панорама русской жизни

Для премьера Большого театра Дениса Родькина нынешний март оказался богат важными событиями: только что он станцевал Вронского в балете Джона Ноймайера «Анна Каренина» и получил весть о присуждении премии президента для молодых деятелей культуры за вклад в сохранение, приумножение и популяризацию достижений отечественного хореографического искусства.

- Какие эмоции испытали, узнав о награде?

Очень приятные, потому что фактически это признание того, что я сделал за семь лет в Большом театре. Премия меня абсолютно не расслабляет, наоборот, заставляет идти дальше и доказывать, что получил ее заслуженно. Зрители ведь будут смотреть и думать, достоин ли.

- Награды влияют на артистическую жизнь?

Чем больше премий и выше регалии, тем сложнее на сцене - ​ошибки тебе прощать уже никто не будет. Вообще, награды помогают хотя бы тем, что подогревают интерес к имени.

- Каким Вы видели своего Вронского?

Сильным и харизматичным. Он хорош собой и уверен в себе, потому Анна в него и влюбляется, но немножко ветренен: не хочет обременять себя серьезными отношениями и обязанностями. Встретив Анну, понимает, что она тот идеал женщины, о которой он мечтал. Она переворачивает его внутренний мир.

- Ваш герой разочаровывается в Анне?

Не то чтобы разочаровывается. Ему становится тяжело с ней: она начинает его дико ревновать, замыкается в своих мыслях, ее мучает любовь к сыну, которого она не видит. Вронскому это надоедает - ​для нормального человека такая реакция закономерна.

- Вы внутренне не сопротивлялись переносу сюжета Льва Толстого в наши дни?

Поначалу не понимал, зачем. Но когда начали репетировать, включились в активную работу, то прочтение Ноймайера захватило, показалось интересным. Джон абсолютно погружен в роман. Ему важно показать, как меняется мир героев: успешного политика Каренина, спортсмена Вронского, Анны, в начале образцовой жены и матери, а затем… Думаю, это эксклюзивное вИдение хореографа, и я понял, что никого слушать не надо - ​только его.

- Балетмейстеры делятся на диктаторов, которые требуют неукоснительного воплощения своих задумок, и демократов, прислушивающихся к предложениям исполнителей. Какой он - ​Джон Ноймайер?

Он не мешает артистам, но если ему что-то не нравится или он замечает отступление, хоть малейшее, от хореографии, то сразу дает понять, что этого делать нельзя. Так что в нем есть и то, и другое. Джон - ​мягкий человек, никогда не давит, с ним приятно работать, нет ощущения паники. От него исходит спокойствие.

- А Вы сами спокойный человек?

Когда как.

- Вас трудно представить шумным, раздраженным…

Наверное, внешность такая. В театре, допустим, знают, что я не самый спокойный солист и могу показать характер, когда костюм, например, сшит на вырост, как случилось в «Карениной». Не понимаю - ​почему. Ведь я исправно ходил на все примерки.

- Как мальчик из интеллигентной семьи, но далекой от театра, оказался в балете?

Я москвич, вырос в районе Покровское-Стрешнево. Мама хотела меня чем-то занять, отдала в кружок гитары, на занятия степ-танцем. Потом она узнала, что на первом этаже нашего дома, а мы жили на третьем, открыта муниципальная детская балетная школа, и занятия в ней абсолютно бесплатные.

Туда меня и определили. Кто же знал, что в 2003 году эта школа при Московском театре танца «Гжель» приобретет статус государственного хореографического училища с профессиональным дипломом. Я учился поначалу без особого удовольствия и без какого-то конкретного стремления - ​стать премьером Большого театра, например. Все шло своим чередом, постепенно и правильно.

- Когда захотели стать артистом балета?

Учился в подготовительной группе, когда меня повели в Кремль на «Лебединое озеро». Весь спектакль проспал, мне казалось все очень скучным. В фойе продавались кассеты с записью спектаклей, дисков тогда еще не было.

Мама спросила, какую мне купить. Я ответил: «Балет, где мужчины больше прыгают». Нам посоветовали «Спартака» Юрия Григоровича. Когда я посмотрел этот мощный спектакль с Екатериной Максимовой и Владимиром Васильевым, то понял - ​только балет и ничего больше. Потом «втянулся» и в классику, захотелось ее танцевать.

- Скоро полувековой юбилей «Спартака», и Вы - ​в заглавной партии.

Мое первое сильное впечатление в Большом театре - ​прогон «Спартака». Заиграл оркестр в двух шагах от меня, захватило действие, зазвучал требовательный голос Григоровича - ​я сидел, открыв рот, настолько это было масштабно, сильно. Тогда даже поверить не мог, что когда-то станцую Спартака.

