Статьи

Как прекратил своё существование СССР: из воспоминаний очевидца

Прошло ровно 25 лет с 8 декабря 1991 года, когда в охотничьей усадьбе Вискули, построенной в Беловежской пуще, как утверждают, для самого Никиты Хрущева, были приняты решения, поставившие точку в истории Советского Союза. Усадьба та находится всего в восьми километрах от польской границы, что, как поговаривают, тоже учитывалось организаторами встречи на случай, если не все получится.

Автору этих строк, то воскресенье памятно еще и тем, что именно ему, работавшему тогда генеральным директором Белорусского телеграфного агентства (БЕЛТА), довелось из тех самых Вискулей передавать в ТАСС сообщение о том, к какому решению пришли президент России Б.Н. Ельцин, президент Украины Л.М. Кравчук и глава белорусского Верховного Совета С.С. Шушкевич.

Через шесть лет после Вискулей, во время отпуска, встретился с давним знакомым по Бресту, полковником-ракетчиком в отставке. В одной из бесед сказал ему, что тоже был тогда в Беловежской пуще, и сообщил, так сказать, миру о решении тройки лидеров. Борис Афанасьевич сразу же спросил: «Ты почему до сих пор не расстрелян?». Я хохотнул, зная склонность этого человека к иронии, а полковник продолжил: «Эх, не нашлось трех ракет, чтобы сбить три самолета с придурками».

О том, что первый президент России Б.Н. Ельцин приезжает в Минск, стало известно в самом начале декабря 1991 года. Из его выступления в белорусском парламенте в памяти запечатлелось лишь одно: Борис Николаевич, выглядевший на телеэкранах довольно кряжисто, поразил тем, что пиджак на нем болтался, почти как на вешалке, что дало повод для разговоров о соотношении пития и закусывания.

Но за несколько дней до приезда московского гостя довелось побывать на приеме у главы правительства В.Ф. Кебича, поскольку возникла необходимость обговорить некоторые вопросы, связанные с хозяйственной деятельностью БЕЛТА. О своих проблемах хлопотал и главный редактор ежедневной газеты «Звязда» Владимир Наркевич, с которым мы и встретились в приемной премьера.

Вячеслав Францевич принял нас вместе. Выслушав каждого, он вдруг завел разговор о предстоящем приезде Ельцина и добавил, что есть намерение пригласить в Минск и украинского президента Леонида Кравчука, с которым у российского лидера возникли разногласия, касающиеся, насколько помнятся слова Кебича, подписания нового Союзного договора.

Союз в то время трясло по высшей шкале политических колебаний. Как с горечью констатировал Кебич, выполнялись только те указы президента Горбачева, которые касались награждений да присвоения почетных званий.

Ситуация с договором осложнялась тем, что 1 декабря 1991 года прошел референдум на Украине, где большинство населения высказалось за независимость, что в корне изменило манеру политического поведения Кравчука. Потому у Кебича и возникла идея пригласить главу Украины в белорусскую столицу, чтобы восстановить контакт между ним и Ельциным. «Если это удастся, буду считать это своей большой заслугой», - говорил Вячеслав Францевич.

Во время нашей беседы раздался звонок по ВЧ (специальная связь). Звонил украинский премьер Витольд Фокин. Закончив разговор с киевским коллегой, Кебич хлопнул ладонью по столешнице: «Кравчук приедет!». Встреча Ельцина, Кравчука, Шушкевича и глав правительств трех государств в Вискулях была назначена на субботу, 7 декабря, с переходом на воскресенье.

На вопрос, как предполагается освещать ее, правительственный чиновник, отвечавший за связь с прессой, самоуверенно заявил, что он сделает это сам, но не смог ответить, как и куда будет передавать информацию, если большие начальники примут какие-то решения. Потому на всякий случай пришлось быть наготове, и во второй половине дня в субботу позвонили: «Срочно к Дому правительства».

В Як-40, на котором все добрались до военного аэродрома в Засимовичах, что на Брестчине, кроме официальных лиц и обслуги, уже находились фотокорреспондент АПН Юрий Иванов, сотрудник парламентской «Народной газеты» Анатолий Дроздов и корреспондент белорусского телевидения Вадим Бицан с оператором. В Засимовичах ожидала колонна легковушек, которая и довезла всех до охотничьей резиденции.

