польши в составе России появились территории со значительным еврейским населением.

На это заселение были распространены обычные для любого другого правила тогдашней Российской Империи сурово ограничивавшие движение населения. При Александре I, сильно позднее раздела Польши, правительство озаботилось «устройством» еврейского населения, для чего и было принято «Положение об устройстве евреев».

Видео на канале YouTube "Авторы ЗдравствуйРоссия.Рф"

Интервью, доклады и выступления Е.С. Холмогорова