Статьи

Важно сочетать трагизм жизни, такой скоротечной и несправедливой, с наслаждением и восторгом от неё

Андрей Рубанов – о своём новом романе «Финист – ясный сокол», о необходимости премий и родственном отношении к классикам.

- Андрей, лично я вас воспринимаю и ценю как крепкого реалиста, хотя и фантастику вашу тоже читала. И тут вдруг роман «Финист – ясный сокол». Это что – фэнтези, сказка или нечто иное? И почему вдруг после реалистичного «Патриота» появилась такая совершенно неожиданная для вас книга?

Я делал сценарии для нескольких фильмов и сериалов, посвящённых нашей древней истории. Накопил очень много материала. Его было жаль просто так оставлять. Идею «Финиста» придумала Аглая Набатникова, кинорежиссёр. Она же написала сценарий фильма. Потом я этот сценарий дорабатывал. Увлёкся.

С разрешения Аглаи превратил сценарий в роман, но так, чтоб это не выглядело технической или коммерческой новеллизацией, а чтобы получилась самостоятельная, самоценная вещь. Фэнтези или сказка – я не знаю.

Мы как-то спорили с Лукьяненко, я сказал – «фантастика – это жанр», а он говорил «нет, фантастика – это приём». Дефиниции лучше оставить литературоведам. Я называю «Финиста» древнеславянским фэнтези просто из маркетинговых соображений, чтоб не путать людей.

Если бы Николай Васильевич Гоголь выпустил «Вечера на хуторе близ Диканьки» сейчас – он бы тоже продавал это как фэнтези.

Лично мне больше нравится традиционная сказка, потому что она всегда двухслойная: сказку взрослый рассказывает ребёнку – и одновременно самому себе, и в сказке обязательно есть взрослая подоплёка, взрослая проблематика.

- Вы один из немногих сегодня прозаиков, которому удалось создать сильного героя. Не безупречного, а именно сильного. Задача в художественном смысле сложная. Как вам это удалось? И насколько ваш герой автобиографичен, ну, скажем, герой «Патриота»?

Весь материал – автобиографический, все персонажи либо синтезированы из нескольких прототипов, либо имеют конкретных прототипов. Я не делал своих героев специально сильными, это получилось само собой. Но мне нравится расширение границ человеческих возможностей.

Очевидно, это такой антропоцентризм: я думаю, что человек – хозяин и владелец вселенной, что он рождён для могущества и процветания. И будущее человечества – в глобальных, планетарных проектах, в освоении агрессивных сред: мирового океана и космоса.

Я люблю известное изречение Фолкнера: «Человек не только выживет, но и восторжествует». Вот и я описываю именно торжество сильного человека, его наслаждение своим могуществом и своей созидательной энергией.

Важно сочетать трагизм человеческой жизни, такой скоротечной и несправедливой, с наслаждением и восторгом от жизни.

- А откуда этот горячий нерв, пронизывающий все ваши тексты? Ощущение пропущенного через страницы тока? Это проявление особенности вашего авторского темперамента или некий художественный приём?

Для меня это большая и ценная похвала, честно. Очевидно, это мой собственный темперамент. Но можно назвать это и приёмом, потому что я сознательно стараюсь пропускать энергию через текст. Если от страниц идёт ток – это прекрасно.

- Вы как-то сказали, что хотели бы, чтобы сюжет не играл главенствующую роль в вашей прозе и что это представляется вполне возможным. Но тогда за счёт чего будет достигаться динамика повествования? Я могу себе представить бессюжетный рассказ, но роман, честно говоря, с трудом…

Я всегда привожу в пример «Дар» Набокова, там сюжета в обычном понимании нет. Набоков писал, что хотел бы двигать историю только силой стиля. Хотя у него есть и гениальные сюжетные вещи. Сюжета нет и в поэме «Москва–Петушки» Ерофеева. Сюжета нет в «Эдичке» Лимонова.

