Статьи

Сегодня очень нужны, архивостребованы свежие идеи по устройству человеческого будущего

Именно поэтому «в литературе нам сейчас гораздо важнее услышать голоса соотечественников – тех, кто работает рядом с нами здесь и сейчас, никуда не собирается уезжать», – считает писатель Ольга Погодина-Кузмина.

- В прошлом сезоне о романе «Уран» писали почти все литературные издания, включая и нашу газету. Книга вышла в финал премии «Национальный бестселлер», была в длинном списке «Большой книги» и других премий, но так и не получила наград. Обидно?

Именно за эту книгу немного обидно, но в целом я отношусь к наградам философски. Фильмы и спектакли по моим сценариям и пьесам попадали в разные списки, включая «Золотую маску» и «Кинотавр», меня нередко приглашают в жюри каких-то конкурсов.

И, зная процесс изнутри, ты понимаешь, что любая премия – это лотерея. Ну, или инструмент признания, когда награждают по совокупности заслуг, а бывает, что просто по дружбе или из каких-то внутрицеховых, идейных и прочих соображений, не всегда имеющих отношение к объективности.

В художественном творчестве вообще и в литературе в частности нет чётких критериев оценки, поэтому почти любое произведение можно объявить талантливым, знаковым, на худой конец экспериментальным. И точно так же можно любое произведение обругать, «замолчать», вытеснить из поля обсуждения. Так было и будет всегда.

Идеологически «правильная» позиция автора тоже до сих пор влияет на эти решения. Странность тут одна: большинство наших культурных институций продвигает прозападную, «либеральную» повестку, неблизкую большинству отечественных читателей и зрителей.

Это не только независимые премии, такие как «Нос» или «Премия Андрея Белого», но и конкурсы, которые обозначены как «национальные», «государственные», финансируемые из бюджета страны. В этом есть какая-то загадка.

- Но, если культурную повестку целиком будет определять государство, художник может потерять свободу, стать зависимым от власти.

Я всей душой за свободу художника, но на деле вижу обратную зависимость – диктат «рукопожатности», непременное противопоставление интеллектуальной элиты государству, продвижение деструктивных идей и форм.

Где тут свобода, когда от тебя в ультимативной форме требуют продвигать спорные ценности, бичевать пороки власти и не замечать мерзавцев на другом фланге?

И почему для того, чтобы преуспеть в либеральной тусовке, непременно надо ненавидеть всё происходящее в своей стране? Эта ситуация выглядит всё более абсурдной – когда кинокритики пытаются вручить «Белый слон» ютьюб-каналу оппозиционного блогера...

- Кто виноват и что делать?

Виновата, думаю, наша привычка воспринимать мировое культурное пространство как нечто открытое, общее, где на равных сосуществуют Толстой и Шекспир, Чайковский и Верди, Хемингуэй и Шолохов.

Но сегодня мировая культура уже не та. Это не рудник «добычи смыслов», а торговый рынок с жестокой конкуренцией, с обмером и обвесом, с большим количеством негодного товара. Нам надо учиться заново отстаивать свои, национальные позиции в культуре.

Заняться, например, импортозамещением по принципу продовольственного.

Нет, не надо ничего запрещать. А просто перестать закупать в таком количестве ширпотреб, не рекламировать этот ширпотреб как некое откровение, перестать приписывать всему западному безосновательное интеллектуальное превосходство.

Напротив, в литературе нам сейчас гораздо важнее услышать голоса соотечественников – тех, кто работает рядом с нами здесь и сейчас, никуда не собирается уезжать, а пытается осмыслить, описать, наметить перспективы жизни в своём отечестве с любовью и неравнодушным сердцем.

- Однако ваша трилогия «Новые русские», которая недавно вышла в издательстве «Городец», – отнюдь не комплиментарный образ российской действительности...

А разве Чехов, Достоевский, Толстой, да все наши классики создавали комплиментарный образ действительности? Задача художника не в том, чтобы описывать благостные сцены и постоянно думать о том, как не дай бог не оскорбить кого-то бранным словом.

Художник исследует ткань бытия и обнаруживает места разрыва. Русская литература традиционно исполняет функции социологии, психоанализа, философского осмысления общественных травм и болезней.

Величайший русский роман «Бесы» повествует о страшных вещах, половина его героев чудовищны, они совершают дикие преступления.

Но эта книга как нельзя лучше описывает русского человека в его противоречивом стремлении к идеалу, божественному совершенству.

Не побоюсь утверждать, что и в «Новых русских» собраны яркие, страшные, но убедительные типажи того переломного времени, когда народ становится субъектом истории. И объектом исследования писателя.

- Как появилось название трилогии?

