Статьи

В мае 1896 года в Москве состоялась коронация последнего русского Императора Николая II. На коронационные торжества съехались иностранные дипломаты, послы, принцы и принцессы. Среди них была супруга наследного принца Фердинанда Румынского, урожденная принцесса Мария Эдинбургская.

Она была внучкой королевы Виктории по линии отца и Императора Александра II - по линии матери. В России Мария Эдинбургская бывала и ранее. Вместе со своей матерью, урожденной русской Великой княжной Марией Александровной, она часто приезжала гостила у русских венценосных родственников.

Выйдя замуж за румынского принца Мария очень скучала в своей новой стране. В Румынии тогда правили пожилой король Кароль I и его супруга Елизавета.

Все их окружение было возрастным и чересчур аскетичным, и конечно румынский двор не мог предложить ни той придворной пышности, ни роскошного великолепия балов, которыми славилась Российская Империя.

«Я чувствовала себя совершенно чужой в той чужой стране. Казалось, все, что я делала, всегда было неправильно, и никто не понимал, что когда человек молод и жизнь струится, словно огонь, по венам, иногда хочется быть веселой,

смеяться, дурачиться с друзьями своего возраста, развивать свои способности, быть отдельной личностью, человеком с собственным умом, со своими мыслями, своими привычками, вкусами, идеалами, желаниями.

При румынском дворе мне во всем этом было отказано, любое веселье воспринималось как легкомыслие, каждое сказанное слово считали наглостью, моя жизнь не была моей, дом не был моим, слуги не были моими - даже дети были не мои!

Всё было подчинено дяде и его политике, его министрам и, особенно, его ужасной старой супруге, чей язык был подобен острому мечу и которая смотрела на меня как на выскочку, опасную для привычного уклада» - вспоминала Мария Румынская в своих мемуарах «The Story of my life».

Приезд на коронационные торжества в Россию Мария сравнивала с выходом из темноты на ослепительное солнце: «Двери жизни, казалось, внезапно распахнулись, и все прекрасное переполнило меня, как золотое сияние.

Я была молода и считалась красивой, я снова была со своим родителями; могла смеяться, радоваться и веселиться. Я смотрела на это грандиозное театрализованное представление, в котором мои наивные глаза видели тогда только блеск и славу.

Я не была важной фигурой происходящего, но мне оказали очень теплый прием; здесь меня не просто терпели как в Румынии, но восхищались».

Среди других гостей коронации была мать Марии, герцогиня Эдинбургская (Саксен-Кобургская) и ее любимая сестра Даки - принцесса Виктория-Мелита, которая была супругой брата Императрицы Александры Федоровны, принца Эрнста-Людвига Гессен-Дармштадтского.

В России всех гостей ожидал царский прием и, что особенно восхитило румынскую принцессу, каждую даму на всех балах, ужинах и торжественных церемониях сопровождал настоящий паж. Это была старинная традиция русского двора.

Роль пажей при великих княгинях, княжнах и иностранных королевах, герцогинях и принцессах на официальных мероприятиях исполняли старшие воспитанники Пажеского корпуса в своей парадной форме.

О своем паже будущая королева Румынии писала так: «Он был молод и очень красив, мы были почти ровесниками. Его фамилия была Черкесов, и, как и в сказке, он сразу же влюбился в принцессу, которой служил.

Много лет Черкесов писал мне, и я отвечала и отправляла ему мои фотографии. Перед тем, как отправиться на русско-японскую войну, он написал мне последнее письмо и отослал мне всё, что я ему когда-либо присылала, на случай, если он не вернется.

Он не вернулся; а на днях, просматривая старые бумаги, я обнаружила трогательный маленький пакетик, перевязанный аккуратными лентами, и это было всё, что осталось от Черкесова, моего прекрасного молодого пажа».

В Пажеском корпусе действительно был такой воспитанник - Черкесов Сергей Михайлович. По окончании корпуса он поступил в Уланский Его Величества полк.

Сохранилось несколько его фотографий - на коронационных торжествах он всегда стоит позади своей дамы - кронпринцессы Марии Румынской.

По традиции празднования начались с въезда Государя в Москву. Мария Румынская, ее супруг, сестра и другие иностранные гости наблюдали за этой процессией: «Первой церемонией, которую мы наблюдали, был торжественный въезд царя в Москву.

Молодая императорская пара на несколько дней уединилась в загородном монастыре города, чтобы подготовиться к грядущему таинству. Какое это было чудесное зрелище, торжественный въезд в Москву, в этот легендарный город, где с древнейших времен короновались цари!

