Статьи

Евгений Миронов: «Пустых залов в моей практике никогда не было»

Евгений Миронов - человек невероятно востребованный, актер, продюсер, художественный руководитель Театра Наций, член президентского Совета по культуре и искусству. Его график расписан по минутам. Но несмотря на занятость, Евгений Витальевич нашел время ответить на наши вопросы.

- Театр Наций только что объявил планы нового сезона. Какой проект Вам как худруку кажется наиболее значимым?

В связи со столетием революции особо отмечу программу «Утопии и трагедии». Обращение к этой теме для меня принципиально. Посредством театра нам бы хотелось попытаться проанализировать события века минувшего.

Зрителей ждет премьера фильма режиссера Александра Шейна «ВМаяковский», для нас это новый формат, прежде кинопоказов мы не устраивали, программа уникальных архивных видеозаписей, посвященная юбилею великого театрального режиссера ХХ века «Любимов 100», и экспериментальное действо «Красное колесо», основанное на романе-эпопее Александра Солженицына.

- Почему для Вас так важна эта тема сегодня?

Мы до сих пор до конца не разобрались, что тогда произошло, не повинились за события того времени, не осознали цену крови наших собратьев как с одной, так и с другой стороны.

И не дай нам Бог вновь оказаться перед выбором: красный - белый, свой - чужой. Подобная дилемма - самое губительное, что может быть в голове любого человека. Такое противостояние способно привести нашу страну к гибели.

- Думаете, театр может как-то влиять на умонастроения, учитывая, что его самого не перестает лихорадить: достаточно вспомнить истории с «Тангейзером», «Нуреевым»?

Сегодня театр оказался на передовой общественных столкновений. Еще год или два назад мы даже не могли в такое поверить.

Вероятно, моя мысль покажется утопической, но нам необходимо наладить диалог, объяснять специфику театра и современного искусства в целом, которое через сто лет превратится в не менее ревностно охраняемую классику.

Единственная сегодня возможность - это набраться терпения. Другого выхода у нас нет. Нетерпимость же приведет к тому, что какой-то бандит воспользуется ситуацией, как это было 100 лет назад.

- Но, быть может, стоит отказаться от чрезмерно резких экспериментов на сцене?

Уйти от экспериментов - это означает умереть, потому что театр не может без нового. Молодые художники всегда выступали против общества, власти, природы. Такова специфика молодости. Вспомните, когда Чехов написал «Иванова», это была первая его большая законченная пьеса.

Там конфликт даже не против Бога, как у Ивана Карамазова, а против природы. Иванов не понимает, почему не может реализоваться в этой жизни, почему разлюбил жену, которая ради него отдала все. Саша говорит, что это природа, это не он виноват.

Но он не может с этим согласиться, конфликтует с миром, отравляет жизнь себе и окружающим. В Театре Наций, тогда это был театр Корша, пьесу освистали, одна половина публики кричала «браво», другая - кидала в артистов овощи. А сегодня Чехов - классик, и уже нам говорят, что его пьесы нельзя ставить «в джинсах».

На самом деле - можно все. Художник, если он человек талантливый, сам определит грань, которую не стоит переходить. Да и зритель просто не придет на спектакль, если почувствует какой-то перебор или отторжение. Но никто, включая общество, регулировать художника не должен.

- А как же ответственность художника?

Безусловно, она существует. Во-первых, перед самим собой, перед своей совестью. Конечно, амбиции, желание быстрой славы, могут заставить молодого человека перешагнуть какие-то морально-этические нормы, но так устроена жизнь, что она сама же его и накажет.

Да и профессиональное сообщество очень точно среагирует. Есть люди, к мнению которых можно и нужно прислушиваться. К несчастью, у нас в обществе сегодня утерян институт доверия к уважаемым людям. Измарать грязью можно любого.

Мне кажется, в этом проявляется комплекс «шариковых», последствия того самого кризиса, когда все авторитеты были свергнуты, когда появилась мысль, что любая «кухарка может руководить  государством» наравне с профессором.

Но, чтобы руководить, а особенно столь тонкой материей, как культура, нужно обладать образованием и определенной чуткостью.

- А как же «ткачиха» Фурцева? Культура под ее руководством переживала невероятный расцвет.

Фурцевой, по сравнению с другими министрами, хватало осознания того, что она общается с великими людьми. Она отдавала себе отчет, что может чего-то не понимать.

- Какими в идеале, на Ваш взгляд, должны быть отношения между художником и властью?

Отношения должны выстраиваться не между властью и художником, а между художником и обществом, где во главу угла должно ставиться уважение. Михаил Пиотровский, искусствовед с мировым именем, директор Эрмитажа, лучше нас с вами понимает в изобразительном искусстве.

Даже если я ним не согласен и мне не нравится та или иная выставка, то должен с уважением отнестись к его точке зрения, попытаться разобраться, может, это я чего-то не понимаю. И так должно быть в любом сообществе, а не только культурном. Профессионалам, в свою очередь, нужно брать на себя ответственность, объяснять и учить.

