панорама русской жизни

Работники творческого цеха – экзотический вид

Сергей Арутюнов – о формировании поэта, массовом читателе и православной литературе.

- Сергей, в 2018 году увидела свет ваша новая, одиннадцатая по счёту, книга стихов «То, что всегда с тобой». Какие эмоции у вас от выхода сборника, от того, как его восприняли читатели?

Эмоции сдержанные.

Мне передали слова моего друга, поэта Сергея Геворкяна: «Арутюнов клепает и клепает, я так не могу». Думаю, большего книжка и не заслуживает; так ей и надо!

У Сергея первого июня выйдет десятая, с удовольствием её прочту.

- Сегодня усилия, связанные с изданием книги, в разы больше, чем то, что автор получает в итоге. На гонорары рассчитывать не приходится, а вложения, материальные и моральные, колоссальны. Для чего современному поэту выпускать книги?

Инерция.

Мы выпускаем книги потому, что их выпускали наши старшие товарищи, и баранье старание быть похожими на них делает из нас классических зомби. Давно уже ничего этого не нужно. Мы как нация перестали быть «книжными животными»: не в коней корм…

Выпуск книг, любые вложения в них совершенно бессмысленны. Род представления, которое устраиваешь сам себе. Нас вряд ли когда-нибудь прочтут, хотя тот же Сергей убеждён, что нас читают не на Земле.

Отличный аргумент, максимально религиозный.

- Вы и книги выпускаете, и стихи в социальных сетях размещаете: какой формат больше по душе? В последние годы широко обсуждается тема вытеснения бумажной книги книгой электронной. Что вы думаете об этом?

Завершив стихотворение, стало привычным тут же выложить его, и тем самым добиться отклика – он, по сути, единственный, другого, помимо рецензий на книжку, которые неизвестно, когда выйдут и выйдут ли, нет.

Видя реакцию, реплики, я всем своим существом чувствую, что – прочтён, и лучшего ощущения никто из нас желать себе не может.

О вытеснении… знаете, прогнозировать здесь что-то попросту глупо. Конфликт жабы с гадюкой безысходен.

Вполне возможно, что рядом с нами, в каких-то андроидных приложениях блаженствует апокалиптически огромный сегмент чисто электронного чтения, состоящий из неведомых нам чудовищ.

«Срочно подпишитесь на каналы Адольфа Мышедралова, Гиацинты Крестосжигаловой и Гоф-Микроба». Откуда мы знаем, что ТАМ? Целая Вселенная не адекватных ничему полудурков, в глазах которых мы ничего давным-давно не значим…

Сегмент живёт, крутит свою «экономику». Мне, потомку археоптериксов, остаётся внимать полёту юрких электронных птиц. Эволюция!

- Ваше восприятие действительности сложно назвать оптимистичным. Что помогает человеку вашего, довольно трагического, мироощущения в актуальной реальности, служит точкой опоры?

Я рос в период, который стоило бы объявить русским геноцидом. В 1990-е годы власть отреклась от людей, привыкших к государственному содержанию, и стала возвеличивать тех, кто становился «частником», то есть «дойной коровой» для тех же самых властей.

Тогда было столько всего переломано, что нельзя и подумать о заживлении тех ран; какие-то из них зарубцевались, какие-то кровоточат до сих пор.

Меня занимает мысль о том, что проговаривание особенно тяжких заклятий, наложенных на наш народ в те годы, показ их последствий способны врачевать, но я, конечно же, трагически ошибаюсь.

Сегодня люди куда охотнее подаются навстречу вовсе не проговариванию: им нравится «юмор», глумливая отрыжка тех же 1990-х годов, под которую их грабили. Никто не хочет об этом помнить.

Поэтому, наверно, нет ничего страшного в том, что мы будем забыты: на фоне страданий народных наши – просто ничто.

- Поделитесь впечатлениями о переводческом опыте. Какие сложности подстерегают переводчика поэтического текста? Что привлекает вас в этом жанре?

К сожалению, не моя епархия (улыбается).

