По дороге в будущее
Выставка "Авангард: на телеге в XXI век" в Музее Русского Импрессионизма
«Небесная телега набила им оскомину…»
Велимир Хлебников
Концептуальной изюминкой выступает крестьянская телега - она жизненна, как те дороги, по которым везли картины, дабы окультуривать массы в 1920 году. Мысль о телеге сопровождает посетителя выставки, и мы как бы усаживаемся на неё, пытаясь понять логику тех событий.
Жестокая эпоха была до крайности милосердной и щедрой - по всей стране шла Гражданская война, ещё не романтизированная шестидесятниками, а Наркомпрос учреждал художественные школы и мастерские, где юноши в лаптях учились конструировать стоэтажную мечту из стекла, бетона и солнечных бликов.
Музей Русского Импрессионизма знакомит с очередным проектом - «Авангард: на телеге в XXI век», и архаичное средство передвижения тут не обычный символ «отсталой России», что вдруг заторопилась в коммунистическое Далеко.
Телега - реальность, с которой столкнулись культуртрегеры Луначарского. Это почти детективная история! Пропавшие на сто лет картины Машкова, Фешина, Кандинского, Розановой.
Мы привыкли к тому, что открытия и сенсационные находки в области искусствознания случались когда-то очень давно, в осьмнадцатом столетии, а здесь на наших глазах произошло чудо - выяснилось, что в провинциальном краеведческом музее целых сто лет хранились «никому не нужные» шедевры.
Итак, что же произошло? В октябре 1921 года на третью передвижную художественную выставку в город Советск (бывшую непрезентабельную Кукарку) Вятской губернии привезли более трёхсот произведений.
Это была наивная и, вместе с тем, прорывная идея - показать простому люду суперсовременное искусство. В те годы искренне считали, что античность, ренессанс и барокко надо «сбросить с парохода современности», а шир-нар-массы должны впитывать пролетарский супрематизм безо всякой подготовки.
С телеги - на планетолёт. «Довольно грошовых истин. Из сердца старое вытри», - писал Владимир Маяковский, но вытереть старое можно, если его досконально знать. Поэт-агитатор из обедневшей дворянской семьи преотлично разбирался в «старорежимном барахле», как и все его коллеги.
Чуть позже даже Лев Троцкий напишет: «Рабочему классу не нужно и невозможно порывать традицией, ибо он вовсе не в тисках её», и понимание абстрактной живописи Кандинского - это не начало, а итог. Старт - Венера и Джоконда, а не кубистические натюрморты.
Что было дальше? Картины, гружёные на телеги, отправились в город Яранск, где из-за проблем с финансированием и позднеосенней распутицей, они были оставлены в местном музее и забыты на целую вечность.
Минуло столетие. Сменились вожди и лозунги, русский авангард и сам сделался классикой, а Советская Власть канула в Лету.
Вот она, телега, на которой ехали въехать в блистающий мир. Что же хотели явить на той передвижной выставке? Чем удивить провинциалов, жаждавших новизны? Многие вопросы остаются без ответов.
Несмотря на то, что экспозиционной основой являются картины, созданные в русле авангарда, тут есть импрессионистские работы Николая Фешина и его учеников из Казанской школы. Сейчас какая-то мода на Фешина.
Его, эмигранта, недавно вспомнили и даже объявили гением, хотя, Фешин - один из целой плеяды. Безусловно, маститый, неординарный - в Америке ему позировали богачи и голливудские звёзды.
Он - мастер бойко-живых и, как теперь это называют, «атмосферных» картин. Представлены портреты Ольги Ясеневой ("За самоваром") и Марии Евлампиевой.
Молодые женщины, ученицы мэтра, изображены в потоке света, они кажутся «пойманными» в момент движения - это особенность русского импрессионизма, ловить мгновение, а не останавливать его, как делали французы.
Фешинский мир - это недосказанность; картины, похожие на многоточия. Таковы же его сельские пейзажи - дома и деревья в серовато-белёсой дымке, где всё - зыбко.
Рядом - штудии его учеников. Харизматичный педагог, он умел влюбить в себя аудиторию. Один из интереснейших персонажей - Василий Тимофеев, начавший как импрессионист и надежда Фешина, потом развернувшийся в сторону реализма.
Тимофеев, помимо прочего, был функционером и главой Татарского филиала Ассоциации художников революционной России (АХРР).
