Авторизация


На главнуюКарта сайтаДобавить в избранноеОбратная связьФотоВидеоАрхив  

Народная артистка РСФСР Наталия Белохвостикова в фильме "Тегеран-43" (1980г.)
Источник: Яндекс картинки
14:25 / 25.07.2016

Наталия Белохвостикова: "Всю жизнь мечтала сбежать к характерным ролям"

Близкие уходят, а замену найти невозможно. Я дружила с Еременко, Нигматулиным, Смоктуновским, обожала Тонино Гуэрру и Беллу Ахмадулину... Работа с Евстигнеевым, Леоновым, Далем - это такое сокровище, которое не исчезает. Их нишу никто не займет. И Золотухин сыграл со мной последнюю роль - «В России идет снег»

28 июля юбилей отметила народная артистка России Наталия Белохвостикова. О своей творческой жизни она рассказала нашему корреспонденту.

- Вы провели детство в Англии, дебютировали в кино на Байкале, снимались в Париже, Венеции, Таллине, Ташкенте, Баку. Какая точка на карте совпадает с Вашим внутренним ландшафтом?  

Россия. Я - дочь посла, в девять месяцев меня увезли из страны, прямо на коронацию Елизаветы II. Пять лет прожила в Лондоне, повидала всю Европу, залезала на Эйфелеву башню...

Но знала, что в Москве идет красивый белый снег и нас ждут бабушка с дедушкой, которые присылают сырокопченую колбасу и бородинский хлеб. Посмотрев «Свадьбу с приданым», выходила на крыльцо посольства и распевала куплеты Курочкина.

Мое детство было совершенно русским. Как-то возвращались в нашу столицу на старом самолете с деревянными лавками вдоль бортов, засыпая, я сказала: «Папа, разбуди меня, когда станем падать!»

С тех пор, как увижу внизу огоньки Шереметьево, понимаю: вот я и дома. Уезжаю на десять дней, и тянет обратно - в Москву, на истринскую дачу. Люблю бывать на малой родине отца в городе Павлово, там есть улица, названная именем деда.

Помню, как ложилась на бирюзовые льдины Байкала, и прямо перед глазами проплывали рыбы (а расстояние было метра полтора). Мы живем в стране неописуемой красоты, но люди ее мало видят - очень жаль.

- Вернувшись в Москву, Вы поступили в элитное учебное заведение на Патриарших прудах.

Это была двадцатая, лучшая столичная школа с английским уклоном. К нам в класс часто заглядывал Никита Михалков. Учительница, его бывший классный руководитель, просто таяла на глазах и прекращала ставить колы за ежедневный диктант - редко кто мог похвастаться даже двойкой, зато все выросли грамотными людьми.

Директор Антон Петрович Полехин меня спас: когда после девятого класса я поступила во ВГИК, он никому не сказал об этом. Говорил, что снимаюсь в кино.  

- Сергей Герасимов оценил типаж рафинированной столичной десятиклассницы?

Что он мог разглядеть? Тихую школьницу с белой косой. Должно быть, вспомнил что-то из сибирской молодости. Мастер уже набрал курс, писал сценарий «У озера». Задним числом думаю, подыскивал актрису на главную роль.

Ну что у меня общего с сибирской девочкой Леной Барминой? Полгода мы репетировали, потихоньку к нам присоединялись Шукшин, Жаков, Еременко. Притереться к максимально далекому образу, пережить смерть сыгранного Жаковым отца, вскружить голову ударнику Спиридонова, влюбиться в персонажа Шукшина.

Об этом я не могла знать ни-че-го. Не понимала, что происходит, убегала домой: «Мама, папа, сил моих нет - ухожу из ВГИКа, иду в МГИМO!» Подхватила какую-то заразную болезнь, с температурой под сорок ездила на ночные репетиции.

А в это время в квартиру звонила милиция - меня хотели забрать в инфекционное отделение. О том, что утвердили на роль, узнала за два дня до съемок.

- «У озера» - страшная картина. Кроме отца, у Лены на всей Земле никого нет. Вдруг появляется начальник комбината, авторитарный мужик со своей правдой: не надо ждать милостей от природы, построим завод — поглядим, что получится. Он выкидывает ученого Бармина за борт жизни, фактически обрекая на медленную смерть. Оставшись в полном одиночестве и бессилии, Ваша Лена тянется к роковому мужчине...  

