Статьи

Накануне наступающего 2019-го, объявленного в России Годом театра, мы решили поговорить с генеральным директором главного театра страны Владимиром Уриным.

Он, опытный менеджер и авторитетный руководитель, возглавил раздираемый противоречиями коллектив летом 2013-го, под его руководством оказалось более трех тысяч человек, и среди них не только профессионалы сцены и творческие сотрудники, но администрация, работники мастерских и цехов.

Лидер директорского корпуса рассказал о миссии Года театра, судьбе Камерной сцены имени Бориса Покровского, подготовке нового федерального закона о культуре, борьбе с перекупщиками билетов, изменениях в балетных планах, надеждах и радостях прихотливой закулисной жизни.

- Что Вы ждете от наступающего Года театра?

Главное, чтобы он не превратился в парад официальных мероприятий. Они, конечно, имеют право быть, зрителям запоминаются, но все-таки главная задача — иная: обратить внимание на то, что сегодня происходит в театральном деле в России.

Накопилось достаточно большое количество проблем, и важно не только их обозначить, но и приступить к устранению. Процесс этот долгий, но стоит воспользоваться тематическим Годом и разобраться в нашем театральном хозяйстве. Тогда он выполнит свою миссию.

- Какие проблемы считаете главными?

Их достаточно много. После того как бюджетная сфера перешла на три уровня финансирования: федеральный, региональный и муниципальный, появились не только безусловные плюсы, но и серьезные минусы. Между Москвой и Санкт-Петербургом и региональными городами, а уж тем более муниципальными, возникла значительная финансовая разница.

Если раньше человек, работающий в столице или в Кинешме Ивановской области, находился в единой госсистеме оплаты труда, то сегодня бюджет зависит от возможностей региона или муниципалитета. Речь идет не только о заработной плате.

Я часто встречаюсь с коллегами и знаю, что большинству коллективов местные власти не дают денег на постановки, а создание новых спектаклей — основа деятельности театра. Они вынуждены выкручиваться и все заработанное тратить на премьеры. Все мы прекрасно понимаем, что это деньги небольшие, покупательная способность в России достаточно невысокая.

- Все, кто ездит по стране, знают, в каком ветхом состоянии находятся здания...

Не везде, но городов с изношенными театрами и материально-технической базой, оставляющей желать лучшего, немало. Хотим мы того или нет, но спектакли все равно конкурируют и с кино, и с телевидением, и с шоу-бизнесом.

Если зрители приходят в зал, где неуютно, а на сцене бедные декорации из подбора, то о каком сравнении можно говорить? Правда, на государственном уровне понимают сложившееся неравенство и делают первые серьезные шаги в его устранении.

Появилась программа помощи театрам малых городов, и многие труппы вздохнули с облегчением: они создают спектакли, абсолютно финансово обеспеченные. Выделены средства на помощь театрам для детей и юношества, театрам кукол. В список грантов попал целый ряд региональных и муниципальных коллективов. Меры принимаются серьезные, но, мне кажется, необходимы более решительные и срочные действия.

- Поможет ли новый федеральный закон о культуре?

Основы законодательства о культуре, принятые много лет назад, сегодня не отвечают, на мой взгляд, ни времени, ни потребностям, ни состоянию дел. Я вхожу в рабочую группу по новому закону, на заседании мы уже рассматривали его концепцию. Ряд положений, заложенных в ней, кажется позитивным и точным. Думаю, их удастся превратить в букву закона, не потеряв по пути важные смыслы.

Нередко так бывает: что-то невозможно юридически сформулировать, с чем-то не согласны отдельные ведомства, где-то нужно искать компромиссы в связи с правоприменением.

Работа предстоит огромная, и вряд ли сумеем в 2019-м принять этот документ, но надеюсь, что он будет сформулирован и начнется серьезное обсуждение. Тем более, что Год театра предусматривает проведение форумов по регионам, где эти вопросы могут стать предметом дискуссий среди профессионалов и общественности.

- Большой театр будет каким-то образом откликаться на Год театра?

По сути, у нас каждый день — год театра. Можно было бы сказать, что постараемся сделать так, чтобы в наступающем году все спектакли радовали публику, но мы всегда стремимся к результату, который радовал бы и творческий коллектив, и зрителей.

