Авторизация


На главнуюКарта сайтаДобавить в избранноеОбратная связьФотоВидеоАрхив  

Выставка "Сага о Романовых" Государственного Русского музея в Михайловском замке (Санкт-Петербург)
Источник: Яндекс картинки
11:48 / 28.02.2019

Повелитель зимы
Николаевская Россия — странный и непостижимый мир, а всё тот же марккиз де Кюстин испуганно запишет: «Здесь народ и правительство едины. Даже ради того, чтобы воскресить погибших, русские не отреклись бы от чудес, свершенных по воле их монарха, - чудес, свидетелями, соучастниками и жертвами которых они являются». Соратники и — товарищи

Николай Первый как семьянин, книгочей, талантливый инженер и чарующий красавец

«Его я просто полюбил:
Он бодро, честно правит нами;
Россию вдруг он оживил
Войной, надеждами, трудами».

А.С. Пушкин о Николае I.

Всякий, кто хоть раз смотрел киноленту «Место встречи изменить нельзя», знает сцену, где Володя Шарапов диктует Фоксу отрывки из книг, якобы, для проведения графической экспертизы.

«Видел я трёх царей… Первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвертого я не желаю; от добра добра не ищут», - написано Пушкиным в 1834 году, а поминает он Павла, Александра и — Николая.

Говоря об императоре, мы отмечаем поэта; их сложные отношения. Заученно встаём на сторону Пушкина и отвечаем, как на уроке в первом классе: великого пиита земли русской убил не Дантес, но царь, двор, толпа, молва.

Сам же Пушкин, если и был в обиде на государя за скромное камер-юнкерство, то не питал к нему особенно дурных чувств, а потому «Стансы» редко цитируются в стройных школьных учебниках — ибо не вписываются они в прокрустово ложе: «Но не жесток в нем дух державный: / Тому, кого карает явно, / Он втайне милости творит».

Николаю Павловичу не повезло с исторической памятью — его как-то быстро и гаденько облили позором, явив царя-Палкина, монарха-дубину. Иван Грозный и Пётр I – те вызывают жгучую полемику — вплоть до драки. Екатерина — восторг, смешанный с альковным интересом.

Александр II чествуется, как герой-освободитель и — как несчастная жертва собственной же нерешительности. Последний из коронованных Романовых  - это любовь и жалость, равно как насмешливое отторжение: «Сам же и виноват!». Целая гамма чувств.

Тогда как Николай I, при котором случился Золотой Век русской культуры и началось активное развитие науки и техники, по-прежнему заклеймён дурацкими прозвищами, а нынешние авторы — либералы-западники повторяют слово в слово трёпаные советские хрестоматии.

Почему-то не приходит в голову, что все вехи долгого николаевского правления 1825 — 1855 — это именно его — Николая — достижения. Он царил надо всем, во всё вникал; чувствуя и понимая военное дело, художественную литературу, мосты, паровозы, финансы.

Никого не смущает дата на логотипе Сбербанка — 1844? Или год основания Императорского московского технического училища (ныне — Бауманки) — 1830-й? А возникновение железных дорог в России? А Пулковская обсерватория? А первая по-настоящему русская опера «Жизнь за царя»?

Кто-то ещё болтает, что всё делалось «вопреки Палкину», которого забавляли только плац-парады и нижние юбки дур-фрейлин? Он начинал свой рабочий день ещё затемно, а чиновники, идущие по своим присутствиям, видели силуэт в окне Зимнего дворца. Насчёт «раба на галерах» впервые сказал трудяга-Николай Павлович!

Он оказался не просто самым оболганным, недооценённым царём в истории Отечества, но и …практически не исследованным персонажем. Николай? Вам тут же скажут: «О, это кругозор прапорщика, стеклянные глаза и оловянно - деревянные мысли».

Стеклянный – оловянный – деревянный. «Я сам буду твоим цензором!», - говорит солдафон и росчерком пера ломает рифму, а потом – ломает жизнь. И далее - бесконечное цитирование Александра Герцена, прямо скажем, не самого кристального человека: «Но главное - глаза, без всякой теплоты, без всякого милосердия, зимние глаза».