Проблемы с сюжетом есть, например, у Булгакова: в «Мастере и Маргарите» очень сильная завязка, фабула, но затем история начинает хромать. Именно из-за слабости сюжета экранизации романа получаются посредственными.

Если взять и разобрать конструкцию с точки зрения принципов сюжетосложения, увидим, что всё разваливается и дальше едет только на обаянии героев.

Так или иначе – те, кто делает литературный мейнстрим, должны уметь строить сюжет, иначе книгу никто не купит. Но по большому счёту, конечно, любой автор, оставаясь наедине с листом бумаги, совершенно свободен и сам решает, работать ему с сюжетом или без сюжета, создавать ли конфликтные ситуации или не создавать.

- Если говорить о сочетании в ваших книгах правды и вымысла, то каково оно? Важен ли для создания романов личный опыт, пережитость того или иного события?

Без использования личного опыта я не работаю. В основе должно быть уникальное личное переживание. Не попробовал на себе – не написал. Те, кто не согласен, обычно приводят в пример Владимира Высоцкого – он не поднимался в горы и не летал на истребителях, но песни про альпинистов и лётчиков написал гениальные.

Однако это верно, если речь идёт о песенной поэзии, и неверно в случае прозы. Сначала надо пожить в материале, а потом писать. Реальность всегда шире наших представлений о ней.

Другое дело, когда я начинаю подобное утверждать, прибегают сочинители, видевшие жизнь из окна своего кабинета, и начинают яростно возражать. Думаю, есть две школы: одна – это реалисты, писатели с биографией.

Другая – кабинетные писатели, высасывающие свои истории из пальца. «Реалисты» обычно грубы, кабинетные авторы – наоборот, утончённые интеллектуалы. Представители этих двух школ никогда не договорятся.

- Помимо романов вы написали несколько сценариев. Понятно, что принципы написания художественной прозы и сценария разные. Не мешает ли сценарист писателю и наоборот? Как они уживаются друг с другом?

Они не уживаются. Это разные искусства с разными законами. Музыка и пение тоже сходны, но это разные искусства. Так же и здесь. Для кино важен визуальный образ и аттракцион.

Современный сценарий – это внутренний, технический документ, обычно не предназначенный для публикации, написанный ноль-стилем, простейшим языком, чтобы поняли все, кто его читает: продюсер, художник, актёр, реквизитор, гримёр, монтажёр.

Кроме того, сценарий – это всегда коллективная работа, а литература – дело одиночки. Но я люблю кино, я фанат российского кино, и мне повезло работать с лучшими специалистами, и все они мечтают поднять наш кинематограф до мирового уровня.

Российское кино, между прочим, развивающаяся индустрия, и она даёт рост, то есть с каждым годом наше кино смотрят всё больше зрителей. Я рад, что в этой индустрии пригодился и всю её изучил. Мне нравится работать в отрасли, которая что-то производит, а не просто переваривает ресурсы.

- Про любимого писателя не спрашиваю, потому что знаю – это Эдуард Лимонов. И, честно говоря, ваши герои чем-то похожи по характеру. Сильно ли повлиял Лимонов на вас стилистически и эстетически?

В своё время сильно повлиял. Книги должны вовремя приходить. Лимонов попал ко мне очень вовремя. У каждого человека в жизни есть период саморазрушения и тотального отрицания миропорядка, и в такой период книги Лимонова очень полезны.

Я считаю Лимонова фигурой, равной Де Саду и Ницше. Но я его влияние преодолел. Лимонов судит людей, а я бы не хотел судить. Стараюсь вообще избегать оценочных суждений, и в обычной жизни тоже.

- В одном из интервью с вами я услышала такое: «Я уже прочёл всё, что мне нужно». Что вы имели в виду? Что не появляется желания перечитывать классику? Или нет интереса к современной литературе?