- Прошедший Год Петипа выполнил свою миссию?

Конечно. Удалось ли сделать все? Наверное, нет. Внимание было сосредоточено на том, чтобы понять, что такое наследие Петипа и каково его значение для русского и мирового балета, что дал этот гений искусству последующих веков и как наследники этим опытом распоряжаются.

Такого рода события позволяют наметить перспективу. Я бы к этому относился как к жизни человеческой, где дни рождения — определенные рубежи. Прошел год — как он прожит? А вот и юбилей — что удалось за пять — десять лет? Чего пожелать?

- Зачем Большому понадобился Камерный музыкальный театр имени Бориса Покровского, тем более в таком тяжелом состоянии, в каком он находился. Объединение — инициатива ГАБТа?

Вопросы о Камерной сцене Покровского сегодня волнуют нас постоянно. Мы существуем совместно три месяца — срок ничтожно малый, идет взаимная притирка. Инициативы Большого театра не было, но я знал о проблемах, которые возникли в жизни Камерного. Позже оказалось, они глубже и серьезнее, чем представлялось.

Предложение поступило от министра культуры, и сначала я сказал «нет». Потом мы встретились с Геннадием Николаевичем Рождественским, в результате непростого для нас разговора приняли совместное решение начать процесс слияния.

Я понимал, что возможности Большого помогут разрешить организационные, технические, финансовые проблемы Камерного театра. Не сомневался, что Геннадий Николаевич продолжит свое дело и останется музыкальным руководителем при юридически совместном существовании. Но жизнь повернула ситуацию иначе.

- Нужна ли Большому третья сцена?

Не нужна. Вообще думаю, что любое количественное увеличение ни к чему хорошему не приводит, превращает театр в комбинат. Мы все-таки занимаемся делом, которое требует не суеты, не масштабов, не размеров, не количества — показанных спектаклей и зрителей, их увидевших. Мы служим искусству, и оно не может быть массовым.

Сегодня нас на Камерную сцену не хватает при том объеме работы, который существует у Большого театра: выпуск новых спектаклей, прокат текущего репертуара, проведение гастролей и подготовка различных мероприятий. Появление еще одной площадки — серьезная головная боль.

- Как от нее можно избавиться?

Искать такую организационную форму, чтобы в определенной степени Камерная сцена сохраняла самостоятельность; хорошо бы там появились талантливые энергичные лидеры, но пока их нет. Мы начинаем пробовать молодых режиссеров и дирижеров, кто смог бы возглавить эту сцену.

Тем более, что есть идея — и мы получили поддержку президента — о реконструкции театра, того сгоревшего здания ресторана «Славянский базар», где в 1897 году Станиславский и Немирович-Данченко договорились о создании Художественного театра.

В результате должен появиться зал на 450–500 мест, площадка с современными сценой и оркестровой ямой, на которой молодая оперная поросль сможет пробовать свои силы.

- Пока это перспектива, а нет ли желания сейчас восстановить те спектакли Бориса Александровича, которые еще поддаются реинкарнации?

С опаской отношусь к понятию «восстановить». Сделать это мог бы только тот человек, которого уже нет с нами, — сам Борис Покровский. Все те, кто клянется в верности Мастеру, и искренне клянется, все-таки не понимают, какие смыслы он закладывал в спектакли.

Мы попытались возобновить «Сорочинскую ярмарку», и, к сожалению величайшему, еще раз убедились в этом. Спектакли разрушаются без своих создателей — то же самое происходило, когда ушли Товстоногов, Эфрос, да все большие художники.

Конечно, мы будем стараться сохранять лучшие постановки Бориса Александровича, пока они живы музыкально, в артистах, пока их принимают зрители, но нужно понимать, что все равно их век ограничен. Это естественное течение жизни.

Надо думать о новом театре, в котором сохранятся принципы, заложенные Покровским как основателем коллектива. Он всегда предполагал идею живого эксперимента, опера для него —  прежде всего драматическое действо, способность артиста жить в образе, а не просто петь в сценическом костюме и, конечно, высокого класса музыкальный материал.

