панорама русской жизни

Режиссёр, актер, автор телевизионных проектов, известный широкому зрителю как создатель сериала «Не родись красивой» Александр Назаров, рассказал нам о том, как создавал собственный «театр нового типа».

Комик по амплуа и любитель черного юмора, при этом преданный поклонник русской литературы, Александр Назаров говорит в своих спектаклях на вечные темы не со зрителями, а с жующими посетителями клуба, не с театральной сцены, а находясь у барной стойки.

Спектакли Назарова преподносятся публике «на ужин», и наше с ним интервью тоже прошло незаурядно - за обедом в кафе круглосуточных завтраков в день его рождения.

- Александр Владимирович, расскажите, почему вы играете спектакли в клубном пространстве?

Началось с того, что в 2014 году мы познакомились с журналистом и музыкантом Константином Мацаном. Вторая встреча состоялась, когда Костя пригласил меня на концерт своей группы «Полный состав», существующей со времен его обучения в МГИМО.

В итоге 7 из 10 песен, которые звучали на том концерте, вошли в спектакль «Папа, мама, я и Офелия» Но я забегаю вперед. Так вот, тогда у меня была идея сделать стендап на тему «Как стать святым».

И православный священник отец Андрей Ткачев начал писать мне тексты. При этом я хотел поговорить с публикой в том месте, в котором не надо и не принято говорить на эти темы.

Это как в «Искусстве войны» у Сунь-цзы: нужно залезть в тыл врага, взять его в том месте, где он меньше всего ожидает встречи. Давайте выйдем сюда, в бар, в клуб, где люди сидят, едят и пьют, а я им -  про Бога.

И отец Андрей Ткачев сказал: молодцы, ребят, так надо, они пьют, а мы им -  о высоком. И тут они перестают есть, начинают возмущаться, я, мол, сюда не за этим пришел, а потом начинают прислушиваться.

И это очень сложный путь, когда ты с несоответствующей темой выходишь в это пространство.

Услышав Костины песни, я предложил: а давай сделаем так -  я буду говорить, а ты будешь петь, давай поставим общий концерт, раз мы говорим на одни и те же темы. И дальше решили сделать спектакль.

Есть сюжет, отец и сын, есть история бывшего кавээнщика. И у нас сложилось путешествие героя. Потом оказалось, что есть такой и такой персонаж, и в результате родилась эта история.

Так я понял, что Костя -  мой автор, что я его нашел, и во втором нашем спектакле он выступает в качестве режиссера, а я там артист. Это счастье, когда ты можешь сказать режиссеру: ставь все, что считаешь нужным.

Я туда не лезу, хотя он спрашивает, как надо, а я ему говорю: выкручивайся сам, ты человек талантливый.

- Клубное пространство, живая музыка, жанр стендапа. И вдруг тема Бога, спасения, отсылка к русской литературе. И все эти вещи названы своими именами. Нет опасения впасть в дидактику? Такие постулаты не проще ли донести до зрителя каким-то мистическим языком?

Если я начну разговаривать мистическим языком, то как раз и возникнет ощущение дидактики. Мистическим языком могут разговаривать те, кто в этом понимает. Я в душе материалист, я не умею молиться и заявляю об этом трагически.

Я очень завидовал Махатме Ганди, который говорил, что он прежде всего человек-молитва. Я не мистик. В этом смысле для меня любой мистический путь -  нечестный, я начинаю разговаривать о чем-то чужом. Я комик.

Самый простой и понятный путь -  говорить на привычном языке о тех вещах, в которых ты понимаешь, и рассказывать о тех людях, которых ты встречал. Мой путь -  комедийный, я не мог бы рассказывать трагические истории -  я в них не верю.

У меня черный юмор, но при этом я могу создавать лирические и романтические спектакли.

- Почему ваш проект называется «Тiатр»?

Мы долго думали, как назваться, и назвались тiатром через i. Это не совсем настоящий театр с точки зрения формата -  спектакли идут в клубах. Нам очень нравится схема, которую мы будем сейчас продвигать -  формула «комедия на ужин».

- Это я придумала.

Так мы твои должники. Нам очень нравится это название. Люди едят во время действия, и мы не можем это отменить, потому что иначе клубу невыгодно. У нас каждый спектакль -  полностью проданный зал.

А я большой поклонник смеховой культуры и идей Бахтина. У него есть мысль, что карнавал -  это попытка расставить все точки над i. Своего рода инвентаризация ценностей.

В карнавальную неделю, согласно Бахтину, разрешено смеяться над чем угодно. Это некое искушение кощунством. Задача -  отрицать любую ценность. Если эта ценность реальна, ее невозможно будет отрицать, она вернется.

А вот если эта ценность нереальная, то она умрет. В принципе, мы ставим перед собой амбициозную задачу: попробовать провести инвентаризацию всех либеральных ценностей современного мира, расставить все точки над i.

Кроме того, это не настоящий театр, а тiатр, мы осознанно совершаем орфографическую неточность. Публика понимает, что если люди называют свой театр с ошибкой, то это, скорее всего, ироничные люди, подразумевается, что там играют комедии.