Во-первых, просто некогда. Я читаю много специальной литературы, нон-фикшн, исторические труды, справочники, – всё, что нужно для текущей работы. Во-вторых, большинство новинок всё-таки стараюсь хотя бы просматривать.

Обычно достаточно две-три страницы прочитать, чтобы составить мнение. А отношение к классикам примерно такое же, как к родственникам. Точнее нельзя сказать. Классики – вот они, протянул руку, снял с полки, открыл на любой странице.

Однажды я дал своему другу прочитать дневник Сниткиной, жены Достоевского, и ему, другу, попался эпизод, где Анна Григорьевна уговорила «Федю» отложить несколько монет, чтоб купить кусок мыла и постирать бельё. Но «Федя» не выдержал, забрал монеты и проиграл их в казино.

Друг мой прочитал и сказал: я больше никогда не открою ни одного романа Достоевского, я перестал его уважать! Понимаете, это не отношения «читатель–писатель», это отношения «ученик–учитель». Связь на подсознательном уровне остаётся навсегда.

И ещё одно: заметьте, что классическая литература за последние, скажем, 40 лет нисколько не утратила своей актуальности. Десятилетия проходят, а Толстой и Чехов до сих пор с нами, никто не сброшен с парохода современности.

К классикам апеллируют, классиками прикрываются. Очень интересная ситуация. Современная актуальная литература может быть в упадке, но классическая – пропагандируется на государственном уровне, потому что русская литература – это мировой бренд, товарный знак, валюта.

Скажу так: сейчас в сохранение классической литературы государство вкладывает большие деньги, а в современную – не вкладывает ни гроша. На бронзовые памятники и мемориальные банкеты щедро расходуются миллионы, а современные авторы сидят без копейки. Мертвецы отбирают хлеб у живых.

- Кстати, о современной литературе. Кого считаете заметными на сегодняшний день писателями?

Есть множество больших имён. Захар Прилепин, Алексей Иванов, Сергей Шаргунов, Михаил Елизаров. Мне импонируют такие фигуры, как Иванов или Лукьяненко: это писатели, добившиеся международного признания и успеха исключительно за счёт таланта, упорства и трудолюбия.

Пелевин удивительный: 25 лет остаётся актуальным и даже модным. Но я больше переживаю не за заметных и знаменитых, а за молодёжь. Появился интересный Павел Селуков, пермяк. Появился хороший писатель Роман Богословский.

Поднимается женская волна, взгляните на длинный список премии «Национальный бестселлер», там половина – женщины. Сейчас важно сохранить в литературе хороший микроклимат и обеспечить приток свежей крови.

Ещё один важнейший процесс – это, условно говоря, уход нашей литературы «в цифру», в интернет, в электронные продажи, в социальные сети, адаптация литературы в информационном обществе, где самый дорогой товар – это человеческое внимание.

- Не так давно вы стали лауреатом премии «Ясная Поляна». А до этого входили в шорт-листы нескольких крупных премий. Как считаете, получение литературных наград как-то подстёгивает, хочется писать больше и лучше? Или напротив – расслабляет? И насколько вообще вам видится плодотворным и объективным премиальный процесс в России?

Не знаю, как других – меня больше подстёгивают неудачи. Я уже не на той стадии развития, чтобы рваться писать больше и лучше. Пишу как могу и сколько могу, но – каждый день.

Премии необходимы, они создают информационные поводы и привлекают к литературе общественный интерес.

Сейчас важна любая активность. Десять лет назад я ненавидел публичные выступления, и если бы мне сказали, что я буду по своей инициативе выступать с публичными чтениями, да ещё записывать их на видео и вывешивать в YouTube – я бы только посмеялся.

Сейчас я регулярно читаю свои вещи и объездил половину страны. Не я сказал: времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.

Беседу вела Анастасия Ермакова

Видео на канале YouTube "Статьи на ЗдравствуйРоссия.Рф"

Раздел "Культура", подраздел "Литература"