Прошли годы, и в один прекрасный день Юрий Николаевич предложил мне подготовить эту роль. Сам пришел уже на вторую репетицию - ​со мной случился шок, я сжался от испуга: в том, что Григорович рядом, в зале, было что-то нереальное. Для меня этот хореограф - ​второй Петипа, они в одном ряду.

- Конечно, история балета второй половины XX века определена Юрием Григоровичем…

Скажу больше. Если бы не Юрий Николаевич, то не было бы того Большого театра, который мы сейчас имеем. Он поднял балет на небывалую высоту. Я благодарен ему за то, что он мне доверяет свои спектакли. Поначалу он с опаской ко мне присматривался, а потом начал тепло относиться, я это чувствую. Мне хочется отвечать ему взаимностью и радовать.

Когда его балеты проходят на высоком художественном уровне, то у него сразу меняется настроение, он становится другим. На оркестровых прогонах он всем дает нагоняй, но, если бы этого не было, спектакли шли бы слабее. Он умеет собирать труппу.

- Вы - ​гордость школы «Гжель». Ее основатель балетмейстер Владимир Захаров гордился Вами, показывал как талантливого мальчика. Обычно такие переводятся в Академию хореографии, Вы же остались в альма-матер. Почему?

Мне предлагали, но я был патриотом, да и Владимира Михайловича не хотел предавать. Мечтал о том, что у меня сложится своя судьба - ​выпускника молодой школы «Гжель», который чего-то достиг. Не хотел повторять стандартный путь мальчика из МГАХа, что пришел в кордебалет Большого театра…

- Вы первый из «Гжели» попали в Большой театр?

Да. Владимир Михайлович меня очень любил и часто говорил: «Тебе надо танцевать со Светланой Захаровой».

- Как в воду глядел.

К сожалению, он не дожил до нашего дуэта со Светланой. Думаю, если бы он сидел в зале на нашем «Лебедином озере», то весь спектакль бы плакал от радости. Он ведь был романтиком и очень сентиментальным. Помню, когда Захаров читал стихи, то всегда ронял слезу.

- Если бы Вы не стали артистом балета, какую профессию бы выбрали?

Детские фантазии - ​машинист поезда и футболист. Когда повзрослел, не сомневался, что путь артиста балета - ​мой, и никакого иного быть не может.

- Как оказались в труппе Большого?

Случайно. В выпускном классе поехал в Петербург просматриваться в театр Эйфмана. Борис Яковлевич меня взял и даже предложил две роли - ​Ленского в «Онегине» и Базиля в «Дон Кихоте». У меня был запланирован второй просмотр - ​в Большой театр, хотя знал, что шансов на 90 процентов нет, видимо, сработали оставшиеся десять.

- Неужели главный театр страны выбирал танцовщиков из первых выпусков молодых альтернативных школ?

Андрей Евдокимов - ​мой педагог, солист Большого, сделал пропуск и договорился, что я покажусь. Очень волновался, но успокаивал себя тем, что за спрос, как говорят, денег не берут.

Через три месяца, когда мы оказались с «Гжелью» на школьных гастролях в Сирии, там еще не было войны, раздался телефонный звонок от тогдашнего заведующего балетной труппой Геннадия Янина: «Мы вас берем, высокие и складные ребята нам нужны в кордебалет». Тепло, солнце, бассейн и такое счастье - ​приглашение в Большой.

- Можете назвать несколько событий, повернувших Вашу сценическую жизнь?

Меня собирались отчислить из подготовительной группы школы. Меня невзлюбила педагог, так бывает, не нравился я ей - ​и все. Вступился Захаров: «Давайте пока оставим, мальчик - ​ладненький, может, у него сложится». Второй момент - ​класс Николая Цискаридзе. Многие отговаривали - ​не стоит, он давит своим авторитетом и слишком строгий. К жесткой дисциплине меня приучили в «Гжели», так что советы меня не остановили.

Николай Максимович сразу сказал: «Если хочешь хорошо танцевать, начинай думать головой». У меня это отложилось. Третье везение - ​встреча со спектаклями Григоровича. Тогда в Большом был сложный момент - ​все помнят эти события (нападение на Сергея Филина. - ред.), и меня, ученика Цискаридзе, не очень хотели ставить в репертуар. Тогда прошел прогон «Ивана Грозного», Григорович при всех похвалил моего Курбского. Домой шел окрыленный.

Почти сразу Юрий Николаевич доверил Спартака. Четвертое счастье - ​дуэт со Светланой Захаровой. После ухода на пенсию Андрея Уварова она осталась без партнера, я тоже переживал нелегкие эмоции: мне пообещали Принца в «Щелкунчике», потом из составов убрали, было обидно.