Глядя на полупрофиль эффектной брюнетки, легко заметить, что Тимофеев уже отказывается от фешинской манеры, а его "Зима" не имеет ничего общего с тем, чему его учили!
Это - свой почерк и реалистические акценты. Огромный плюс экспозиции - сочетание популярных и малоизвестных имён. Впрочем, это нынешний тренд. Всем хочется видеть палитру в целом, эру, явление, а не лишь знаковые вещи, доведённые до статуса конвертных обёрток.
Далее - зал авангарда. Перед нами картины Ильи Машкова - одного из родоначальников "Бубнового валета". Неоновым фонтаном выглядит не то крымский, не то малороссийский пейзаж - безумные сполохи неба, жар земли, томная зелень лета.
В тандеме выступает картина Алексея Кравченко "Радуга" - гротесковое созвучие природы и архитектуры. Всё - в ликующем настроении после дождя. В 1920-1930-х годах Кравченко прославит себя, как выдающийся иллюстратор.
Но вернёмся к Машкову. "Портрет Евгении Киркальди" - это не любование натурой, но творческое препарирование.
Диссонанс рыжих волос и свекольного румянца нестерпимо-губителен с точки зрения колористики, но "Бубновые валеты" предпочитали смеяться над условностями, делая цвет самодовлеющим резоном.
Остроугольные персоны с игральных карт Ольги Розановой - это игра внутри игры. Не то уродство, не то крайняя степень совершенства - в 1910-х г. «колода» вызывала нарекания и скепсис.
Художница прожила короткую, но ярчайшую жизнь - пай-девочка из дворянско-разночинной среды, она ворвалась в мир авангарда, будто взрывая за собой мосты. Умерла в расцвете сил и возможностей. Ей было чуть за тридцать, и 3-я передвижная выставка проходила уже после её смерти.
Композицию Алексея Моргунова можно представить, как иллюстрацию к поэме Александра Блока "Двенадцать" - аптека, солдат, сапог, тектонические сдвиги. Всё в каком-то хаотическом и при том - верном ритме.
Картины Моргунова, будучи агрессивными по содержанию, отлично выдержаны и смотрятся так, будто автор жонглирует «модными стилями». Что касается художника, то его биография - изумительна.
Внебрачный сын Алексея Саврасова, он был ярым фовистом и кубофутуристом, отрицателем всего дряхлого, но в конечном итоге остепенился, а в сталинскую эпоху заделался неоклассиком. Как и его талантливейший отец, Моргунов страдал запоями, что и послужило причиной его безвременного ухода.
"Новь" Надежды Удальцовой - манифест. Дочь жандармского офицера и аристократки Чоглоковой (эта фамилия упоминается ещё Екатериной II в мемуарах!) Удальцова прошла все увлечения, искусы, эпатажи. "Новь" - резкий вызов.
То, над чем слегка иронизировал Алексей Толстой: «Новое, новое прёт! Наше, новое, жадное, смелое!» Удальцова претворяла на холсте. Она была способным эпигоном, что не умаляет её достоинств.
Зал абстракций и - "Композиция" Василия Кандинского, жемчужина коллекции. Бури цвета - сродни музыке Игоря Стравинского. Громкое звучание синей краски - при этом внимание якобы сосредотачивается на красном и чёрном.
Интенсивный кобальт «перекричит» любую алую зарю и чёрный морок. Глашатай цветовой теории, Кандинский знал, чувствовал нюансы - и тут мы наблюдаем феерию синего-праздничного.
На выставке - неожиданный Александр Родченко и его "Линии на зеленом, №92"; они похожи на провода, уводящие куда-то вдаль. Экспериментировавший с формой, дизайнер и фотограф писал и картины, однако, в качестве художника он не столь значителен.
Есть и рисунки его жены - Варвары Степановой, которая вошла в историю, как автор «пролетарских ситцев». В её работах - скрытая или же явственная динамика, «машинная» радость наступившего XX века.
«"Танцующая фигура" - это не человек, но робот, вернее улучшенный хомо-сапиенс, продукт «инженерии человеческого материала», если принять на веру слова Юрия Олеши.
Машина - вот железный идол зовущей «нови», да приходилось тащиться на телеге. Куда? Бог весть, но все тогда полагали, что в дивное Послезавтра. В XXI век.
Небесная телега Велимира Хлебникова завязла в предзимней слякоти, чтобы вырулить в 2022 году. Лучше поздно, чем никогда.