Мы, гости, которые не принимали активного участия в этой церемонии, смотрели с нескольких балконов, нависающих над главной улицей, через которую проходила процессия. Вот едет царь на высоком белом коне.

Он одет не в роскошную одежду, а в простую темно-зеленую форму. На его груди светло-голубая лента ордена Святого Андрея; на темном полотне на солнце вспыхивают несколько алмазных звезд.

В нем нет ничего величественного, нет ничего особенно впечатляющего, но он держится с легкостью хорошего наездника. Он невысок, но его глаза так добры, а на губах мягкая, почти задумчивая улыбка.

В нем - тихое достоинство человека, который глубоко осознает всё, что он представляет в этот торжественный час, и понимает, что возлагает на себя тяжелые обязанности.

Наши взоры следуют за ним; он молод, его любят, и жизнь открывается перед ним, как неписаная книга. Две великолепные золотые кареты следуют за ним на небольшом расстоянии, они именно такие как на сказочных иллюстрациях: белые лошади, золотые украшения, пажи, свита.

В первой сидит мать царя, во второй - его супруга. На вершине кареты Вдовствующей Императрицы сияет корона - знак того, что она уже была коронована перед своим народом.

На её голове великолепная тиара; её шея - бездна сверкающих драгоценностей, её платье и мантия из сияющего золота. Всё еще очень популярная, всё еще красивая женщина, она кланяется направо и налево с присущим её семье обаянием.

На второй карете нет короны, и у дамы, которая сидит внутри, хотя она и роскошно одета, нет короны на голове, потому что только после Таинства она вступит в свои права.

Гораздо красивее, чем когда-либо была её свекровь, она величественно и прямо держится, но она совсем не улыбается, и на её лице почти болезненная серьезность.

Её губы нервно сжаты, что совершенно не идет такой молодой женщине. В её больших ясных глазах нет счастья, нет жизнерадостности, нет уверенности.

Она будто держала Судьбу на расстоянии вытянутой руки; мрачно догадываясь, что жизнь может принести немало горя.

Она полностью осознает торжественность момента, но похоже, что это скорее пугает её, чем радует. Проезжает карета, толпа склоняет перед нею головы, царица кланяется в ответ.

Она молода, красива, полна достоинства, но ни разу улыбка не касается её губ, она смотрит не в глаза, а прямо перед собой, словно устремляя взгляд на какое-то внутреннее видение…»

Коронация в старинном соборе тоже поражала воображение иностранных гостей, и в том числе Марии Румынской:

«Сама атмосфера казалась золотой; золотой свет окутывал сияющую публику, будто воздавая дань уважения этим самым молодым суверенным монархам Европы; золотым был и наряд Александры.

Все глаза были устремлены на неё. Красивая женщина всегда привлекает взгляды, и тем более, когда она стоит, увенчанная короной, возвышенная над всеми остальными, окруженная роскошью, которой мало кто когда-либо достигал.

И Александра была прекрасна; она была стройна, высока, она практически затмевала стоящего рядом с ней императора.

Тяжелые регалии и облачение, казалось, давили на него - огромная корона его предков была слишком тяжелой для его головы; инстинктивно все вспоминали гигантский рост тех, кто правил до него; его лицо было бледным, но глаза его были наполнены мистическим сиянием.

А его молодая жена стояла прямо; корона, казалось, не сокрушала её, и золотая мантия, спадающая с её плеч, будто делала её еще выше, чем она была…

После церковной церемонии коронованная пара в торжественной процессии поднялась по широким ступеням лестницы, ведущей на террасу с видом на Соборную площадь. Вверх, вверх, по великолепному ковру, бегущему будто алая река.

Вверх, вверх, ослепительная компания королевских гостей следовала за ними. Вверх, вверх, всегда вверх, как бы восходя к небу; и, достигнув вершины, они повернулись лицом к толпе, которая была допущена на площадь, чтобы посмотреть на новых помазанников.

Бок о бок стояли две коронованные, усыпанные бриллиантами фигуры в зените славы, почти божества, и, подобно бегущим волнам, люди падали перед ними на колени, призывая Божье благословение на их венценосные головы.

Великолепное зрелище, момент напряженности, почти сверхъестественные эмоции; и это было в Москве весной, когда воздух был наполнен ароматом сирени и повсюду разливалось пение птиц».

К сожалению, последняя коронация запомнилась не только великолепием церемоний, но и была омрачена трагедией на Ходынке.

