Авторизация


На главнуюКарта сайтаДобавить в избранноеОбратная связьФотоВидеоАрхив  

Фотопортрет писателя Ивана Алексеевича Бунина
Источник: Яндекс картинки
09:31 / 22.07.2020

Два Симонова и Бунин
Благодаря энтузиазму Симонова Франция воистину вспомнила Бунина. В Грассе стараниями основанной им «Ассоциации» при поддержке мэрии появился памятник Ивану Алексеевичу. Бюст выполнил французский скультор Жан Верже. Дом на Рю Оффенбах в Париже, где жил Бунин, украсила меморильная доска. Появилось несколько изданий бунинской прозы, а прежде Бунин французскому читателю был недоступен

Как родственник главреда «Литературной газеты» виллу нобелевского лауреата купил

О великих изгнанниках времен послеоктябрьской русской эмиграции в приютивших беглецов странах вспоминали по-разному.

Хрестоматийные примеры, связанные с именами Зворыкина, Сикорского, Набокова, которых за океаном считают своими, резко контрастируют с эмигрантской судьбой Ивана Алексеевича Бунина, оставшегося во Франции малоизвестным чужаком, лишь ненадолго попавшим в газетные заголовки после присуждения ему в 1930 году Нобелевской премии.

Вполне возможно, что бунинское творчество так и осталось бы на родине Гюго, Флобера и Мопассана своеобразной «терра инкогнита», интересной лишь немногим исследователям-энтузиастам, если бы не подвижническая миссия, добровольно взятая на себя профессором ядерной физики Габриэлем Симоноффым, которого нам резонней именовать по-русски Гавриилом Николаевичем Симоновым.

Не доживший, увы, до стапятидесятилетнего юбилея своего кумира профессор в полной мере заслужил право именоваться человеком, который по сути дела открыл Франции Бунина.

...Оглянусь на двадцать лет назад. Из Франции, как впрочем из прочих дальних стран, мне звонили и звонят нечасто, так что каждый подобный разговор наперечет. Но этот и подавно не забыть.

Воскресным вечером Гавриил Николаевич в городе Бордо набрал мой номер, чтобы сообщить, что он стал владельцем виллы "Бельведер" близ приморского города Грасса   - виллы, где жил и работал Иван Бунин. Звонок спровоцировала моя открытка в его адрес.

Из Франции дошла молва, что профессор расстался с родительским домом в Париже, ради приобретения мемориального особняка на юге. Я и написал ему несколько вопросительных строк, поздравив заодно с награждением орденом Почетного Легиона.

Открытка брела во Францию больше трех недель, потому Гавриил Николаевич не доверил информацию медлительной почте, а попросту снял телефонную трубку.

Известие оказалось верным. Незадолго до нашего разговора были оформлены последние документы и легендарная вилла перешла во владение человека, всю жизнь боготворившего великого писателя, хотя их личное знакомство состоялось после некоторой осечки Симонова на лицейских экзаменах, причиной которых явился... именно бунинское литературное мастерство.

- Впервые я увидел Ивана Алексеевича на литературном вечере в Париже ранней весной 1946 года. - рассказывал мне Симонов при первой встрече. - К сожалению, не вспомнить теперь, что именно он читал для публики со сцены.

А потом пришло время испытаний на аттестат зрелости. В лицее я изучал итальянский, английский и немецкий языки, но для экзамена выбрал русский, не сомневаясь, что родная речь меня не подведет. Да не тут-то было. Для перевода на французский мне дали сложнейший фрагмент бунинской прозы.

Помнится, там упоминались бабочки. Некоторые слова я прочел впервые. И финал не слишком весел. Из двадцати возможных баллов я набрал только четырнадцать. Это, кстати сказать, еще неплохо. Другие мои русские сверстники на том же экзамене получили всего лишь по девять-десять баллов.

Экзаменаторы прекрасно понимали, что русские лицеисты предпочтут экзамен по родному языку и поэтому выбрали задание потрудней. Как бы то ни было, я домой пришел чуть ли не в ярости. Смешно сказать, но в адрес Бунина из моих уст прозвучало несколько весьма нехвалебных слов.

Отец отнесся к этому очень холодно и постарался вразумить меня. Эта история стала известна самому Ивану Алексеевичу и он пожелал встретиться со мной. Разговор был недолгий, хорошо помню, что Бунин посоветовал мне побольше читать по-русски...

При следующей встрече с Гавриилом Николаевичем мы отыскали злополучный для экзаменовавшегося юноши кусочек текста повести «Суходол»:

«В жаркие дни… когда были отворены осевшие стеклянные двери и веселый отблеск стекла передавался в тусклое овальное зеркало… все вспоминалось нам фортепиано тети Тони, когда-то стоявшее под этим зеркалом.

