Статьи

Или до чего Серебренникова довели снулые Петровы

Что в сердцах не взбредёт в голову: «Провались ты пропадом» или «Я убью тебя», – но когда больные мысли при экранизации реализуются буквально, когда, например, мать перерезает горло собственному сыну, то становится не по себе.

Полоумный пассажир из романа митингует в троллейбусе, требует казни олигархов и продавшихся им правителей, в связи с чем гриппозному герою на мгновение чудится расстрел Ельцина и Росселя, а что мы видим в фильме?

Движение останавливается, дорогу перегораживает тюремная машина, и пассажиры смотрят, как из неё выводят и натурально ставят к стенке, правда, не Ельцина с Росселем, но всё же явно больших чиновников и чиновниц, и их, растерянных и несчастных, реально расстреливают омоновцы.

Страшновато, когда сказанное впроброс или лишь мелькнувшее в мозгу становится реальностью. А уж когда авторы шалят с Эросом и Танатосом...

Роман уральского писателя Алексея Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него», привлёкший к себе повышенное внимание и критики, и публики, расцвечен неожиданными метафорами и фантасмагорическими подробностями, часто даже не совсем понятно, где сны или бред больного, а где явь.

Кирилл Серебренников с романом обходится на удивление рачительно. Но, переводя текст в кинематографические образы, он идёт до конца. Иногда в прямом смысле.

К примеру, героиня вместе с нами видит в молодёжной компании человека, который ей нравится, и вдруг он ненадолго становится абсолютно голым, да ещё с большущим «прибором».

Потом в другой сцене мы видим того же персонажа среди одетых людей вдруг опять раздетым, но уже с «прибором» обыкновенных размеров. Получилась «мощная» метафора: столкновение, так сказать, грёз любви, когда женщина ещё только мечтает о рандеву, с разочаровывающей реальностью.

Кстати, с чего и зачем в кинематографе завелась манера раздевать мужчин? Женщин в кино обнажают издавна, и это иногда бывает крайне уместно и потрясающе красиво, а вот мужчин...

Зачем? Очень мешает, отвлекает детородный орган. Возникает чувство неловкости. В первую очередь за артиста.

Не все же прирождённые эксгибиционисты, драматического актёра таким образом опускают до уровня специальных мужских журналов, где оценивается не игра, не талант, а физиология.

Впрочем, оставим тему органов в творчестве Серебренникова киноведам и вернёмся к фильму.

Режиссёр заставляет нас смотреть на происходящее глазами то психически больной женщины, то мужчины, замученного гриппом и похмельем, ненавидящего себя и всё вокруг.

При чтении – более объёмная картина – глазами автора, а он, судя по роману, хоть и большой либерал, но всё же немного сочувствует своим непутёвым героям, да и сам не далеко от них ушёл.

Режиссёр же, как кажется поначалу, на персонажей смотрит свысока – как на диковинных зверьков.

В романе действие необычно закручивается и закольцовывается вокруг двух обычных новогодних ёлок: на одну взрослый Петров приводит сына, на другую двадцать с гаком лет назад Петрова-ребёнка в клуб на первую в жизни ёлку привела мать.

И он запомнил необычайно холодную ладонь Снегурочки, а она его – необыкновенно горячую. Книга не воспринимается как приговор «рашке-какашке», хотя описаний разнообразных несуразностей и грязи очень много.

У Серебренникова же почти половину этого довольно длинного фильма на нас обрушивается жестокий фарс, убийственная сатира, парад иногда довольно мерзких аттракционов, где все персонажи отвратительны.

Режиссёр не пожалел даже интеллигенцию Екатеринбурга. Поэты, приходящие в литературный кружок при библиотеке (их играют реальные литераторы, друзья «Гоголь-центра»), имеют гадкий, карикатурный вид.

Редакторы из литературного журнала – тоже, а библиотекарша (сколько прекрасных представительниц этой профессии воспето русским кинематографом!) здесь вообще маньячка.

Все они живут в грязной, пьяной, промозглой стране, которой не должно быть, но она, зараза гриппозная, как её ни запихивай в гроб, живёт себе.

И на гробу этом её же граждане цинично распивают водочку и жаждут прочих непотребств: внезапного секса, обязательного мордобоя и преждевременной смерти.

Сквозь экран как будто пробивается страстная мольба кинематографистов: «Мы в аду! Заберите нас отсюда!» И мольба была услышана.

На красной дорожке Каннского фестиваля фотографировались счастливые Чулпан Хаматова, сыгравшая библиотекаршу Петрову, Юлия Пересильд (Снегурочка Марина), Юрий Борисов (Дед Мороз Саша), Юрий Колокольников (Игорь), Иван Дорн (писатель, которому добрый Петров помогает застрелиться) и Семён Серзин (Петров),

режиссёр по известным обстоятельствам вынужден был остаться по месту прописки, где, между прочим, за время домашнего ареста он успел написать сценарии и снять три фильма – завидное творческое плодородие.

