панорама русской жизни

Сегодня день памяти кинорежиссера Владимира Наумова, снявшего такие советские хиты, как «Бег», «Легенда о Тиле», «Тегеран-43». Сегодня ему исполнилось бы 95 лет.

Мы  встретились с его женой и музой - актрисой Наталией Белохвостиковой и поговорила об актерском счастье, семье и советских фильмах.

- Наталия Николаевна, я перед нашей встречей искала сообщения о фестивале «Я и семья», который вы проводили больше десяти лет, оказалось, что он закрылся, что очень жаль, потому что для вас, мне кажется, семья для вас - это одна из главных ценностей.

Да, я так выросла. Папа и мама все время рядом, и если куда-то уходишь, то звонишь. И когда я начинала сниматься в первой картине, я помню, прилетела в Токио, вхожу в номер - и звонит телефон.

Папа через МИД узнал, где я, в какой гостинице. То есть мы были все время на связи, даже когда это казалось невозможным. А мама - лучшая подружка. Я всегда знала, что семья - это тыл, тепло, стабильность…

- Вы до пяти лет жили с родителями в Великобритании, когда приехали в Советский Союз, чувствовали себя немного другой, непохожей на тех детей, которые выросли здесь?

Нет, я так не считала. Я всегда знала, что в Москве у меня бабушка, дедушка, что они присылают нам копченую колбасу, бородинский хлеб и детские книжки. И я очень хотела домой, очень скучала.

Помню, как мы с родителями полетели в Москву в первый раз, в отпуск. В самолете сиденья были вдоль борта, не знаю, почему. И когда мы сели в самолет, я помню, был вечер, и я говорю: «Пап, я очень хочу спать.

Ты меня разбуди, когда мы будем падать». И он меня разбудил, когда уже были видны огни аэропорта. И я вот теперь, когда я вижу огоньки Шереметьево, я понимаю, что приехала домой.

- Можете вспомнить какие-нибудь из советов вашего отца, который пригодились вам в жизни?

В Швеции, где папа был советским послом, ему иногда приходилось неожиданно сниматься с места и ехать куда-то ночью, у него часто были пресс-конференции, видимо, непростые, потому что он сказал мне однажды:

«Наташ, что бы ни было с твоей жизнью, держи ровно спину и улыбайся». Вот это я запомнила навсегда. Что бы ни было, улыбайся! Твои проблемы - это только твои проблемы, и никому не нужно о них знать.

- Ваш муж, кинорежиссер Владимир Наумов, был старше вас на двадцать четыре года. Родители вас не отговаривали выходить замуж за человека другого поколения?

Нет, потому что они была знакомы с моим будущим мужем. В Швеции проходила неделя советского кино, и главой делегации был Наумов. И, естественно, он приходил к папе, у нас был прием в честь делегации, я это просто знала.

Поэтому, когда я с Володей первый раз познакомилась - это было в самолете, мы летели с ним в Белград - нас встречал в аэропорту папа, и они встретились как родные. Так что все было очень плавно, без каких-то конфликтов, вопросов, как-то между делом.

- Вам было двадцать лет, но у вас уже был за плечами фильм «У озера» Сергея Герасимова и государственная премия за этот фильм. Вы чувствовали себя звездой в этот момент?

Я никем себя не чувствовала, я понимала, что кино - это ад, это кошмар, тяжело. Когда я начала сниматься, мне было семнадцать лет, у меня был двенадцатичасовой рабочий день, менялись только партнеры.

Один выходной. Сергей Аполлинарьевич был человеком, который практически никогда не хвалил актеров. Я все время находилась в напряжении, потому что роль колоссальная, и мне было ужасно тяжело.

И когда вышла картина, я видела, что на премьере плакали женщины, а я вообще ничего не понимала и никакой звездой себя не ощущала.

Да, я видела, что Москва была завешана моим лицом, это я видела, но это ничего не вызывало. Я была счастлива, что идет фильм, и все.

- Говорят, что сценарий фильма «У озера» Герасимов писал под вас.

Да, я не так давно об этом узнала, что после встречи со мной он написал этот сценарий и поэтому, наверное, и взял меня на свой курс. Я ему напоминала сибирскую девочку из его юности, белобрысую, с длинной косой, хотя я москвичка.

Сергей Аполлинарьевич как-то очень четко понимал женскую душу, вот все ее переливы, перепады. Вот откуда у него было это все - не знаю. С ним было очень здорово, особенно в «Красном и черном», когда это было просто счастье и ничего, кроме счастья.

- Сценарий «Тегерана-43» ведь тоже был написан на вас?

Да, да. Я думаю, если бы не Володя, я эту профессию оставила бы. Когда я училась, Герасимов говорил, что премьера - это замечательно, но утром после премьеры вам не должно быть стыдно.

И вот из-за этого «не должно быть стыдно» восемьдесят процентов ролей, которые предлагались, я отвергла. Это такой максимализм, такое знание, что не имеешь права идти назад, только вперед.