Когда-то она играла на нем, глядя на пожелтевшие ноты с заглавиями в завитушках, а он стоял сзади, крепко подпирая талию левой рукой и хмурясь.

Чудесные бабочки – и в ситцевых пестреньких платьицах, и в японских нарядах, и в черно-лиловых бархатных шалях залетали в гостиную. И перед отъездом он в сердцах хлопнул однажды ладонью по одной из них, трепетно замиравшей на крышке фортепьяно. Осталась только серебристая пыль»…  

Помнится, я сказал Симонову, что и на родине автора этот отрывок поставил бы в тупик при диктанте, не говоря уже о переводе на другой язык, многих выпускников.

Бунин услышал о гневном отзыве лицеиста через не нуждающегося ныне в представлениях Николая Бердяева, жившего по соседству с Симоновыми в тогдашнем парижском пригороде Кламаре.

Отец Гавриила Николаевича в эмиграции стал бухгалтером, никакого отношения к изящной словесности не имел, но дружеским встречам со знаменитым философом его скучноватая профессия не помешала.

Бердяев нередко заходил к ним и не пренебрегал разговорами с юным лицеистом. Позднее их, так сказать, добрососедство прервалось из-за обострившихся расхождений в политических взглядах.

Симонов-старший и через четверть века, минувшие после гражданской войны, оставался по убеждениям белым офицером-монархистом, а Бердяев после 1945 года откровенно симпатизировал Советскому Союзу.

К тому же многие эмигранты сходных с симоновскими воззрений хорошо помнили два громких политических скандала 30-х годов, когда агенты ГПУ, а затем уже НКВД похитили сначала генерала Кутепова, а через восемь лет генерала Миллера.

Никак не гаснущее в душе отца Гавриила Николаевича пламя российской междуусобицы отвратило его и от встречи с родственником - Константином Симоновым, приезжавшим в Париж вскоре после пресловутых лицейских экзаменов.

Дед отца знаменитого уже литератора и дед родителя Симонова-парижского приходились друг другу родными братьями.

На взгляд из нашей современности ничего тревожного в намерении автора «Жди меня» и многих других фронтовых стихов увидеться с неблизким, но все же не чужим человеком не просматривается, но, как рассказывал мне Гавриил Николаевич, пожелание Константина Михайловича увидеть троюродного брата ни малейшей радости у того не вызвало.

По словам его сына, приглашений встретиться было по меньшей мере три. Последнее было связано с ужином на парижской квартире Бунина.

Об этом застолье Константин Симонов упомянул в своих воспоминаниях. Оставила свидетельство о нем и Вера Николаевна Бунина-Муромцева. Вечер запомнился всем сотрапезникам пусть не в главную, но не в последнюю очередь экзотическим для столицы Франции угощением.

В те дни между Парижем и Москвой поддерживался воздушный мост для доставки экстренной корреспонденции нашего министра иностранных дел Вячеслава Михайловича Молотова и его заместителя Андрея Януарьевича Вышинского, поочередно представлявших СССР на Парижской мирной конференции.

По утверждению Константина Михайловича, он попросил пилотов привезти из Москвы истинно русской снеди, которую можно было купить в Елисеевском магазине по кусачим для простых смертных коммерческим ценам.

Отвыкший от родной еды Бунин очень рад был позабытым на чужбине явствам, доставленным, по выражению его жены, «avione”, и одобрительно заметил: «Хороша большевистская колбаска!».

В отменных вкусовых достоинствах провизии «от Елисеева» сомневаться и впрямь не приходится, а вот утверждение инициатора ее доставки, что летчики сразу согласились выполнить его просьбу лично у меня доверия не вызывает.

Судите сами, пилоты, выполняющие ответственнейшие загранрейсы, не могли оставаться без присмотра «компетентных органов». Согласиться на перевозку невеликого, но все же откровенно «левого» груза они вряд ли рискнули бы.

Остается предположить, что подобная авиауслуга была заранее оговорена в Москве. Недаром в эмигрантских кругах, по словам Гавриила Николаевича, много судачили о том, что Симонова и командовали во Францию с секретным заданием уговорить Бунина вернуться на родину.

Сам писатель уверял, что эта идея возникла уже в Париже, после того как он узнал в посольстве о малоуспешных попытках наших дипломатов установить доверительные контакты с Буниным.

О том, что ему было прямо поручено склонить Ивана Алексеевича к возвращению или поездке в ставшую советской Россию впервые рассказал по одному из «вражьих голосов» со ссылкой на беседу с самим Симоновым писатель-эмигрант третьей волны Аркадий Львов.