Да, но в конце концов оставляет его. Во время съемок у нас не прекращались дебаты, группа возмущалась: «Сергей Аполлинариевич, это совершенно невозможная развязка. Как она может его отвергнуть, он же ее любит?!»

Капали на мозги каждый день. А я молчала, верила, что моя Лена не способна предать и простить. Герасимов все-таки снял два финала. Во втором Лена просит остановить автобус, выскакивает с чемоданом на дорогу - герой Шукшина бежит навстречу, хватает ее и увозит обратно. 

А суд был таков. Герасимов показал съемочной группе обе трехчасовые версии. Зажегся свет. Все встали и разошлись в гробовой тишине: обсуждать было нечего. Оптимистичный финал производил жуткое впечатление — в конце тоннеля я увидела ад.

- Кульминация фильма - чтение блоковских «Скифов». От лица Барминой глаз не оторвешь: сквозь него будто проносится целая жизнь.

Это сложные стихи, их прекрасно читал Герасимов, но совсем по-другому. В школе я была очень стеснительная и сразу замолкала, как только просили: «Наташа, погромче!» Во мне нет чтеца, но чем сильнее погружалась в роль, тем больше менялась. Герасимов редко показывал, как играть, просто иллюстрировал свои представления о героине.

Я напитывалась его энергетикой, мыслями. Он превратил звонкие строфы Блока в рассказ девочки-библиотекаря, что-то понявшей в этой жизни. И любовь к Шукшину там звучит - это было самым жестоким испытанием. Сергей Аполлинариевич, великий мудрец и тонкий знаток женской души, оставил эпизод на самый последний момент.

Все понимали: получатся «Скифы» - родится картина. Мы сделали дубль, шесть минут 15 секунд, и он сказал: довольно, это именно то, что я хотел! Но кто-то предложил снять еще: мало ли, технический брак.

Мастер научил меня ежедневно отсматривать новый материал (режиссеры это редко позволяют, а зря - актер должен видеть, что делает, не бояться ни камеры, ни себя). И вот первый дубль, от которого все были в восторге. А на экране - бледный ужас. Во мне все выгорело, подумала: никогда ничего не смогу больше сыграть.

Спас меня второй дубль, это было чудо. В какой-то момент у нас с Сергеем Аполлинариевичем сложился интуитивный дуэт. Не все сцены можно было писать с чистым звуком - кинокамера грохотала, как танк, ее обматывали ватниками.

Во время съемок ночного эпизода, когда Лена проговаривается о любви к герою Шукшина: «Откуда, откуда, откуда такая тоска?», решили работать синхронно.

Оператор говорит: «Сережа, я ее не слышу! Может быть, еще дубль?» Герасимов просит: «Не трогай Наташу, Я ее слышу!» Эта сцена и вошла в картину. Я получила очень высокую планку, осознала, что надо и чего нельзя делать в искусстве.

- В фильм Шукшин тащил личную жестокую правду. Играть с Василием Макаровичем было непросто?

Исполнив свой кусок, он никогда не уходил в сторону, стоял за камерой, поддерживал меня теплом лучистых глаз. Такой партнер - на вес золота.  После съемок «У озера» Герасимов видел, что я физически изменилась, советовал: месяца два или три не репетируй и не думай ни о чем, просто ходи на занятия, пока не вернешься к себе.

Но я едва не зачахла - мне стали предлагать подобных девушек одну за другой. Во ВГИКе я играла пьяную деревенскую старуху у Губенко, дурочку с самоваром из «Мертвых душ» в этюде Никоненко. Как мне их потом не хватало! Всю жизнь мечтала сбежать от Лены Барминой к характерным ролям.

- Тем не менее эта строгая девушка сделала 19-летнюю студентку Белохвостикову самым юным лауреатом Государственной премии. А вскоре Вы сыграли Матильду де Ла-Моль в дипломном спектакле «Красное и черное».  

Репетиции вгиковского спектакля шли ужасно тяжело. По глупости я успела слетать в Японию на премьеру «У озера», простудилась и свалилась в обморок на экзамене по хореографии. Прямо у станка - все захохотали, решили: звездные причуды. Порвала связки - Еременко с Нигматулиным всю сессию проносили меня на себе.

Моя маркиза должна была упасть на колени перед отрубленной головой Жюльена Сореля. Мне удалось это сделать лишь на премьере.

- Ваш курс приняли в Театр Киноактера, а Вы вошли в штат Киностудии Горького. Испытывали страх сцены?  