Та была уже переполнена. Команды Ельцина и Кравчука плюс белорусские руководители, обслуга и охрана. Говорили, что в усадьбу, рассчитанную где-то на 60 человек, набилось чуть ли не в три раза больше людей, и многим пришлось делить одну кровать на двоих. Журналистам места не досталось вовсе.

Ночевать нас отвезли в деревню Каменюки, где рядом с музеем, посвященным флоре и фауне Беловежской пущи, стояла деревянная гостиница, в то время пустовавшая и совсем не отапливаемая. А мороз стоял не на шутку серьезный, поэтому спать мы укладывались в спортивных костюмах и укрывались всем, чем только можно было.

Утром микроавтобусом нас снова доставили в Вискули. Главные лица уже совещались. Время от времени в дверях появлялись российский министр иностранных дел Андрей Козырев, секретарь Госсовета при президенте России Геннадий Бурбулис, начальник ельцинской охраны Коржаков, министр иностранных дел Белоруссии Петр Кравченко. Один раз вышел раскрасневшийся Станислав Шушкевич и направился на улицу, чтобы, как он сказал, освежить голову.

Связь была отключена. Сняв телефонную трубку, можно было услышать ту же музыку, что и в репродукторе, висевшем на стенке.

О чем говорили за закрытыми дверями, нам не было известно, но вряд ли кому-то из ожидавших окончания встречи приходило в голову, что речь идет о прекращении существования СССР. Возможно, еще и потому, что охрану мероприятия с белорусской стороны обеспечивал лично председатель белорусского КГБ генерал-лейтенант Эдуард Ширковский. Трудно было поверить, что он взялся за это без ведома Москвы.

Впоследствии у политиков и журналистов часто возникал вопрос: знала ли заранее белорусская сторона, что ей будет предложено для обсуждения в Вискулях? И тогда, и сейчас говорю: скорее всего, не знала. Идеи, легшие в основу беловежских соглашений, привез с собой Ельцин со своей командой.

Совсем недавно в передаче по белорусскому телевидению В.Ф. Кебич сказал, что листки бумаги с уже готовыми тезисами были только у визитеров - Бурбулиса и Козырева. А Н.И. Дементей, возглавлявший Верховный

Совет Белоруссии до Шушкевича, уже давно говорит, что эти идеи Ельцин развивал еще летом и осенью 1991 года и уже тогда предлагал подписать соответствующие документы, но Дементей согласия не дал.

Подобные предложения команда российского президента и прихватила в Вискули. Но текст самого вискулевского соглашения, признавал Петр Кравченко, готовился, что называется, «с листа».

В пользу «белорусского незнания» говорит и то, что, собираясь в пущу, хозяева политического пикника не позаботились даже о машинистке. Значит, вряд ли предполагалось принятие каких-то важных документов.

Скорее всего, рассчитывали на то, о чем говорил Кебич: на какое-то примирение Ельцина и Кравчука. Но Ельцин и Кравчук уже точно знали, чего хотели. Не зря при встрече в аэропорту украинский гость бросил фразу: «Ради какого-то коммюнике не стоило и приезжать!».

Роль машинистки выполнила работница конторы заповедника «Беловежская пуща», которую оторвали от домашних дел и привезли в резиденцию вместе с машинкой. Она очень переживала, что не успела толком причесаться, и потому все время просидела в меховой шапке. Говорят, та машинка уже давно у какого-то коллекционера в Москве. За факсом, говорят, посылали самолет в Минск.

Ближе к обеду, которого не было, по крайней мере, для журналистов, в коридоре началось оживление. Стали носить белые столы, стыковать их в ряд, устанавливать на них флажки трех республик. Юрий Иванов сразу защелкал фотоаппаратом.

Вскоре вышел В.Ф. Кебич и с напускной строгостью потребовал от нас... прикрыть глаза. Разумеется, раздались возгласы: «Почему?», «Что случилось?». Вячеслав Францевич прямо сказал, что Борис Николаевич «не совсем в форме». Кроме того, было предложено не задавать Ельцину вопросов.