Значение слов меняется со временем, так и термин «новые русские» сегодня звучит иначе, чем в 90-е годы, когда он вошёл в обиход.

Этим понятием обозначали и первых кооператоров-ларёчников, и лидеров бандитских группировок, которые крышевали ларёчников, и класс нуворишей, который вырос на приватизации крупных производств, на залоговых аукционах.

Сегодня термин «новый русский», на мой взгляд, применим гораздо шире.

Это человек постперестроечного периода, который смог приспособиться к новой реальности (скорее даже – создать эту новую реальность), но одной ногой он всё равно ещё стоит на платформе советского или антисоветского (что фактически одно и то же) времени.

«Новый русский» – это не только жизненный успех (всегда относительный), но и в какой-то мере – воплощение тотальной, почти неограниченной свободы личности. Свободы финансовой, моральной, сексуальной – вплоть до ницшеанства, до ставрогинской бесовщины.

Русский человек, который, как известно, широк, – упился свободой досыта, всей мерой ощутил её разрушительную стихию. В моей трилогии – а это, по сути, семейная сага – описывается несколько поколений, несколько формаций людей этого переходного периода.

На протяжении истории бизнес, который почти весь строился на беззаконии в 90-е и в начале 2000-х, постепенно вводится в легитимное поле, под контроль государственных структур, и это непростой, болезненный процесс.

«Сумерки волков» – так называется третья, заключительная часть трилогии. Потому что время этих людей, их реальность закончилась.

«Новые русские» ушли с общественной сцены, как ушли некогда феодальные рыцари или чеховские помещики. Им на смену пришли новые герои.

- Действие в книге разворачивается не только во времени, но и в пространстве. Петербург, Москва, Сицилия, Ницца, Стамбул, даже Латинская Америка... Это история о том, как «новые русские» заново открывали для себя мир?

Да, в определённой мере. И вместе с тем это история о том, как мир принял и понял этих русских, которые хотели на любых условиях войти в западноевропейское сообщество, стать большими европейцами, чем сами европейцы.

Отсюда эта страсть к покупке фамильных замков в Лондоне и виноградников в Провансе, эта во многом наивная вера в то, что в западном мире есть честные и понятные правила игры.

Проблема в том, что Россия не может стать частью какого-то мира – западного или восточного.

Мы – отдельный субъект мировой истории, носители особой миссии, и нам необходимо вернуться на собственный путь – как Одиссей после долгих блужданий возвратился на свою Итаку.

- В вашей книге мир уже глобализирован и герои вполне вписываются в современные тренды, вы убедительно описываете безумства страсти, пороки, новую мораль. Когда писалась книга, вы уже предчувствовали, что все эти маргинальные отношения скоро станут обыденностью?

Ковидно-промышленный комплекс, как остроумно называют происходящее с нами, так быстро меняет структуру мира, что ни один писатель не мог и представить такого.

Самое любопытное в этом то, как быстро люди приспосабливаются к вещам, которые ещё недавно приводили их в ужас, казались невозможными.

А тут раз – все надели маски, сели на самоизоляцию, приучились получать какие-то пропуска для выхода из дома.

Я в какой-то степени верю в глобальный заговор по изменению основ человеческой жизни, но он, как часто бывает, приводит совсем не к тем последствиям, которых ожидали «заговорщики».

Самый пугающий образ будущего – постгуманизм, захват мира машинами, цифровой концлагерь – вряд ли состоится по той причине, что человек слишком сложен и непредсказуем, а жизнь по большей части разрушает наши расчёты.

Вместе с тем сейчас очень нужны, архивостребованы свежие идеи по устройству человеческого будущего. Ведь идеи тоже имеют срок годности.

Например, идея «антисоветская» явно просрочена, она держится только на мифах-страшилках про Сталина и Берию. Либеральные идеи тотальной низовой свободы тоже не новы.

Что делать нам? Верить в лучшее, поддерживать друг друга, любить. И продолжать писать книгу русской истории и судьбы.

Примечание:

Ольга Погодина-Кузмина – писатель, драматург, сценарист. Окончила Санкт-Петербургскую академию театрального искусства. Автор сценариев к фильмам «Герой», «Две женщины», «Не чужие», «Облепиховое лето».

Автор пьес «Толстого нет», «Сухобезводное», «Глиняная яма». Лауреат драматургических премий «Новая драма», «Евразия», кинопремий «Золотой феникс», «Серебряная ладья», «Золотой жасмин».

Роман «Уран» стал финалистом премии «Национальный бестселлер». Трилогию «Новые русские», недавно опубликованную в издательстве «Городец», составляют три романа: «Адамово яблоко», «Власть мёртвых» и «Сумерки волков». Живёт в Санкт-Петербурге.

Беседу вела Мария Ануфриева