Статьи

К Дню народного единства по ТВ показали новый фильм по роману Владимира Мединского.

Это стало традицией. Каждый год 4 ноября по телевизору показывают, как «наши деды - славные победы» сражались с поляками. Правда, ничего близкого старенькому фильму Всеволода Пудовкина «Минин и Пожарский» так и не появилось.

Но довоенная плёнка обветшала, а телеканалам нужны новые праздничные зрелища. День народного единства, по существу, стал днём русской истории - её побед, её легенд. И вот - новая кинолента, специально к праздничному столу.

Роман «Стена», по мотивам которого Дмитрий Месхиев снял праздничный фильм, написан размашисто и смело. Там есть тайна. Есть мушкетёрский азарт. Наконец, есть идеологический вызов, присущий всем книгам Владимира Мединского.

Он помогает читателю выработать иммунитет против комплекса национальной неполноценности. «Стена», как и научно-популярные книги Мединского, показывает, что наша история - не стыд и срам и не повод к постоянному покаянию.

В этом наш министр культуры последователен и, как правило, убедителен. Среди образцов, которые вспоминаются при чтении «Стены», критики называли Дюма и Дэна Брауна, но мне приходит в голову другое имя - Михаил Николаевич Загоскин, один из основоположников русского исторического романа. Ревнитель русской старины, деятельный патриот.

Но в фильме фактура приключенческого романа растворилась без следа. Кажется, весь порох ушёл на создание правдоподобной панорамы XVII века, в которой действуют герои. Художники и декораторы действительно сработали на славу.

Мы увидели обжитую, уютную и грозную Московскую Русь времён самозванцев и Шуйских. Но - никакой мушкетёрской прыти нет и в помине, никаких страстей. А ведь XVII век вовсе не был сонным царством, это время молниеносных, нередко трагических перемен.

Авторам фильма не удалось перенести на экран героя. Картинка напоминает величавый классицизм, академическое направление исторической живописи. Но это не соответствует духу романа. И даже его мотивам.

Вроде бы идеологический посыл в фильме не выхолощен. Закадровый текст звучит грозно. Но нерв книги Мединского в том, что о далёком прошлом он пишет, как о современности, так же динамично. Там есть интрига и не только детективная, но и стратегическая.

Кто победит в вековом противостоянии? Где будет центр притяжения Восточной Европы - в Варшаве или в Москве? «Спор славян между собою» в те времена был далёк от разрешения, и нужно чувствовать остроту момента…

Ведь это 1609 год - самый разгар Смутного времени. Снова польские полки на русской земле. На Руси - династический кризис, политическая система расшатывается. Хотелось бы увидеть на экране не орнамент, а добротно сколоченный политический детектив.

За что сражались патриоты за несколько лет до воззвания Минина? Эту тему актёры лишь робко наметили… Польша в те времена превосходила Московское царство, истощённое междоусобицами, и по военной мощи, и по демографическим показателям.

Война шла туго, с переменным успехом, с трагическими отступлениями. Один из древнейших русских городов - Смоленск - оказался в осаде и после войны на некоторое время входил в состав Речи Посполитой.

Дело прошлое, полузабытое, но автор должен убедить себя, что именно «здесь и сейчас» решается судьба Московского царства, что это главный перекрёсток истории. Иначе и браться не нужно. А киноповествование как будто иллюстрирует учебник, а не приключенческий роман.

Вроде бы и действие развивается, и боевые сцены на уровне, а тетива не натянута, энергии не хватает. И кажется, что фильм снят по инерции - как один из многих в потоке пластмассовых исторических боевиков нынешнего времени. Потому и смотреть его можно, как говорится, «в фоновом режиме».

Такой фильм не повредит. Он приучает к мысли, что события четырёхсотлетней давности - это тоже наше наследие, и люди того времени - не какие-то личинки из компьютерных игр, а интересные личности, ничем не уступающие нашим современникам.

Мы видим Русь в кризисное время, за несколько лет до рассвета. Но мы, хотя и привыкли к цинизму и суете, по-прежнему ждём фильмов, в которых история превращается в символ, в эмблему, а актёрские образы возвышаются до пантеона всенародных героев.