Сразу же заволновались телевизионщики: как же, собственно говоря, снимать? Но выход придумали быстро: если Ельцин становится у левого края столов, фото- и тележурналисты занимают позицию справа. И наоборот.

В сообщении, которое вечером 8 декабря 1991 года я по факсу отправил в Москву, в ТАСС, говорилось, что в Вискулях подписано Соглашение, главными в котором были следующие слова:

«…Республика Беларусь, Российская Федерация (РСФСР), Украина как государства-учредители Союза ССР, подписавшие Союзный Договор 1922 года, далее именуемые Высокими Договаривающимися Сторонами, констатируем, что Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование…».

Станислав Шушкевич тогда сказал: «Мы крайне обеспокоены положением, сложившимся в результате развала Союза. Поэтому в рамках конституционно предоставленных нам прав мы взяли на себя инициативу и подписали Соглашение об учреждении Содружества трех независимых государств. Подписание этого документа влечет за собой определенные структурные и властные изменения, поэтому мы договорились продолжить нашу работу».

Борис Ельцин констатировал, что три народа решили действовать сообща. Он был в хорошем настроении, его тянуло на разговор.

Однако тот самый чиновник белорусского Совмина, который отвечал за связи с прессой, очевидно, стараясь выполнить установку шефа, перебил: «Борис Николаевич, не надо ничего говорить, все ясно!». На лице Ельцина отразилось изумление: «Ну, если вам все ясно...». В сопровождении помощника он направился на второй этаж резиденции передохнуть.

После того, как я подготовил свое сообщение для ТАСС и сам отпечатал его на той же машинке, на которой готовилось и «соглашение трех», оставалось только передать написанное в Москву. Но связь не работала. Подошел Петр Кравченко и спросил, можно ли ему посмотреть мой текст. Возражать не счел нужным: какие могут быть секреты, если сообщение предназначено для открытой печати.

Прочитав мои странички, министр поинтересовался, можно ли их показать Андрею Козыреву. «Пусть смотрит», - был мой ответ и на этот вопрос. Козырев быстро пробежал глазами по тексту и вернул написанное, произнеся лишь одно слово: «Безупречно».

Но ответственный за прессу совминовец, заглядывавший министрам через плечо, сказал, что надо подчеркнуть славянскость Содружества; мол, Соглашение подписано руководителями трех славянских республик. Козырев отреагировал очень резко: «Что вы несете! Мы же подчеркнули, что к Соглашению могут присоединиться другие страны, разделяющие наши цели и принципы».

Вдруг «забузил» представитель Украины, довольно крупный вислоусый мужчина, по фамилии, кажется, Крыжановский: как это так, что-то пишут, а делегация «нэзалэжной Украины» ничего не знает. Вел он себя вызывающе, пришлось посоветовать ему написать и «нэзалэжное сообщение».

Время близилось к вечеру, давал о себе знать голод. Наконец, в холл внесли два подноса. На одном лежали бутерброды, на другом стояли небольшие рюмки. Так как голодны были и журналисты, и все остальные, подносы опустели в мгновение ока. Где-то в это же время сообщили, что включена связь, и я побежал к телефону.

Только набрал номер тассовских стенографисток и произнес начало фразы, как кто-то нажал на рычаг телефонного аппарата. Подняв голову, увидел одного из охранников Кебича, который сказал, что глава правительства просит подойти. Вячеслав Францевич спросил:

- Сколько успел передать?

- Еще ничего.

- Вот и хорошо. Должен прилететь президент Казахстана Нурсултан Назарбаев, который сейчас в Москве. Возможно, все придется начать сначала.

- Скоро он будет? - спросил я.

- Через час-полтора.

Было около семи вечера. Плюс час-полтора до приземления самолета с Назарбаевым в Засимовичах. Плюс его дорога в Вискули - более полусотни километров. Плюс новые переговоры. Похоже, подумалось, сегодня вряд ли удастся что-то передать в Москву. Однако через какое-то время Кебич сообщил, что Назарбаев не прилетит, его задержал Горбачев. Снова бегом к телефону.