Лучшая память о великом режиссере — сохранение и развитие его традиций.

- Вы говорите, что третья сцена — дополнительная проблема, а Махар Вазиев повторяет, что нужна еще одна. Наметилось противоречие во взглядах?

Не буду вступать в заочную полемику с моим другом. Мы неоднократно с ним дискутировали на эту тему. Я хотел бы объяснить, что он имеет в виду не просто еще одну площадку, а сцену, равнозначную Исторической, где молодые артисты могли бы показывать спектакли, которые идут в нашем главном легендарном здании.

- Почему из афиши пропала самая, пожалуй, интригующая премьера сезона — безымянный балет композитора Юрия Красавина и хореографа Вячеслава Самодурова?  

При предварительном планировании предполагался определенный объем работы, но хореографу понадобилось больше артистов и времени для репетиций. Когда мы начали составлять подробное расписание, то оказалось, что у нас не получается физически: текущий репертуар, плотный график гастролей. Комкать спектакль не хочется, решили перенести его на следующий год.

- Что за балет и оперу пишет Илья Демуцкий для Большого театра — тоже секрет?

Опера — по повести Александра Грина «Блистающий мир».

- Отсутствие в нынешнем сезоне Красавина — Самодурова позволяет говорить, что балетный сезон в главном театре страны определяют исключительно иностранцы...

Этот упрек слышим часто. Можно подумать, у нас есть большое  количество хореографов и мы их не замечаем. Есть Самодуров, есть Ратманский — их спектакли в репертуаре сегодня, и оба, как мы надеемся, будут делать новые работы в следующем сезоне.

В дефиците не только хореографы, состояние оперной режиссуры тоже не внушает оптимизма. Титель, Исаакян, Бертман, Александров, Петров имеют свои театры, мы ищем молодых и перспективных, но...

Есть и другая сторона вопроса. Сегодня оперный мир живет иначе, чем 40–50 лет назад, когда были постоянные труппы. В наши дни театры содержат небольшую группу артистов на контрактах, они обеспечивают вторые-третьи партии, а все солисты, чаще всего, приглашаются со стороны.

Мировая опера работает по системе stagione, по проектному принципу: спектакль готовят и показывают определенное число раз, блоком, а потом откладывают. Театры, которые пытаются существовать репертуарно, конечно, находятся в сложной ситуации.

А Большой с двумя сценами — особая история. Количество спектаклей, которые показывает наш театр за сезон, в два — в два с половиной раза больше, чем в ведущих оперных театрах.

- Чем вызвана чехарда с балетными составами, артисты заменяются слишком часто — раньше такого не бывало.  

Этот вопрос, скорее, не ко мне, а к руководителю балета. Вы, вероятно, имеете в виду, что объявленные на сайте исполнители часто заменяются. Причин тому много. Бывают травмы у артистов, недуги. Иногда пара снимается вместе, если заболел один из артистов.

К тому же — Вазиев действительно много занимается молодыми артистами и дает им пробовать свои силы, у нас появился целый ряд одаренных солистов. Когда слышу от него просьбу о срочном вводе, задаю вопрос: «Почему срочный? Что случилось?» Он отвечает: «Не мог объявить заранее, пока не увидел результат и не убедился, что артист готов...»

- В этом есть резон, но традиция Большого — иная, балетоманы всегда заранее знали, когда и что танцуют их кумиры...

Согласен, такого не должно быть и потому, что нарушается системность планирования, это мешает состоянию внутри труппы. Кроме того, получаем жалобы от балетоманов, которые покупают билеты на конкретных исполнителей.

- В самом начале года, очевидно, будет принят так называемый закон о борьбе с «билетной мафией». Вы сами верите, что он заработает на территории ГАБТа? По-моему, нет — при нынешнем уровне коммуникаций перекупщики найдут свою нишу...

Поможет, безусловно. В законопроекте заложен важный принцип: перекупка билетов, не санкционированная театром, запрещена.

Сегодня это предпринимательство, не противоречащее закону. А если ты еще исхитрился и оформился как индивидуальный предприниматель, заплатил налог, то тебя вообще тронуть никто не имеет права, и ты можешь устанавливать любую цену.