Поэтому я играла мало, играла только то, что откликалось в сердце.

А Наумов и Алов увидели меня другой, и после Леночки Барминой из кинофильма «У озера» вдруг молчаливая Неле с огромными глазами, которыми надо было сыграть все.

Это совершенно новый этап, испытание для меня, ну и невероятная радость, потому что меня вместе с Володей стали окружать люди, которых я любила, боготворила.

Когда мы познакомились, он в Москве пригласил меня на ужин, а потом мы пошли в Театр на Таганке на «Гамлета».

Помню, было очень жарко, лето, открыты двери, и Высоцкий вышел покурить. С Володей они были хорошо знакомы, и после спектакля он нас отвез, потому что у него была машина.

В следующий раз мы пошли на вечер Евтушенко, читавшего стихи, которые он посвятил Владимиру Наумову. «Кладбище китов» - можете посмотреть в любом собрании сочинений. Они дружили с юности.

И эти поэты, Евтушенко, Белла Ахмадулина, для меня это был огромный мир, незнакомый.

Потому что я все-таки очень камерно жила, во ВГИКе я не была ни на одном вечере, ни разу ни с кем не танцевала, потому что я только сдавала, занималась, досдавала, чтобы не опоздать, чтобы не отчислили. А тут для меня открылся новый мир.

И сразу - «Легенда о Тиле Уленшпигеле», Босх, Брейгель, Вивальди. Перед съемками было много месяцев подготовки. Горы книг до потолка, костюмы… После этого фильма меня узнавали в Бельгии так, как не узнавали никогда в Москве.

- «Тегеран-43», где у вас сразу три роли, сегодня смотрится как абсолютно современный фильм, в восьмидесятые, когда он снимался, о международном терроризме не говорили так много, как сейчас. Но как вам удалось заполучить в него Ален Делона? Это просто фантастика.

Ну они же все были авантюристы, и Володя в том числе. В сценарии есть роль инспектора Фоша, и когда мы снимали сцены в Париже, что-то случилось с артистом, который должен был его играть.

И как-то вечером Наумов и Алов сидели в офисе с нашим продюсером Жоржем Шейко, он был русского происхождения, родился на корабле, который отплывал от Севастополя в 1919 году.

Сначала он был футболистом, а потом каким-то образом стал продюсером и сделал с Делоном фильм «Черный тюльпан», все об этом знали. У него было очень смешное слово «коварничает», я всю жизнь его вспоминаю. «Делон коварничает».

И Наумов говорит ему: «Слушай, Жорж, позвони-ка ты Делону. Пусть сыграет у нас». Тот побелел, а Володя настаивает: «Ну что, тебе трудно спросить?» В конце концов Жоржа добили, и он взял трубку.

Наумов потом рассказывал: «Я смотрю, что-то он говорит, не то, и врет». Наумов говорит: «Жорж, я знаю французский язык. Я понимаю, что ты говоришь совсем другое.

Давай, скажи, что тут два сумасшедших русских режиссера хотят, чтобы он сыграл у них в кино». Жорж опять стал что-то говорить, и в конце концов Делон предложил: «Приходите».

Шел дождь, они находились в квартале от дома Делона, и под зонтами пошли к нему. А ушли с тем, что в девять утра роль для него должна быть. Всю ночь они сидели, пили, писали.

Машинистка была тогда, компьютеров не было. Переводили. Принесли Делону роль, и он сказал: «Ладно».

- Я думаю, что, видя вас рядом с Аленом Делоном, вам завидовали все женщины мира. Он не пробовал на вас свой магнетизм?

В нем есть какой-то магнетизм, да. Но он замечателен тем, что у него есть, знаете, такая актерская гордость. Он никогда не ошибается, никогда не делает то, что не может сделать.

Один раз он ошибся, перепутал, потому что я говорю по-русски, он по-французски, и стал просто белого цвета, потому что ошибаться для него совершенно непозволительно.

И еще он очень бережно относится к партнерам: когда мы снимали на набережной смерть инспектора Фоша, он приехал и увидел мостовую, на которую ему предстоит падать, брусчатку, листья, мокрое все,

и моментально его дублеры надели ему нарукавники, наколенники, на подошву что-то приклеили, чтобы он не поскользнулся не так, как надо.

Не знаю, как сейчас, но тогда наши актеры были к такому подходу к себе не готовы, и моя спина еще долго вспоминала бы эти булыжники набережной. Я на шпильках, в тоненьком пальтишке, худенькая.

Он ко мне подходит и говорит: «Сейчас скажут: «Мотор!» и я побегу вас спасать». Делону было очень неловко.

- Значит, Делон у вас не коварничал?

В первый съемочный день в Париже мне пришлось услышать это слово. Делон всем объяснял, что его снимать на Елисейских полях нельзя.

- Потому что его там разорвут на части поклонники?

Да. Алов ему не верит: «Да нет, мы быстренько. Надо просто выйти из офиса, сесть в машину и уехать». Делон говорит: «Ну, попробуйте». И вот мы приехали, девять часов утра, все загримировались, и, в общем, снимать пора. «А где Делон, где Делон?»