Я ухватился за предложение Светланы выучить партию Хозе в «Кармен-сюите» для вечера в Мариинском театре. Мы станцевали, наш дуэт понравился. Так и началось - ​стали набирать совместно спектакли, самые разные. Сейчас я чувствую себя рядом со Светланой не как чужой человек, мы стали родными и понимающими друг друга людьми.

- Вы общаетесь с Николаем Цискаридзе?

Да. Некоторые сумасшедшие считали, что я его предал тем, что не поехал за ним в Петербург. Но мы с Николаем Максимовичем обсуждали будущее, и он сказал, что мне надо остаться в Большом и усердно работать. Он верил в мой успех.

- Вы - ​танцовщик классический - ​исполняете немало партий современного репертуара. Сложно работать в этих разных системах?

Сегодня, после современной «Анны Карениной», с трудом представляю, как надену трико и станцую «Лебединое озеро». Так же чувствовал себя, когда через неделю после «Ивана Грозного» должен был выйти в «Дочери фараона». Переход от современной хореографии к классике - ​адски сложный, в отличие от обратного пути. Чистейшая классика помогает телу находиться в отличной форме.

- Странная сложилась ситуация, все считают себя вправе критиковать руководство Большого - ​сначала выводили на чистую воду прежнее, теперь в штыки воспринимаются предложения нынешнего. Словно какая-то бацилла раздражения завелась. Внутри театра это ощущаете?

Руководитель не может быть хорошим для всех, и жизнь состоит не только из приятных событий. Без трудностей, кажется, ни один артист никогда не состоялся. Все хотят идеального отношения к себе, но так не получается. Да и работают здесь люди с амбициями, у каждого - ​свои идеи. Они далеко не всегда бывают оправданны и осуществимы.

К Большому театру всегда приковано большое внимание. Что бы ни происходило, начинают из мухи делать слона. Думаю, зря выносится сор из избы, никогда не стану прилюдно ругать руководство - ​даже если оно мне не будет нравиться.

- Все чаще говорят об особом балетном характере. В чем он?

Например, сегодня я не мог встать с кровати - ​после репетиций и прогонов «Карениной» с тяжелыми поддержками навалилась усталость, заболела шея. Но - ​встал. Каждое утро себя заставляешь - ​в этом и проявляется характер.

- Что важнее - ​везение или работа до седьмого пота?

Без везения невозможно, но на нем одном не продержаться. Когда у меня не складывалось, я продолжал работать, хотя казалось, что это впустую, но в итоге ежедневный труд оказался мне в плюс.

- Артистов балета одного театра могут связывать крепкие дружеские узы?

Дружба зависит от людей. Поэтому она возможна, но сейчас у нас, по-моему, нет крепких союзов. Может, отчасти из-за конкуренции. Профессиональный век короткий, все хотят побыстрее что-то станцевать, одному достается роль, другому - ​нет, появляется ревность и обида, а искренняя дружба в таком климате не может жить.

- Почему Вы отказались участвовать в «Нурееве»?

Роль Эрика Бруна очень маленькая - ​всего пять минут на сцене. Да и побывать тенью Нуреева мне было не по душе.

- А на заглавную партию согласились бы?

Сомневаюсь, что смог бы создать образ Нуреева. Его мы знаем - ​это не Спартак, не принц, не князь Курбский. Танец Нуреева запечатлен на видеозаписях, сохранилось большое количество документальной хроники, о нем много написано. Он такая неординарная личность, которую изобразить, по-моему, невозможно. Думаю, что в любом бы случае отказался.

- Ваша эффектная внешность кинорежиссеров еще не заинтересовала?

Приглашали на кастинги, но как-то я до них не доходил.

- Выходной день как проводите?

Последнее время очень много работы, и в понедельник отсыпаюсь и отлеживаюсь. Люблю посмотреть фильмы.

- Это тоже можно лежа в постели…

Когда позволяет время, иду на оперу, но не в Большой. Там место работы, и события от похода на спектакль не получается. Иду в Музыкальный театр Станиславского на «Хованщину», «Сказки Гофмана» или «Пиковую даму», в «Новой опере» недавно слушал «Фауста» и «Ромео и Джульетту».

- В зале мне не раз показывали Ваших родителей. Они стали балетоманами?

Особенно папа, хотя раньше на балете скучал, не понимал его и даже недолюбливал. Но «Спартак» с сыном в главной роли перевернул его мировоззрение. Теперь ходит на все спектакли и с удовольствием.

Беседу вела Елена Федоренко