Театр же сегодня не выставляет реальную стоимость, то есть ту, за которую можно продать билет: за 45 000 рублей — на балет или за 80 000 — на концерт оперной звезды. Нельзя забывать, что Большой театр — институция государственная...

Государство дает деньги на существование театра, предполагая, что цены будут доступны. Театр выполняет социальную функцию: люди должны иметь возможность попасть на спектакль.

Разницей в спросе и предложении пользуются спекулянты, и ситуация не изменится, пока закон не введет заградительные меры. Они полностью решат проблему? Нет, появятся другие лазейки, но беспредел, который существует, на мой взгляд, прекратится. Закон во многом ограничит возможности спекулянтов. Хотя мы уже частично это сделали.

- В одном из интервью Вы сказали, что Большой театр из-за «билетной мафии» потерял огромную сумму на новогодних показах «Щелкунчика». Но ведь театр получил доход — и честные зрители, и подлые спекулянты приобрели билеты по кассовой стоимости. Разве нет?

Театр ничего не теряет. Я говорил о том, сколько зарабатывают перекупщики на этих билетах. Вот о чем шла речь — не более того. Это пресса так интерпретирует.

- Вы руководите Большим театром шестой год. Что, на Ваш взгляд, самое важное из достигнутого? Может, есть и то, что Вас расстраивает?

Многое расстраивает. Но, удалось же создать ситуацию, при которой закончились баталии и войны внутри театра. Это, пожалуй, самое главное.

Люди работают, выпускают спектакли и не выясняют отношения друг с другом. Помню собрание, когда мы принимали коллективный договор. Тогда один артист надменно высказался в адрес осветителя — мол, что это вы выступаете, мы — главные. Пришлось вспомнить рассказ Зощенко «Монтер» про электрика, который отключил свет на сцене.

Конечно, театр — дело субъективное, но мы стремимся к тому, чтобы на сцену выходили артисты, которых выбирают создатели спектакля: хореограф, режиссер, дирижер. Любой артист может подготовить партию и показать авторам постановки.

Мы устраиваем такие прослушивания и просмотры — тогда многое становится объективным. Мне кажется это важным достижением. Система, пусть и не без сбоев, но работает.

Если артиста не выбрали художники, отвечающие за конкретный спектакль, то уже невозможно упрекнуть в кознях Урина, Сохиева, Вазиева или заведующую оперной труппой Таликову.

- Расскажите о программе театра, адресованной молодым.

Четыре раза в год мы показываем лучшие спектакли с хорошими составами для молодежи. Принципиально продаем билеты только тем, кому от 18 до 25 лет, по паспортам. Цена билетов снижена в 10 раз. На спектаклях программы «Большой — молодым» собирается потрясающая, фантастическая публика — зрители нарядно одеты, они внимательно, трогательно и так свежо воспринимают искусство.

- Наша газета беседовала с Марком Варшавером — главой воссозданной «Директорской ложи». Он исключительно высоко оценил Вас как своего заместителя. Нужно ли это объединение?

Конечно, но при одном условии: если теплые заседания с ужинами и концертными программами оставят время на обсуждение насущных вопросов. Так было в «Клубе директоров», еще на рубеже веков открытом в Доме актера при Маргарите Эскиной. Мы встречались, делились опытом, решали острые проблемы, а потом, бывало, и за стол садились.

«Клуб» путешествовал из одного театра в другой, и «принимающий директор», естественно, рассказывал о своем коллективе, его радостях и сложностях. Думаю, наше новое содружество полезно и имеет смысл — мы, директора, видимся нечасто — каждый сидит у себя и при своих делах.

Когда встречаемся, то сразу кидаемся друг к другу: что ты по этому поводу думаешь, как ты решил этот вопрос.

- Ваши пожелания нашим читателям, среди них — и зрители Большого...

В мире сейчас слишком много противостояния, непонимания, неумения и нежелания слышать друг друга. Театр же всегда был местом, где то, что происходило на сцене, заставляло людей становиться душевнее, добрее, лучше.

И я хочу пожелать всем — и тем, кто внутри театра, и нашим дорогим зрителям, — в Новом году любви и понимания. Тогда мир станет чуть-чуть добрее.

Беседу вела Елена Федоренко