Я подхожу к окну, а там Делон - вышел на улицу, прислонился к стене и собирает толпу. Счастлив был, как ребенок: «Я же вам говорил!»

- Сцены в Тегеране снимали в Баку или действительно ездили в Иран?

Нет-нет, тогда было невозможно туда въехать, потому что в тот момент захватили американское посольство, и попасть в Тегеран было вообще нереально. Все построили в первом павильоне Мосфильма - улицы, каналы, по улицам ездили машины, ходили ослы.

И самое забавное, что, когда мы озвучивали картину, то приглашали людей, для которых Тегеран родина, и они говорили: «Ой-ой-ой, вот сейчас, вот сейчас будет то-то и то-то».

То есть город был восстановлен в павильоне идеально. И смотришь - каждый кадр можно остановить и вглядываться. Потому что Володя ведь был художник, он фантастически рисовал.

- Вы, наверное, хотите сделать его выставку.

Да, хочу, потому что у Володи были выставки и в Музее Пушкина, и в Манеже, и в Германии, в Японии, много где, но большой среди них не было.

Он очень любил графику, его «Пилат», которого я обожаю, написан одним росчерком пера. Пилатов было несколько, с одним из них связана грустная для меня история.

Я вообще не отпускала этого Пилата от себя, где я, там и он. А Володины друзья из Дома кино однажды проводили какой-то аукцион и предложили ему принести своего Пилата.

«Пусть посмотрят, какой ты гениальный художник». Он говорит: «Наташка не даст». - «Слушай, там картины два на три маслом, а этот твой Пилат, кому он нужен? Во-вторых, мы поставим на него цену немыслимую».

И вот они ходили вокруг меня и меня уговаривали: «Наташ, за эти деньги никто лист бумаги не купит». Я говорю: «Ну, хорошо». И вот день аукциона, раздается звонок: «Пилата купили».

Сидел сзади человек в сером свитере, и когда объявили, что вот такой лот, он встал, прошел, подошел к сцене, это было в Белом зале, положил деньги, взял и ушел. Я рыдала долго.

- Владимир Наумович собирался снимать «Мастера и Маргариту»?

Да, они с Аловым хотели после «Бега» снять фильм по этому роману, и Елена Сергеевна Булгакова очень их поддерживала. Но когда они закончили «Бег», Елены Сергеевны не стало…

Она была мистическая женщина, конечно, она говорила: «Я единственный представитель Михаила Афанасьевича на земле», и когда они в чем-то сомневались, приходила и давала им какие-то мужские поправки, с таким комментарием: «Я говорила с Михаилом Афанасьевичем, и он вот то-то и то-то сказал».

Когда она посмотрела картину, она вообще их полюбила, они у нее бывали постоянно, как мне рассказывают, я это не застала. Однажды они все пошли провожать ее на Мосфильме, внизу, к машине, и она, прощаясь, говорит: «Ребята, приходите завтра в час ко мне обедать».

Они благодарят: «Обязательно, Елена Сергеевна, мы завтра в час у вас». Потом она открывает окошечко, смотрит на Володю и говорит: «Володечка, а почему ты в траурной рубашке?»

Он удивился: «Елена Сергеевна, да вы что! Это мне Женя Евтушенко только что из Парижа привез. Это сейчас самое модное». Она так улыбнулась и повторила: «Траурная». И закрыла окошко. Утром ее не стало. То есть она была настоящей Маргаритой.

- Наталия Николаевна, а что происходит, когда люди долго живут вместе, полвека, как это было у вас? Как меняются отношения?

Прорастаешь друг в друга, чувствуешь, что происходит с другим человеком. Договариваешь за него фразы, ты начинаешь, а он, оказывается, хотел сказать то же самое. Чувствуешь его, где бы он ни был. Очень сложно это объяснить.

- Ваша дочь, Наталия Наумова, стала режиссером. Она снимает сейчас?

Сейчас не снимает, потому что у нее малыш двух с половиной лет, она его пока никому не доверяет. Но будет работать, конечно. У нее вся жизнь в кино, она как в пять лет снялась в «Тегеране», так и закрутилось.

Сын учится. То есть все как-то идет своим путем, но уже иначе. Уже мы учимся жить без Володи. Мы как-то раз шли по студии, навстречу нам идет Говорухин и хохочет: «Клан!» И я понимаю, что это правда. Поэтому мы учимся жить по-другому.

- А есть для вас сейчас какие-то хорошие предложения?

Я сейчас сниматься не хочу. Хочу попытаться каким-то образом завершить «Сказку о царе Салтане», которую Володя недоснял. Он бредил русским языком, говорил, что надо первый класс начинать со сказок Пушкина, мечтал снять все сказки.

Я хочу выставки его подготовить, может быть, издать альбом с его графикой, с его картинами. Вот сейчас я приду в себя окончательно, и надеюсь все это сделать. А кино пока подождет.


Беседу вела Татьяна Филиппова