Статьи

«А я всё вижу это упорное крестьянское, со взглядом землемера, лицо»

Александр Проханов

Дмитрий Цаплин - русский феномен, популярный в Европе и по какой-то прихоти судьбы малоизвестный в России. Цаплин - тема искусствоведов и художников, а не широкого круга. Его наследие - разрознено, а полноценная выставка его шедевров - проблематична.

Однако лёд тронулся! Александр Проханов констатирует: «Сегодня русское искусство, словно опомнилось, вспомнило о Цаплине, кинулось разыскивать его оставшиеся скульптуры. Найдено немногое. Но поиски продолжаются».

Визитная карточка - сокол, напоминающий египетское божество. Цаплин тонко и - при этом брутально, по-крестьянски совмещал западный динамизм и ориентальную статику. Колоссальное чувствование и - уверенная рука.

Он родился на излёте XIX века в саратовской губернии, и никто не учил его рисовать, не водил по музеям, не натаскивал в анатомии, столь важной для ваятеля. Откуда же у простецкого пацана - такая изумительная и даже пугающая точность?

Детство было не то, чтобы горьким, но типичным - труд с малолетства, тяготы, младшенький - «пил чай после всех, а затем убирал со стола», посещал сельскую школу и, как принято у будущих гениев - питал страсть к чтению. Рос ловким да рукастым - уже в старости поминал, что и пахал, и плотничал, и сапоги тачал, «…да и теперь смог бы».

Юность - служба в армии, во втором Туркестанском корпусе. Обыденная стезя не предвещала феерических горизонтов.

И тут - озарение. Цаплину приглянулся кусок белого мрамора, и по наитию солдатик вырезал из камня автопортрет. Сослуживцы и начальство ахнули. Не ожидали. Посыпались заказы. И вот - новая искра! Цаплин забрёл на местное кладбище и увидел древнеперсидское изображение барана.

Это архаичное диво так поразило, что ни о каком ином будущем, кроме как о ваянии, речи более не шло. Полуграмотный крестьянин, буквально наощупь выверяющий гармонию, мгновенно понял всё - об искусстве в себе и - о себе в искусстве.

После революции вернулся домой - с фотографии на нас глядит красивый парень, каких тогда было много - им предстояло созидание нового мира на месте обломков империи. В Саратове открылись

Свободные художественные мастерские - аналог столичного Вхутемаса, и Цаплин ревностно включился в работу по переустройству мира, быта и вселенной. Ребята мыслили высокими категориями «в сплошной лихорадке буден».

Оформляли город к праздникам, писали плакаты, рисовали декорации и рекламные объявления, чертили планы города-солнца - со стеклобетонными проспектами и домами политпросвещения.

А вот учёба в мастерских не пошла - с одной стороны теснили модные «-измы», а с другой - доставали маститые академики-классицисты. Цаплин выработал третий путь. Сам-свой. Там, где нет подражания и модничанья.

Говорил о себе-отщепенце так: «Из огромных стволов деревьев, которые находил на берегу Волги и тащил к себе, тесал свои первые большие скульптуры: "Семья", "Красноармеец", "Грузчик". Я привык к труду, это моя стихия.

Удовольствия, роскошь - это всё для меня чепуха». Умея ладить со всяким материалом, предпочитал дерево: «Это - моя слабость, оно духовнее камня, может быть, потому что ближе к человеку».

Городские власти смотрели на него, как на дерзкого самородка, но и старались поощрять - заказали бюст Карла Либкнехта, что само по себе - знак фавора, и в конце 1924 года разрешили персональную выставку.

Все наконец-то увидели тот непостижимый космос, где языческая праистория сливалась с энергией будущего. "Отец", "Три поколения", "Песнь весны", красноармейцы, матери - дыхание древности и нечто юное, свежее, бесшабашное.

В Москву Цаплин явился, когда ему было далеко за тридцать. Он быстро привлёк внимание - потянулись заказчики. "Голова Ильича" - на годовщину смерти Ленина - это серьёзная заявка на успех.

Фортуна улыбается Дмитрию - он становится членом престижной Ассоциации художников революционной России (АХРР), но несмотря на дружбу и общение с власть предержащими, Цаплин не стал угодливым - держался в стороне от «придворных» игр, в которые так любят втравливать художников, поэтов и скульпторов.