Николаю приписывают выражение: «Надо подморозить Россию». Зима — это свежесть и прозрачный воздух. Мороз и солнце — день чудесный. Николаевское правление действительно ассоциируется с зимним балом и — зимней дорогой. С прохладой и чистотой. Он — зимний царь, повелитель зимы.

Современный писатель Михаил Елизаров (автор «Библиотекаря») в своё время написал парадоксальную статью «Снежная королева и космогония льда» - о 1840-х годах в России и простенькой на вид сказке Андерсена: «Поразительно, но слащавый сочинитель-протестант из тихой провинциальной Дании сознательно ли, случайно ли воссоздает величественную мистерию Льда.

Лёд — творец и творческий материал. Он способен породить Вселенную». Только вместо Королевы — снежный Царь с глубокими «зимними глазами». Жандарм Европы. Слово «Вечность», как продолжение «Православия — Самодержавия — Народности».

Вот он мчится сквозь обжигающую метель в открытых санях... Впрочем, то уже не сказка, но — обычная картина «Николай I в санях». Год 1853-й. Автор - Николай Сверчков.

Мы — на выставке из цикла «Сага о Романовых». Место действия — Санкт-Петербург, Михайловский замок. Авторы экспозиции поставили перед собой задачу: явить не лишь образ царя, но развернуть всю палитру этой блестящей, жестокой, прорывной и — неоднозначной эпохи.

Зрителю предлагается отойти от школярского «знания» о царе-прапорщике, душителе и глупом цензоре — он предстаёт, как семьянин и книгочей, талантливый инженер и, наконец, чарующий красавец, о котором путешественник и литератор маркиз де Кюстин, сказал:

«Живи я в Петербурге, я сделался бы царедворцем… из желания отыскать путь к сердцу этого человека. Я не могу не питать сочувственного интереса к человеку, коего страшится весь мир».

Мы наблюдаем рост и становление человека-императора. Ах, нет. Тут он ещё ребёнок — у него нет ни крохотного шанса на престол, ибо впереди, по старшинству идёт царевич Константин. Николай — или, как его звали на французский манер — Никс - в тени своих могучих братьев.

Узенькое лицо, крохотный яркий рот — единственный ребёнок из романовского выводка не похож на курносого Павла, что дало повод для пикантных сплетен. А он вышел весь в бабушку-Екатерину — достаточно сравнить юношеские портреты Фике из Цербста с этим — написанным будто бы наспех, портретиком Никса.

А вот уже Николаша-подросток — работы самого Ореста Кипренского, мастера избалованного, но умелого и высокоточного. Тут - крупный и надменный мальчик в военной форме, хотя, он всю жизнь прятал за этим высокомерием свою неловкость и страх перед льстивой толпой, откуда в любой момент может вылететь пуля.

Смотрит поверх голов, поверх всего. Николай напишет о тех годах: «Математика, потом артиллерия и в особенности инженерная наука и тактика привлекали меня исключительно; успехи по сей части оказывал я особенные, и тогда я получил охоту служить по инженерной части». Его для этого и приготовляли!

Не для управления страной, где  «...хоть три года скачи, ни до какого государства не доскачешь». Портреты в мундирах разных стран и — всех родов войск. На всех картинах, созданных с разной степенью мастерства, мы видим одно: волю и красоту.

Выставка — обширна: рассказывает не только о самом государе, но и об эпохе — о женитьбе на Шарлотте Прусской, рождении наследника, семейном быте, войнах и - казни декабристов, которую по сию пору ставят Николаю в вину.

Все выучили тех пятерых на виселице, а скольких он вычеркнул из карающего списка? Россия XIX столетия по части либерализма (да-да) могла бы дать фору просвещённой Англии, где изменников, подобным господам-декабристам, вряд ли ждала иная участь.