Мы привыкли, что на Западе привечаются ленты, где Россия предстаёт мерзкой страной («Дылда», «Левиафан», «Юрьев день»...). И такова, повторяю, первая половина «Петровых», однако вторая...

В фильме как бы два фильма и, соответственно, два финала, так вот ближе к концу первой половины, в которой славный город Екатеринбург предстал отвратительной помойкой, вдруг стали проступать черты человеческой истории.

Мальчик заболел, а ему очень хочется на ёлку, родители ссорятся: вести его или нет. Чудом удаётся сбить температуру, папа всё-таки везёт сына, и он абсолютно счастлив. И отец тоже. А вместе с ними мы.

Наступает неожиданное просветление, и уже не хочется бежать из кинотеатра, проклиная русофобов и извращенцев.

А следующую, ностальгическую, часть (в которой Петров вспоминает свою первую ёлку, и у него тоже тогда была температура) смотришь, временами расплываясь в дурацкой счастливой улыбке. И уже видишь не свиные рыла, а судьбы людей.

Во второй части, где главной героиней становится уже Марина (Снегурочка), мы попадаем в советское время, и здесь очень трогательны и подлинны молодые мамаши в исполнении талантливейших Варвары Шмыковой и Александры Ревенко,

забавно и самокритично изображён актёрский мир, где в роли Бабы Яги блеснул Тимофей Трибунцев (в этой гоголиаде он замечательно сыграл ещё несколько ролей).

Хорош также в нескольких эпизодах Семён Штейнберг (в «Гоголь-центре» в спектакле по книге он играл главную роль – Петрова).

Известный екатеринбургский режиссёр Николай Коляда удивительно мил и достоверен в роли шофёра катафалка. Для Юрия Борисова необычна роль восторженного, пустоватого актёра, очень хорош Сергей Дрейден в роли мудрого редактора.

Да все здесь хороши и точны, удивительно только, что от обеих главных героинь, которых играют звёзды нашего кинематографа, веет холодом. За Снегурочкой Мариной наблюдаешь с интересом, но и с некоторым недоумением.

Всё-таки трудно поверить, что эта обольстительная зрелая красавица в исполнении замечательной Юлии Пересильд – юная студентка, дочь уборщицы, которая приехала в Свердловск из глухой провинции и только начинает свою жизнь.

Библиотекарша Хаматовой вызывает отторжение: в книге молодая мать понимает, что опасно больна, но никого не убивает, борется со своим психозом, и потому ей сочувствуешь, а тут какая-то реальная опытная маньячка-рецидивистка.

На ум приходил МХАТ 50-х, когда актрисы были минимум на 20 лет старше своих героинь, в кино много документально точного, и вдруг такое несоответствие.

Игорь (Юрий Колокольников) и Виктор Михайлович (Александр Ильин-мл.) очень колоритны, только понять их можно, если читал книгу.

Сильные сцены с писателем-самоубийцей, но от него веет застарелым инфантилизмом, и в самоубийство не веришь – в книге писателю всего 19 лет, он ещё со школы одержим суицидом, а Иван Дорн воспринимается как сложившийся взрослый человек.

Петров в исполнении Семёна Серзина поначалу интересен и даже загадочен, похож на Раскольникова, идущего на «дело», однако особого сочувствия не вызывает, какой-то он, используя словарь автора, снулый – пустой, безразличный, никакого «дела» у него нет.

Однако тут вина не актёров, скорее режиссёра и литературного первоисточника.

Тем не менее действие захватывает, если после первого финала выступили слёзы просветления, то после второго к ним примешалась идиотская счастливая улыбка (в книге таких эмоциональных взлётов нет).

Абсурд и ужасы первой части отступили, все выздоровели; после прикосновения горячей ладошки ребёнка мистически торжествуют семейные ценности (Снегурочка Марина отменяет решение об аборте!); а покойник (в исполнении рэпера Хаски) вообще воскресает.

И бежит себе по январским лужам в светлое будущее. И чувствуется не только надежда, но и уверенность в том, что надо жить, каким бы ужасным ни казалось всё вокруг.

Всё это было крайне непривычно, так как после просмотра большинства шедевров этого направления почти всегда возникают два желания: напиться и повеситься, потому-то они и проваливаются в прокате, а здесь...

Кстати, может быть, этот свет в конце екатеринбургского туннеля и ослепил жюри в Каннах – ввиду недостаточной беспросветности фильм остался без главных призов.

Вот такой мне пригрезился счастливый поворот в фильме, а значит, и в целом направлении отечественного кинематографа, поскольку Серебренников один из его лидеров.

Наше так называемое авторское кино держится не на народной любви, а на «штыках» либеральной критики, поддержке международных кинофестивалей и на западных ценностях (последние фильмы Серебренникова, Звягинцева и других финансируются из-за рубежа).

Когда же окончательно спадёт этот «гриппозный» морок? Когда же наши добры молодцы выберутся из-под плиты, под которую их загнали каннские, берлинские, оскаровские и прочие чародеи?