Его посылают за границу! Во Франции - лавры, а "Волжский грузчик" ошеломил парижан своей новизной и хтонической силой. Дружба с русскими эмигрантами, кофе у Шаляпина - тот хотел приобрети "Песнь весны", да Цаплин отказал.

Свою будущую жену Татьяну Лещенко он встретил тоже на Монпарнасе - увидел и тут же влюбился, правда, ухаживания были странными: «Вы русская, я вижу. Я должен делать вашу голову. Я советский скульптор Цаплин, меня здесь знают. Вот мой адрес - приходите завтра ко мне в мастерскую. Я буду вас ждать. Непременно приходите!»

Она как все порядочные девицы, отреагировала смешком и не явилась - через несколько дней он сам нашёл её.

В капризном Лондоне - очередной триумф. «Цаплин создаёт прекрасные произведения. Его искусство имеет в себе величие, наивность и мощь Средних веков, и чувствуется, что он черпает из самых глубоких источников природы и жизни», - писала британская «Дейли мейл» в 1930 году.

Потом - Испания, остров Майорка… Всё, складывалось как нельзя лучше. Почему же в середине 1930 г. Цаплин вернулся в СССР?

Эффектная жена и муза предала его, закрутив роман с американцем. Взяв дочку, скульптор отчалил к родным пенатам. Встреча была прохладной - дали скромное помещение для жилья и - подвальчик в районе бывших Торговых Рядов (ныне - ГУМ) под мастерскую.

Изменились вкусы - резкий символизм Цаплина уже казался чуждым. Его критиковали за схематичность и эстетствование - в середине 1930 г. возобладал академизм с его отсылками к эллинской законченности и ренессансному декору.

Цаплин, думая, что попал с корабля на бал, очутился на задворках - модными сделались иные ритмы, а Генрих Манизер ваял матросов и студенток, множа дворцовую пышность московского метро.

Цаплина не гнали и не гнобили, но и не примечали. Обидно - за рубежом аплодисменты, а на родине - холодный приём, да и то через раз. А тут - война, эвакуация и Барнаул. Вернувшись в Москву, Цаплин понял, что снова не ко двору - творчество всё больше подчинялось ампирно-барочному импульсу и даже протекция Сергея Конёнкова не помогала.

«Лишь наивному зрителю могут показаться оригинальными работы скульптора Д. Цаплина, выполненные в начале 30-х годов, когда сторонники нарочитой стилизации, грубого примитивизма мнили себя «творцами» некоего «искусства будущего», - писала пресса 1950-х г..

Цаплин замкнулся в своей подземной мастерской, но юные художники всё о нём знали! Во времена Оттепели, когда эстетическая парадигма вновь качнулась в сторону динамики и символизма, к «дедушке» Цаплину стали приходить гости - в том числе художник "Завтра" Геннадий Животов.

Суматошная эпоха. Споры об искусстве и смысле бытия, о взгляде на мир - старик-скульптор на всё смотрел горящими глазами. Он дожил до преклонного возраста, ничуть не растеряв огня души своей.

С воодушевлением работал над образами покорителей неба - его космонавты и мать-Земля, провожающая сыновей - это мир Ивана Ефремова и его "Туманности Андромеды", что-то беспредельно-грядущее, но древнее по сути.

Впрочем, всё, что делал Цаплин было отмечено сакральностью - его Ленин напоминает Далай-Ламу, женские фигуры - богинь исчезнувшей цивилизации, звери - тотемов Египта и Месопотамии.

Всё - цельно и могуче, при том, что большинство работ скромны по размеру. Цаплин умел «играть» с масштабами, чувствуя большое в маленьком и - крохотное - в громадном.

Умер чуть-чуть недотянув до восьмидесятилетия. Извилистая судьба - то широкие пути, то заколоченные двери. Величие, мощь и наивность, - как сказали о нём англосаксы. После смерти о нём писали мало - одна из немногих статьей была опубликована в конце 1960 г. - молодого автора звали …Александр Проханов.

Он тоже бывал в той мастерской. Но в целом Мнемозина - богиня памяти - оказалась неласкова с Цаплиным. Мы же восполним этот пробел - русского гения должны знать в России.