Но поскольку по субботам стенографистки в ТАСС работали только до 20.00, по набранному номеру мне никто не ответил. Пришлось завопить, что нужен факс. Четыре мои странички быстро проскочили через его нутро. Но уточнить у Москвы, качественно ли прошел текст, уже не вышло. Бегом в машину, и колонна рванула к аэродрому.

Через две недели главы союзных республик, кроме прибалтийских, встретились в Алма-Ате. Там и была поставлена последняя точка в истории СССР. Пресс-секретарь Нурсултана Назарбаева так нам и сказал: «Советского Союза больше нет». Кто-то спросил: «Знает ли об этом Горбачев?». Он бесцеремонно ответил: «Вы и сообщите, если хотите».

На обратном из казахстанской столицы пути мы задавали вопросы членам белорусской делегации. Подошли и к Зенону Позняку - тогда руководителю Белорусского народного фронта, уже канувшего в лету, а тогда объединявшему националистически настроенных политиков и активистов.

Он заявил, что вбит решающий гвоздь в гроб империи, а все договоренности о дальнейшем взаимодействии и братском сотрудничестве республик гроша ломаного не стоят, поскольку, когда дойдет дело до дележа полномочий, собственности, денег, все рассорятся, каждый начнет тянуть одеяло на себя. В этом он, похоже, не ошибся…

Политики до сих пор спорят о том, что, собственно, произошло в Вискулях. Многие продолжают высказываться в том же духе, что и отставной полковник-ракетчик. Ходили разговоры, будто и генерал Ширковский сожалел, что не арестовал «беловежскую тройку». Есть суждения и противоположного толка.

Разнообразен и спектр выводов о том, почему распался СССР. Да, неповоротливы были в экономическом смысле. Да, слишком многих хотели облагодетельствовать. Да, выросли местные элиты, которые, образно говоря, сочли, что лучше быть первыми на деревне, чем последними в городе.

Некоторые аналитики продолжают твердить, что такова судьба всех империй. Однако всех ли? Разве исчезла Британская империя, если британская королева является обладательницей чуть ли не двух десятков корон, если существует Британское содружество с соответствующими правилами?

Отказалась ли от всего имперского Франция, которая сохранила колониальный франк и войска которой ставят кого надо на большой части Африки? Не является ли фактическим рейхом, то есть империей, Германия, контролирующая экономику почти всей центральной и западной Европы? И не империей ли по факту стали США, всей планете указующие, как кому и с кем быть?

Однако все больше исследователей приходит к выводу, что распад СССР был неизбежен.

Как констатировал всего через каких-то десять лет после Октябрьской революции академик В.И. Вернадский, система, созданная большевиками, обязательно развалится, ибо остановилась мысль.

В самом деле, семьдесят лет ответы на вопросы, которые ставила жизнь, искали в трудах теоретиков революции, никогда не видевших результатов своих умопостроений.

СССР канул в прошлое, а проблемы остались. После Вискулей бывшие союзные республики двинулись в разные стороны, но ни одна из них не стала процветающей. Многие из бывших республик-сестер, обретя новых опекунов, обойтись без которых не смогли, теперь свободны не только от Москвы, но и от промышленности, науки, рабочих мест, даже от значительной части территорий и населения, уехавшего в иные страны на заработки.

Знакомая журналистка, побывавшая минувшим летом в Грузии, вспоминает о беседе с одним дедушкой, который возмущался, что за сорок лет жизни в СССР смог поехать за границу только дважды - в Болгарию и в Польшу. Но потом признался, что за два с половиной десятка лет грузинской независимости не был нигде.

Сохранять, укреплять и развивать любую страну, как оказалось, не так-то просто. Именно эта тема становится самой актуальной.

Ведь чтобы сохранить независимость, недостаточно ее постоянно декларировать, нужно еще поспевать за новейшими технологиями, противостоять современным вызовам - терроризму, эпидемиям, что невозможно малыми силами.

Значит, надо основательно думать, как и с кем можно этого добиться, прав был академик Вернадский. У всех ли это получится, покажет время. Ведь только сказка быстро сказывается. В том числе и политическая.