Кто бы ни был ее инициатором, но из этой затеи ничего не вышло. Скудость достоверной информации всегда порождает версии разной степени вероятности. Пишут, что Симонов сам намекнул Бунину о проблемах, которые поджидают его в СССР.

Не обходится и без откровенного конспирологического бреда: мол тогдашняя жена Симонова, кинозвезда Валентина Серова призвала участников одного из парижских застолий не верить мужу, чем спасла Бунина от... расстрела, якобы уготованного ему после приезда в Москву...

Нам же остается только пожалеть, что красно-белая череполосица в те дни вновь размежевала двух Симоновых, поскольку в противном случае в их несостоявшихся разговорах могло прозвучать и уцелеть до сих дней что-то оставшееся неизвестным об интригах и перипетиях происходившего.

...Завет Бунина побольше читать на родном языке Гавриил Николаевич смог осуществить только лет через десять после их встречи.

Он закончил физико-математический факультет Сорбонны, получил ученую степень, поработал с Фредериком Жолио-Кюри и уехал надолго в Калифорнийский университет.

За океаном ему говорить по-русски почти не приходилось, тву что опасаясь позабыть русскую речь, Симонов в свободное время принялся за чтение и начал с Бунина. Раздражение, вызванное незадачей на экзамене давно выветрилось и сменилось почитанием, если не обожанием.

После возвращения набравшегося опыта физика во Францию мэр Бордо Шабан-Дельмас, ставший впоследствии премьер-министром, предложил ему возглавить создание центра ядерных исследований, за работу в котором Симонову довелось получить высшую профессорскую степень.

В то время подобного признания научных заслуг из русских эмигрантов, кроме него удостоился только астроном Петр Ковалевский.

А нам Гавриил Николаевич Симонов дорог прежде всего тем, что его стараниями и тщанием появилась «Ассоциация друзей Ивана Бунина во Франции», пробудившая в стране, приютившей великого изгнанника, интерес к творчеству писателя.

Создать ее уважаемого физика-ядерщика побудило забвение, в котором пребывало в ту пору имя Бунина «на чужих берегах».

Однажды профессор вместе с женой отдыхал на Лазурном берегу. На обратном пути они заехали в Грасс и в бюро информации для туристов поинтересовались, где находится вилла, под кровом которой жил и работал Бунин.

Увы, там не знали не только дороги к вилле «Бельведер», но и о том, что Грассу следует гордиться тем, что здесь творил нобелевский лауреат.

- Вернувшись домой, я сразу же написал мэру и высказал свою опечаленность подобным забвением. - вспоминал Гавриил Николаевич. - Он вполне согласился со мной. Прежде Грасс упоминался в путеводителях лишь в связи с музеем Фрагонара и с фестивалями французских духов. О Бунина ни слова...

А чтобы серьезнее влиять на события, я решил объединить почитателей Бунина. В этом мне очень помогла филолог-русистка Клэр Ошар.

Благодаря энтузиазму Симонова Франция воистину вспомнила Бунина. В Грассе стараниями основанной им «Ассоциации» при поддержке мэрии появился памятник Ивану Алексеевичу. Бюст выполнил французский скультор Жан Верже.

Дом на Рю Оффенбах в Париже, где жил Бунин, украсила меморильная доска. Появилось несколько изданий бунинской прозы, а прежде Бунин французскому читателю был недоступен: не было хороших переводов, издатели боялись риска.

До 1993 года в Сорбонне не было защищено ни одной диссертации по Бунину, а потом сразу появилось несколько примечательных работ. Одну из них -«Поэтика ностальгии в прозе Бунина» - подготовил Андрей Макин, чья литературная судьба весьма необычна.

Он эмигрировал из СССР ради диссертации о Бунине, а в Париже стал французским писателем, лауреатом Гонкуровской премии и даже избран во Французскую академию.

- Можно не быть поклонником его творчества, - считал Симонов , - но сам факт, что Бунин столь необычным образом повлиял на французскую литературу достаточно интересен...

А в конце концов Гавриил Николаевич расстался с родительским домом в Кламаре и приобрел виллу «Бельведер», надеясь устроить там бунинский мемориальный центр, куда могли бы приезжать поклонники Бунина, где бы они не обитали постоянно.

Планов было много и очень жаль, что совладать с ними Гавриил Николаевич не успел.

Видео на канале YouTube "Статьи на ЗдравствуйРоссия.Рф"

Раздел "Культура", подраздел "Литература"



Комментарии:

Для добавления комментария необходима авторизация.