Нет, просто я привязчивый человек, студия стала мне родным домом. Периодически у меня начинались романы с театрами, но в итоге всегда убегала в кино.

- Камера не даст соврать, а на подмостках от лжи некуда деться?

Отчасти это так.

- Самая трудная роль?

Неле в «Легенде о Тиле». Почти всегда одна - только лицо и глаза, бессловесная жизнь на крупных планах, не за что спрятаться. Когда съемки закончились, подумала: а может, и впрямь стану артисткой? Это единственная моя картина, которую изредка пересматриваю.

- Вы всегда играли, мягко говоря, несчастливую любовь, жертву роковых обстоятельств. Героини Белохвостиковой словно путешествуют по «краю ночи». Но экстремальные истории позволяли проявиться мужским качествам партнеров. Джигарханян, Костолевский, Михайлов сыграли в дуэте с Вами лучшие роли, а Высоцкий - последнюю...

Да, сразу после «Место встречи изменить нельзя». Все началось с телефонного звонка Михаила Швейцера, он предложил Дону Анну. Спросила: когда пробы? Оказалось, никаких проб - только я и Высоцкий, причем его три месяца не утверждали. Как же так, я же беленькая?

Когда начали снимать сцену «И черные власы на мрамор бледный рассыплете», все ходили, схватившись за голову. А Володя был смешливый, хитро блеснул глазами: «И чудные власы на мрамор бледный рассыплете...» Сняли! Пушкинисты нас не ругали, и Александр Сергеевич, верю, не обиделся.

Мы с Высоцким оба болели - я приходила с жутким гриппом, оглохшая на одно ухо, и хрипела басом - все хохотали: прямо как он! Когда Володя уехал на концерт, Швейцер сделал гениальную вещь. Предложил: «Я командую «мотор», а «стоп» говоришь ты: играй, сколько сможешь, хоть сто вариантов!»

Перепробовала множество версий монолога «Дон Гуан красноречив - я знаю...», продержалась больше часа.

- Невероятное доверие! А у Вас не возникало желания поделиться мастерством?

Нет, хотя всю жизнь звали преподавать. Я ответственный человек, понимаю, что не обладаю мужеством Герасимова - научить и сказать: «Иди. Ты сможешь». Это нереально. Герасимов помогал, подставлял плечо своим ученикам. Я бы так не смогла, и никто не может.

Сейчас масса театральных школ, а включаешь телевизор и видишь лишь растерянность и бессилие. Актеры выходят в мир с надеждой, а они никому не нужны.

- Ваша самая недооцененная роль сыграна в «Законном браке» Альберта Мкртчяна?

Я ее обожаю, но, увы, мало кто знает картину. Сценарий написал эстрадный артист Афанасий Белов, он оставлял места для наших с Костолевским импровизаций. Тяжелее всего было сниматься с ослами и змеями. Костолевский волок меня через горы - по раскаленным камням и высокой траве.

А рядом дежурила медсестра с огромным шприцем, наполненным желтой жидкостью от змеиных укусов. Спросила ее: а вдруг я помру от вашего укола? Она серьезно кивнула - все может быть.

Сейчас смешно, а тогда испугалась страшно. Мы снимали осеннюю Москву 41-го года у Красных ворот - всю войну там прожила моя мама. Я шла мимо заклеенных крест-накрест окон и вспоминала то, что было не со мной. Все-таки генетическая память существует, это мучительная вещь.

- Должно быть, труднее всего пришлось с Делоном, у него репутация своенравного и холодного партнера.  

Как и другие большие актеры, он прежде всего - хулиган и озорник. Мы с ним похожи в одном: во время обеденного перерыва Ален отказывался от еды. Просто брал чай и уединялся, уходил в себя. Делон - рыцарь. Когда я, ловя его тело после «убийства», раскурочила себе спину, он очень сердился на Наумова. Но что муж мог поделать?

- Музыкальная тема, ставшая визитным шлягером Шарля Азнавура, написана о Вас. Раскройте секреты мизансцены.

Мы просматривали эпизод «Тегерана-43»: Джигарханян приезжает в персидскую деревушку, я сопровождаю его в качестве переводчицы с фарси. Сквозь черную вуальку смотрю на синее небо синими глазами...

Композитор Жорж Гарваренц просил прокрутить отрывок снова и снова, а потом сорвался и убежал. Вслед за ним - муж, Жорж выгнал его из комнаты, пригласил меня, посадил у окна, и вскоре появилась «Вечная любовь».

- Вы узнали в ней себя?