Изображения царицы — верной и кроткой подруги, матери детей. Нежная роза в юности и — жёсткая, рано состарившаяся пруссачка в зрелые лета. Прямая спина, остро очерченный нордический профиль: говорили, что Шарлотта — в крещении Александра Фёдоровна - сделалась копией своего двоюродного деда — Фридриха Великого.

Парадный портрет — в кокошнике и церемониальном русском платье, выдуманном ещё Екатериной для придворных выходов. Отрешённое лицо, гигантская чудо-корона, мало чем напоминающая традиционный женский убор на Руси.

Тяжесть парчи, жемчугов и каменьев. Но в руке — букет васильков. Эра изысков и «цветочных игр» - Николай именовал флирт «васильковыми чудачествами». Этот портрет писался несколько раз и в разной цветовой гамме — то в серо-голубой, то в изумрудно-зелёной.

Но есть и другие картинки-акварельки с личиком любимой жены — в полупрофиль, с пепельными буклями, на фоне псевдоготической дачи-Александрии.

Николай один из тех немногих счастливцев, что женился по великой страсти! Вот — она с детьми, с Марией и Сашей — последнему уготована пышная и — кровавая участь.

«Народ освобождён, но счастлив ли народ?» - спросят вслед за Некрасовым «новые люди» и уничтожат своего благодетеля. Предчувствует ли его судьбу та царственная мать — стройная, в синем бархатном платье и дивных локонах?

Репрезентативные «персоны» подросших царевичей и царевен — вот юный Александр, конечно же в мундире, а вот — его невеста — Мария Гессенская, вся в белом, декольте, газовый шарф, обвивавший бледные плечи.

Её счастье не будет слишком долгим — Марию быстро «оставят» ради прелестей придворных нимф, а там и вовсе — заменят ловкой дивой из семейства Долгоруких. Но это будет позже, много позже.

Уверенные линии мраморных бюстов — царь Николай и его Шарлотта-Александра в образах римских патрициев и греческих богов. Немецкий скульптор Kристиан Даниэль Раух — в большом фаворе, а потому создаёт в России лучшие свои вещи.

Раух оказался столь совершенен и утончён, что ему подражали весь XIX век и даже в 1930-х — на родине, когда тоталитарный неоклассик Арно Брекер ваял своих высоколобых Зигфридов.

Многокрасочная цивилизация! Виды Петербурга и Москвы, кареты, возки, дамы в шляпках и — чиновники в тесных мундирчиках.

Николаевская Россия — странный и непостижимый мир, а всё тот же марккиз де Кюстин испуганно запишет: «Здесь народ и правительство едины. Даже ради того, чтобы воскресить погибших, русские не отреклись бы от чудес, свершенных по воле их монарха, - чудес, свидетелями, соучастниками и жертвами которых они являются». Соратники и — товарищи.

Правдивый рыцарь — Александр Бенкендорф, лично преданный, искренний, прямодушный и — хитрый. Жизнь — для царя. Лёгкая акварель Петра Соколова — Бенкендорф здесь  светлоглазый, с перламутрово-розовыми щеками.

Да, некогда и он слыл дамским угодником. И вы — мундиры голубые. Точнее, интенсивно-синие, того изумляющего цвета, что звался в те годы «блё-руа». Холодно и — уютно. Ампирная посуда — аглицкая и своя, с профилями августейшего рода. Вазоны стиля бидермайер — много пышности и причуд. Вся жизнь — на виду.

Питерские выставки — это всегда академизм и нежелание заигрывать с гостем. В Москве — не так.

Любая экспозиция — о царях-поэтах, электричестве, коммунальных квартирах или к 100-летию комсомола — будет постмодернистской игрой-концепцией. Не то — в Петербурге. Всё чинно. И зимний царь глядит с портретов одобряюще. Навстречу северной Авроры.

Видео на канале YouTube "Статьи на ЗдравствуйРоссия.Рф"

Раздел "Культура", подраздел "Арт"



Комментарии:

Для добавления комментария необходима авторизация.