Статьи

Выставка к 90-летию Андрея Тарковского в Музее истории российской литературы

Юбилейная выставка рассказывает о том, как рождался киноязык мастера. На открытии Марина Арсеньевна Тарковская, сестра Андрея Тарковского, процитировала слова одного из героев «Соляриса»: «Человеку нужен человек». Выставка в литературном музее - словно продолжение этой реплики, она сделана так, чтобы познакомить тех, кто на нее придет, с человеком, которого все мы, казалось бы, хорошо знаем по его фильмам. Познакомить с его родителями, дедами и прадедами - в одной из витрин выставлен дворянский статут, выданный в 1803 году Матвею Тарковскому.

Выставка небольшая и очень теплая, потому что здесь много вещей из семейного собрания: снимки, которые делал крестный Андрея Тарковского - Лев Горнунг; книги, которые Андрей и Марина читали в детстве; плюшевый мишка, старый, еще дореволюционный. Неужели тот самый, с фотографии, на которой Арсений и Мария Тарковские рядом, вместе, молодые и счастливые?

В соседнем зале - живописные работы Андрея Тарковского. По воспоминаниям сестры, он прекрасно рисовал, занимался в Московском художественном училище памяти 1905 года.

- К сожалению, в 1947 году он заболел туберкулезом и ему запретили посещать училище. До войны он пошел в первый класс музыкальной школы, и, когда пришел на прослушивание, собралась вся школа. Все педагоги пришли, чтобы послушать, как отвечает на вопросы этот одаренный ребенок. Дома инструмента не было, потом война, так его художественное и музыкальное образование закончилось. Кино - это именно то, что ему было нужно в жизни, при его способностях и знании музыки, живописи и литературы. Все объединилось, и получился такой феномен.

Часть экспозиции посвящена диалогу Андрея Тарковского с отцом - он продолжался всегда и имел огромное значение для обоих. Слава пришла к отцу и сыну в один и тот же год: сын-режиссер в 1962 году получил в Венеции «Золотого льва» за свой первый полнометражный фильм «Иваново детство», его отец, последний из больших русских поэтов, выпустил свой первый сборник, в который вошли стихотворения 1940-1960-х годов.

Предыдущая попытка опубликовать свои стихи закончилась для него неудачей: книга была практически готова, но издание остановили, набор рассыпали, поскольку вышло печально известное постановление 1946 года о журналах «Звезда» и «Ленинград», которое затронуло не только Ахматову и Зощенко, но и Тарковского - его стихи сочли недостаточно патриотичными, чтобы их публиковать. На жизнь он зарабатывал переводами туркменских и каракалпакских поэтов.

Диалог отца и сына, который продолжался в фильмах (в «Сталкере» стихотворение Арсения Александровича читает один из героев, а в «Зеркале» - сам поэт) однажды вышел на новый, космический уровень. Об этом свидетельствуют два предмета: телескоп Арсения Тарковского, который любил смотреть на звезды и даже был членом Всесоюзного астрономо-геодезического общества, и свидетельство о присвоении малой планете имени Tarkovskij - в честь Андрея Тарковского.

В следующем зале мы спускаемся со звезд на землю - здесь собраны киноплакаты и костюмы к фильмам Тарковского, а к красной дорожке, символизирующей победы на международных кинофестивалях, ведут разбросанные по стене «осколки», напоминание о том, что будущий мастер родился в ледоход. Образ ледохода символизирует «взламывающую» все преграды силу таланта. Марина Арсеньевна Тарковская напоминает, что ее брат всегда добивался своего, как бы мучительно ему это ни давалось - все его картины встречали жесткое сопротивление.

- За двадцать лет он снял всего семь фильмов, но каждый фильм был таким, каким он хотел его видеть, несмотря на поправки Госкино. Даже «Андрей Рублев».

Фильмы Тарковского обращены в прошлое, полны воспоминаний о детстве, грез и сновидений, и в этом их магическая сила. Но на съемочной площадке он был тираном и деспотом, лишенным всяких сантиментов.

Кинорежиссер Евгений Цымбал, который был ассистентом Тарковского на фильме «Сталкер», рассказал о том, как рождались некоторые из тех кадров, которые вызывают восхищение и желание пересматривать их вновь и вновь.

- Вы помните, как в фильме похмельный писатель решает, что сталкер морочит ему голову, бунтует и отправляется в зону сам, чтобы быстро и без нервных затрат добраться до места исполнения желаний. Его останавливает голос - все думают, что это говорит кто-то из других персонажей, на самом деле с ним говорит сама зона. В первом варианте «Сталкера» был другой эпизод. Писатель заходил внутрь в пространство электростанции, полы в этом пространстве были металлические, держались на бетонных столбиках, и в какой-то момент воздух вокруг него вдруг начинал двигаться, возникало марево. Он останавливался, марево усиливалось, и писателя начинало корежить: он стоял на месте и его били судороги. От ужаса он покрывался потом, капли проступали сквозь пальто, и с головы у него стекал пот вместе с волосами. Потом он падал на пол и уползал, а на полу оставалось пятно испарины, которое постепенно исчезало на наших глазах. Это был потрясающий эпизод, от него просто мороз шел по коже.

Как это делалось. Перед съемкой я заползал под металлический пол с двумя паяльными лампами и, лежа на спине, нагревал его. После чего по команде режиссера я вылезал и с двумя паяльными лампами подлезал под камеру. С другой стороны стоял фотограф Мурашко, тоже с двумя паяльными лампами, и по команде оператора Георгия Рерберга мы носили эти паяльные лампы так, чтобы воздух перед объективом начинал шевелиться.

Для того чтобы Солоницын покрывался потом, на «Мосфильме» была изобретена целая дренажная система, но когда мы стали делать это на площадке, выяснилось, что водопровода нет и воду нужно качать ручной помпой. Если мы вяло качали, пот не проступал, а если качали сильно, из головы Солоницына начинал бить фонтан, и это вызывало дикий хохот. В результате от этого эффекта решили отказаться.

А чтобы после уползающего писателя оставался мокрый след, как за улиткой, Солоницыну полы пальто поливали ацетоном. Вы можете себе это представить? Горячая металлическая поверхность, по ней ползет человек в пальто, пропитанном ацетоном, который горит быстрее, чем бензин. Любой техник по безопасности такую съемку, конечно же, запретил бы. Но тем не менее это было, и результат был фантастический.

В картину кадр с исчезающим на полу следом не попал, видимо, потому что похожее уже было в «Зеркале», самом исповедальном, личном, самом поэтичном фильме Тарковского. После этой выставки его хочется пересмотреть: что-то, наверное, будет восприниматься по-другому.