Да, она до сих пор звучит в моем телефоне.

- Вы умеете играть разновозрастные роли. Как входили в состояние иного течения времени?

Много подглядывала, читала, придумывала с режиссерами. Каждый раз мозаика складывалась из крупиц - у меня ничего не бывает «вдруг», с наскока. Тут важно все - костюм, грим. Пробежишь по коридору в платье со шлейфом и словно попадаешь в другой век, будто в нем и родилась, а тебя, сквозь шорох, догоняют иные столетия.

Нужно лишь расслышать в себе эхо бывшего или грядущего. Помню, в «Тиле» снимали с Солоницыным сцену убийства его персонажа: валит снег, а он в лайковых ботиночках. Чувствую, тоже замерзаю, поняла - на этих ледяных ногах Неле повезет из тюрьмы изувеченную мать. Так и сыграла через полгода.

Все, что надо, запоминаешь, прячешь в сердце и выращиваешь образ, с ним потом нелегко расстаться. После каждой картины я уползаю в домашний уголок, в тишину - к книгам и близким людям.

- Вы видите профессию изнутри. Есть ли актрисы, удивляющие Вас вновь и вновь?  

Роми Шнайдер. Часто пересматриваю ее фильмы.

- Трудно играть потери, нужно как-то хранить боль в себе. В чем заключается для Вас трагизм существования?

В том, что не знаешь, как рассказать о своем.  

- Что ненавидите больше всего?

Безразличие. Я часто теряла близких и не находила опоры. Мне говорили: успокойся, смирись, все. Я хватала машину реанимации и мчалась с мамой или братом в другую больницу. В такие моменты во мне просыпается что-то - начинаю действовать, командовать, делать то, чего не умею.

Со всем, кроме равнодушия, можно смириться, понять и простить. Часто хотелось убить людей, не готовых идти до конца. Человека нужно спасать до последнего вздоха, иначе становишься предателем.

- Ваш круг общения никогда не был широк...  

Близкие уходят, а замену найти невозможно. Я дружила с Еременко, Нигматулиным, Смоктуновским, обожала Тонино Гуэрру и Беллу Ахмадулину... Работа с Евстигнеевым, Леоновым, Далем - это такое сокровище, которое не исчезает. Их нишу никто не займет.

И Золотухин сыграл со мной последнюю роль - «В России идет снег». Проката у фильма не было, никто и не услышал, как мы распеваем «Это было у моря, где ажурная пена...» Я люблю Джигарханяна, Щербакова, Панкратова-Черного, Евтушенко (мы жили в одном подъезде с середины 70-х).

Самое великое стихотворение Жени, «Кладбище китов», посвящено моему мужу, Владимиру Наумову. Недавно была на творческом вечере Евтушенко, он на надрыве читал стихи четыре часа...

- Не сожалеете о ролях, от которых в свое время отказались?

Никогда не оглядываюсь назад. В здравом уме и твердой памяти шла на каждую картину, понимая: иначе поступить не могу. В последнем напутствии Герасимов говорил: «Ребята, после каждой премьеры Вы должны проснуться, выйти на улицу, и Вам не должно быть стыдно!»

Поэтому все его ученики не лезли абы куда, а пытались выстроить судьбу. И я не скакала по ролям, не снималась сразу в нескольких фильмах.

- Мы живем в эпоху войн, вспыхивающих там и сям, как бенгальские огни. Кажется, этот безумный фейерверк скоро заменит игру воображения, творческий поиск и похоронит искусство...  

Когда я смотрю на Ирину Антонову или на мужа, верю, что искусство бессмертно. Если, ужасно устав на съемках, Володя возвращается домой и пишет фантастические полотна, значит,он не может иначе. Немногие стремятся украсить существование близких и далеких, но именно они остаются в благодарной памяти потомков. Без них и жить бы не стоило.

- Последние годы у Наумова для Вас всегда есть роль.  

Всякий раз что-то новое, неведомое для моего понимания. Они с Аловым - абсолютные антиподы Герасимова, режиссеры, фонтанирующие образами, идеями. Два года работы над «Тилем» были чудом. И оно продолжается - сейчас играю у мужа сватью бабу Бабариху. Сняли половину «Сказки о царе Салтане», правда, кончилось финансирование, и мы зависли.

- Это детская картина?

Скорее, взрослая. Юмор-то у Пушкина ого-го!

Беседовал Алексей Коленский



Комментарии:

Для добавления комментария необходима авторизация.