- В преддверии столетнего юбилея Октября нас ждет премьера картины Владимира Хотиненко «Демон революции» (рабочее название — «Меморандум Парвуса»), где Вы исполнили роль Ленина. Не сомневались, когда Владимир Иванович предложил взяться за столь противоречивого персонажа?

Конечно, сомневался. Мне было необходимо понять, есть ли какой-то заказ на этот образ, поскольку идет юбилейный год. Но оказалось, что идея целиком принадлежит Хотиненко. Он сам вместе с молодыми соавторами написал сценарий. Мы показываем Ленина до революции, а это означает, что он находится в очень сложных, стесненных обстоятельствах.

Он давно покинул Россию, денег не хватает, потому что финансовая помощь от матери приходить перестала. Ленин готов к революции как идеолог, но не практик. Таким лично я Ильича в кино еще не видел, не знал о многих обстоятельствах.

Мне было интересно посмотреть на него в человеческом, бытовом плане. При этом, отдавая должное гениальному уму этого человека, не могу не признать, что свой талант он направил в очень страшную, разрушительную сторону.

- Не боялись упреков в исторической недостоверности?

Нет. Картина основана на реальных событиях. Материал собирался по воспоминаниям, исследованиям, документам. Там все очень точно, вплоть до того, сколько стоил суп, который они ели.

Что касается внешнего сходства, то, безусловно, мы его искали, я даже побрил голову, оставив только небольшой ободок из волос, чтобы не мучиться каждый день с накладкой. Из-за этого для театра пришлось заказывать парики, потому что играю в нескольких спектаклях молодых героев, Фигаро, например.

- Насколько вообще, на Ваш взгляд, допустима вольность в обращении с исторической фактурой? Например, в «Матильде» Вы сыграли директора императорских театров Ивана Карловича. Насколько мне известно, в реальности такого человека не существовало. Уместно ли вводить в историческую картину выдуманную фигуру?  

Мой Иван Карлович - собирательный образ. В реальности был целый ряд директоров, но мы посчитали, что картине необходим именно такой персонаж. Считаю подобное допустимым, так как мы все-таки снимали не документальный фильм, а художественный.

А значит, режиссер может дать свой взгляд на те или иные события. Показать историю так, как он это видит. В этом и заключается ценность творчества. Посмотрите фильм, а дальше скажете, убедил он вас или нет.

- Сегодня на экраны выходит множество байопиков: за последние годы Вы сыграли и Достоевского, и Алексея Леонова, и Ленина. В чем сложность изображения исторического лица?

В первую очередь необходимо для себя решить, для чего ты это делаешь. Просто сыграть известного человека - неинтересно. А вот разобраться в какой-то проблеме на его примере - значит обогатиться знанием, пережить новый опыт.

Например, во время съемок «Достоевского» сделал для себя открытие. Изучая его характер, близких ему людей, перечитывая различные воспоминания, понял, что и Настасью Филипповну, и князя Мышкина, и Рогожина Достоевский писал с себя. Такова была его манера. Разобрав Федора Михайловича, понял, откуда это все растет.

- Но при таком отношении невозможно обойти тему личной жизни героя...

Я себя оправдывал тем, что это разговор о «кухне» великого писателя. А без любви, без каких-то частностей непонятен масштаб всей его личности.

- Вы называете себя ленивым человеком, при этом регулярно выходите на сцену, продюсируете, невероятно загружены в кино, занимаетесь благотворительностью... Когда Ваш Иванов говорит, что много на себя взвалил, невольно ассоциируешь эти слова с Вами. Как удается сохранять силы?

Когда я только возглавил Театр Наций, было очень тяжело, потому что внедрялся в каждую тему, в том числе в стройку, мне было важно создать театр, которым мы бы гордились. Тогда никто не верил, что можно превратить котлован в популярную площадку.

Сейчас стало легче, так как у меня появились очень хорошие помощники. Экономическими,  хозяйственными вопросами не занимаюсь, хотя, безусловно, за все отвечаю и в курсе всех событий, но каждый день с бумагами не сижу.

А что касается того, как все успеть, где взять силы, - это вопрос долга. Каждый человек несет на себе ответственность за семью, близких, людей, которые рядом. Постепенно перестаешь думать, как со всем этим справиться, а просто берешь и делаешь.

- Вы уже десять лет возглавляете театр. Никогда не возникает желания сказать, «будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса»?

Бывает. Я же живой человек. Порой приходишь на прогон и понимаешь, - ничего не получается. Сколько вложено сил, денег, а результата нет. Но затем включаешься, начинаешь что-то подсказывать, особенно если режиссер молодой, и к третьему прогону происходит чудо. Это окупает все страхи, все мучения, все переживания.

И, конечно, когда видишь, как изменились ребята, с которыми мы начинали. Как сегодня Юлия Пересильд играет «Грозу» или как хорош Саша Новин в «Заводном апельсине». Они выросли в серьезных артистов, работают с выдающимися режиссерами. Надеюсь, что таких молодых талантов еще много будет в этом театре.