Запланированный на вечер бал во французском посольстве не отменили, что стало поводом для упреков в адрес Императора и Императрицы, однако, вопреки большевистской пропаганде, бал этот был чистой политической формальностью, и никто из присутствующих там не веселился, об этом пишет и Мария Румынская:

«Той ночью был бал в посольстве Франции. Я помню, что бедная императрица делала все возможное, чтобы отложить бал, умоляя, чтобы ей было позволено уклониться от любого праздника в ту ночь, но тщетно.

Франция была главным союзником России; нельзя было её обидеть. Такова жизнь коронованных особ. Они вынуждены подавлять свои естественные побуждения, контролировать свои эмоции; им нельзя плакать, когда хочется.

Несомненно, многие в ту ночь считали императрицу бессердечной, потому что она пошла на бал вечером после такой катастрофы, но одному Богу известно, сколько бы она отдала, чтобы остаться дома и помолиться за погибших».

По завершении всех торжественных церемоний, Императорская семья отправилась в подмосковную усадьбу Ильинское, принадлежавшую Великому князю Сергею Александровичу.

В числе тех иностранных родственников, которые задержались на несколько недель в Москве были и румынский кронпринц с супругой.

Усадьба Ильинское, правда не могла разместить всех приглашенных, поэтому румынская кронпара воспользовалась гостеприимством Феликса и Зинаиды Юсуповых, остановившись у них в Архангельском, соседнем с Ильинским имением.

Здесь уже царила совершенно неформальная и веселая атмосфера:

«Чтобы прийти в себя от усталости после коронационных торжеств, дядя Сергей пригласил молодую императорскую пару на несколько недель отдохнуть в имение Ильинское недалеко от Москвы. Более официальные гости разъехались; остались только близкие члены семьи и внутренний круг друзей.

Но так как Ильинское было слишком мало, чтобы вместить всех приглашенных, князь и княгиня Юсуповы приняли многих в своей загородной резиденции Архангельское. Нандо и я были среди них.

Архангельское было маленьким Версалем без западного лоска; оно было переполнено роскошью, но во всем там чувствовалось некоторое прикосновение восточного пренебрежения.

Щедрое гостеприимство и приятная компания, цыганский хор, верховая езда, прогулки на лодках по реке, кареты любого размера и формы, танцы, пикники, ужины при луне и бесконечные балы, посещение соседних усадеб;

и в любое время дня и ночи - дикие, плачущие, смеющиеся, рыдающие, цыганские мелодии сопровождали нас; эта музыка усиливала эмоциональный эффект тех беззаботных дней».

Так прошло несколько недель в подмосковных усадьбах, для Марии Румынской момент отъезда был очень тягостным. Прекрасный сон русской усадебной жизни подходил к концу и наступало время отъезда в Румынию.

Кронпринцесса Мария впоследствии станет самой известной королевой Румынии и сыграет важную роль в отстаивании интересов своей страны во время Парижской мирной конференции.

В своих мемуарах она неоднократно обращается к России, куда в последний раз приезжала весной 1914 года с целью заключить помолвку между своим сыном Каролем и Великой княжной Ольгой Николаевной.

Помолвка тогда так и не состоялась, а вскоре началась Первая Мировая война, за которой в России последовала революция: мир красоты и великолепия, запомнившийся юной кронпринцессе навсегда исчез.

На закате жизни королева Мария писала: «Как сквозь туман слез, я вижу все те лица, которые разделяли нашу радость и веселье; все они проходят передо мной. Я проговариваю про себя полузабытые имена, и они пробуждают во мне эхо старых эмоций.

В те дни сердце так легко билось! Большинство из них были офицерами, блестящими, лихими, сентиментальными, дерзкими, полными русского пыла, смешанного с почти невыносимой тоской, столь характерной для славян, тоской, которая бередила ваши сердечные струны и нарушала ваш покой.

Интересно, сколькие из этих блестящих кавалеров все еще в этом мире? Сколькие из них избежали ужасов войны и падения России?

Гадон, Ефимович, Шлиттер, Цедлер, Junkowaki, Grahe, Эттер, Беляев, Hartory и многие другие, чьи яркие глаза и восторженное почитание делали нашу радость более искрящейся, более интересной.

Как и наша юность, эта беззаботная веселость - в прошлом, ее унесло время, стерло с лица земли. Но память об этом тусклым светом сияет вдалеке свет, светом, от которого мы все больше удаляемся в темноту».