Переводил всегда на свой лад и манер, стараясь лишь соблюсти и авторские установки, и изрядно штампованные представления об общем «национальном складе», но, кажется, ровно никаких высот здесь не достиг.

Чтобы достичь чего-то, нужно действительно быть бешено и страстно влюблённым в переводческое дело.

Со своей лексической инвариантностью я вполне могу впасть в нужный тон, но, пробежав результат адаптации, с горечью видишь: некоторые фразы выглядят не больше чем добросовестной стилизацией; вызванными к жизни старанием придать им лоск позапрошлого столетия («классики»).

Для меня здесь возможен только малый коридор возможностей: как прозвучало внутри, так и выйдет. Первый «удар гонга», когда мгновенно выстраивается просодия будущего перевода, и есть удар последний.

Души избирают путь общения сами, и совершенно постмодернистски выглядела бы для меня попытка вторичного подхода к подстрочнику, формирования корпуса многочисленных альтернативных версий. Наверно, это слова непрофессионала...

- Многие ли выпускники Литинститута остаются в профессии или это единичные случаи? Способна ли, по вашему мнению, прокормить такая специальность как «литературный работник»?

Из выпуска – единицы. Специальность сразу же после выпуска обнаруживает почти полную свою несостоятельность не то что к прокорму, но к обычной социальной жизни.

Сегодня работника следует готовить к жизни в волчьем конкурентном мирке, карабканью по вертикальной стене «корпоративной карьеры». Ничего такого, разумеется, в наших учебных программах нет.

Корпоративный климат страны отравлен отчаянием самочинных альпинистов взобраться повыше за счёт других. И западные стандарты, и «собственные наработки» сотворили из нас массу по большей части равнодушную и жестокую собственно к профессионалу.

Да мы и не умеем после Литинститута ни «пиар», ни «маркетинг». Значит, и не нужны торгующему всем и вся городу, стране.

Даже в самых маленьких корпорациях к «литрабам» относятся, как к дурачкам, их выгоняют с работы первыми и при первых же сложностях с оплатой труда.

У нас нет ни профсоюза, ни лобби в парламенте. Потому и отсутствуют такие нужные нам – оберегающие экзотический вид – федеральные законы о творческих вузах, работниках творческого цеха.

- Вы редактируете портал «Правчтение», посвящённый православной литературе. Что это за явление – православная литература? Возможны ли, по вашему опыту, яркие художественные удачи в этом направлении?

Современную российскую православную литературу нельзя определить как художественное направление с присущим ему набором стилистических приёмов. Не следует считать православной словесностью те книги, в которых обильно цитируется Евангелие. Дело совсем не в этом.

Оно состоит в том, что тип советского героя, отпраздновав свой триумф воли, ушёл с гуманитарной арены. Памятники ему – Мересьев, Тёркин, краснодонцы – останутся в веках. Но его воля к добру не применима к чаяниям нового века, а торгаш и циник героем быть никак не может.

Православная литература только нащупывает путь к новому герою – тому, который был понятен каждому русскому человеку в досоветский период. Разумеется, это святой, но как описать его труд и подвиг с нашим опытом постсоветскости, мало кто знает.

У православной литературы ещё достаточно времени, чтобы доказать свою самость, но и не так много: вне ярчайших вспышек она сделается служебно-идеологическим жанром, отражением неспособности показать чудо и человеческое, и божественное.

Примечание:

Сергей Сергеевич Арутюнов родился в 1972 году в Красноярске. Поэт, публицист, руководитель творческого семинара в Литературном институте им. Горького. Главный редактор портала «Правчтение» Издательского совета Русской православной церкви.

Автор 11 стихотворных сборников, двух книг публицистики, двух книг прозы и книги поэтических переводов с английского языка, рецензий и статей в федеральной прессе.

Лауреат литературных премий, в том числе – им. Бориса Пастернака, премии им. А.А. Ахматовой журнала «Юность», «Серебряного Витязя» Славянского форума искусств «Золотой Витязь» за книгу «Со Христом».

Беседу вела Юлия Скрылёва

Видео на канале YouTube "Статьи на ЗдравствуйРоссия.Рф"

Раздел "Культура", подраздел "Литература"