- При этом постоянной труппы у вас нет. Для каждого отдельного проекта команда набирается заново. Это сознательная политика? На Ваш взгляд, репертуарный театр как модель себя изжил?

Нет, иногда я и сам очень скучаю по театру с постоянной труппой, «театру-дому». Все-таки у меня с ним очень много связано, - я окончил школу-студию МХАТ, пришел в театр Табакова, у меня была своя гримерная, зеркало, на нем фотографии. А потом я ушел в свободное плавание.

Свой корабль мне пришлось строить с нуля. И поскольку когда-то был «отравлен» мировой режиссурой, то хотел, чтобы не только я, но и мои коллеги познакомились с театром во всех его проявлениях. Не только с нашим репертуарным, психологическим, но и с другими течениями.

При этом у нас идут разные спектакли, в том числе традиционные, как, например, «Иванов».

- Не было желания набрать собственный курс и на его основе создать постоянный коллектив?  

Преподавание - дело очень ответственное. Прежде чем к нему приступить, я должен с собой сговориться, найти время. Мы были, наверное, последним курсом Олега Павловича Табакова, которому он уделял столько внимания, сколько нам требовалось.

Дальше у него появилось много другой работы, и он отошел от преподавания. Поэтому, прежде чем приму такое решение, еще раз хорошо подумаю. Но вы правы, постепенно, если даже не курс, то студия у нас появится. Она сможет питать коллектив новыми идеями, ресурсами.

- За каким театром, по-Вашему, будущее: продюсерским, режиссерским, директорским?  

Театр - это, прежде всего, все-таки режиссер. Потому что главное - это идея, концепция. Конечно, актеры сегодня очень мощно развиваются и становятся сотворцами спектакля. По крайней мере, у нас в театре так.

- По какому принципу приглашаете режиссеров в Театр Наций?

Каждый проект индивидуален. С каждым режиссером ведутся долгие переговоры, потому что настоящие профессионалы, с которыми мы сотрудничаем, - Евгений Марчелли, Андрей Могучий, Робер Лепаж, - как правило, заняты, а некоторые из них возглавляют свои театры.

Что касается Малой сцены, то она в большей степени открыта для каких-то сиюсекундных идей, которые возникают у молодых начинающих постановщиков. Это место для проб и ошибок. Год назад появилось еще и «Новое Пространство», где также проходит много интересных событий… Таким образом, у нас три площадки, которые соединяются между собой очень хорошо.

- В вашем театре ставил и Боб Уилсон, и Робер Лепаж, и Алвис Херманис. Различаются ли наша и западная постановочные школы?

Талант, он, как говорится, и в Африке талант. Кардинальное отличие в одном - дисциплина. На Западе постановщики связаны контрактами, у них очень жесткие сроки, поэтому они хорошо знают, что такое дедлайн, когда надо сдать макет, показать костюмы, приступить к репетициям, выпустить.

У нас же - это еще из традиций нашего репертуарного театра - спектакль не всегда готов в срок, а премьеру порой приходится переносить. Конечно, были времена, когда старики мхатовские репетировали до тех пор, пока не получалось идеально, это могло длиться и год, и два. Это прекрасно! Но сейчас такая возможность вряд ли кому представится.

- Никогда не хотели попробовать себя в качестве режиссера?  

Нет, что вы. Я работал с гениальными мастерами и знаю, что это отдельный дар Божий.

- На пресс-конференции Вы сказали, что театр создавался не ради заработка. А должен ли он окупаться? По какому критерию оцениваете успех того или иного спектакля?

Для меня важна не столько окупаемость, сколько заполненность зала. В моей актерской практике пустых залов никогда не было. Другое дело, что у нас очень разные спектакли, достаточно сложная режиссура. Зрителя нужно правильно информировать, чтобы он понимал, стоит идти на Боба Уилсона или Максима Диденко или предпочесть что-то более понятное и традиционное.

Что касается денег, то большие проекты, наподобие «Сказок Пушкина», требуют особой технической оснащенности, а значит, и финансовых затрат. Кроме того, в таких спектаклях занято большое количество артистов, оркестр, они должны получать гонорар, на который можно существовать.

Если рассуждать исключительно как продюсеру, то я должен понимать: лучше пригласить режиссера подешевле, артистов попроще, ограничиться одним звездным именем, а декораций сделать по минимуму. Но это уже не искусство. Честно говоря, тогда уж лучше пойду в кино поснимаюсь.

- Что сегодня главное для артиста Евгения Миронова?

Как и для всех - оставаться человеком, простите за пафос. А что это значит? Уметь понимать, слушать противоположную точку зрения, сострадать. Сострадание - вообще наша исконная православная черта, сейчас она, к сожалению, у многих отсутствует, в том числе и у называющих себя верующими.

Беседу вела Ксения Позднякова