Мне тут недавно сказали, что у нас очень белорусско-украинское название. Но эта буква -  не отсылка к украинскому языку. Вот такая история.

- Наше знакомство состоялось в школе, где вы в далеком 1989 году работали учителем русского языка. Может быть, поэтому в каждом спектакле отчетливо прослеживается влияние русской литературы на ваше творчество?

Самыми яркими воспоминаниями о вас как учителе стали уроки по Достоевскому. Это любимый русский писатель режиссера Назарова?

Во время пандемии я переслушал всего Достоевского, отметив таким образом приближение его 200-летия. В каком-то смысле ты попала в точку этим вопросом: в этом году я буду впервые ставить Достоевского, «Вечного мужа».

И это мировое заболевание, каждый, кто прошел через его книги, переболел им. Поэтому вопрос, люблю ли я Достоевского, это вопрос: «а какая ваша любимая болезнь?». Переболел коронавирусом, и это стало частью жизни.

Вот и Достоевский тоже ее часть, болезненная часть. Для меня вершина русской и мировой литературы -  это Толстой, более «ровный» автор. А любимый русский писатель -  Чехов.

Сейчас второй раз в жизни занимаюсь Шукшиным и понимаю, что обожаю этого автора, перечитал все его рассказы. А без Достоевского невозможно -  есть типы, сформированные им, Юнг бы их назвал архетипами.

- Вам как комику не сложно работать с таким материалом?

Сейчас, когда мы занимаемся пьесой, у нас подход следующий: Довлатов считал, что Достоевский -  самый смешной русский писатель, и я с ним абсолютно согласен.

Это человек с гениальным чувством юмора, написавший огромное количество очень смешных романов и повестей, и «Село Степанчиково», и «Дядюшкин сон».

Сама история, как герой «Бесов» кончает жизнь самоубийством, -  это издевательская черная комедия. Почему я говорю о Довлатове?

У Кости Мацана такой немного странный довлатовский юмор, и у нас есть такая задача: мы бы хотели написать историю «Вечного мужа», как ее написал бы Довлатов, чтобы это не была однозначно трагическая история, так как сама по себе она смешная.

Муж покойной жены приходит к любовнику непонятно зачем, никому из героев не хочется сочувствовать, а в итоге сочувствуешь абсолютно всем. Это такая довлатовская схема.

Поэтому мы редко говорим -  Достоевский, мы говорим -  Довлатов. Еще мы упоминаем Вуди Аллена, это тоже наш любимый автор, его умная комедия нам близка.

Разница в том, что первый спектакль более мужской, а второй посвящается женщинам. Тема любви - это наша общая тема.

Как бы мы ни отказывались от Бога, он в нас существует, он все равно из нас лезет, он всегда живет в человеке, всегда жил. Мне, например, в этом смысле очень нравится мой герой в «Офелии».

- Он налагает на себя руки, когда сын говорит, что любит его. Какое-то переосмысление всей своей жизни, раскаяние. Возвращение блудного отца? Библейский мотив под другим углом зрения?

Да, в каком-то смысле возвращение к себе. История моего героя -  это история нашего поколения.

Мы топчем его в грязь, он такой-сякой, а в финале выясняется, что он все знал, но ни разу не сказал, что сын ему не сын, что это сын греха, но он его воспитывал, помогал, дал ему образование. Отец тоже любит сына. И это оправдание того образа, который в каждом из нас живет.

- Герой родился, как и вы, в 60-е годы. В чем особенность этого поколения?

Наше поколение, да и твое тоже, хотя и более позднее, -  пропащее, это поколение предателей, и ничего путного из нас не выйдет, мы должны понять. Осознать, что мы все это сделали своими руками, покаяться.

К сожалению, мы совершили большое предательство. Мы всегда жили в режиме двойных стандартов и спокойно в нем уживались.

Я ходил в школу, где мой учитель истории рассказывал о большевиках, где мы учили диалектический материализм, а потом вечером дома я слушал радиостанцию «Голос Америки».

Я понимал, что комсомольская организация -  прогнившая и буржуазная, выходцы из нее в итоге стали первыми олигархами. Но при этом я спокойно в ней варился. Мы научились быстро «переодеваться».

Я не снимаю вины с себя, хотя и занимался другим видом деятельности, но был внутренне готов к тому, что можно воровать, что, случись так, я пойду и украду. То есть меня к этим двойным стандартам приучили.

Любопытная вещь -  мы жили в очень странной, с немыслимой экономикой, но богатой стране, где не кормили людей, зато откладывали деньги на мировую революцию. И теперь свое предательство этой страны мы ставим себе в заслугу.

Мне за это стыдно. Если наше поколение это осознает, -  хорошо. А люди, которые пришли за нами, -  поколение сложное, вот Костя (Константин Мацан. - прим. ред.), например, к нему принадлежит, он 1986 года рождения, между нами 20 лет разницы.

- Они индивидуалисты в отличие от нас, людей с коллективной историей, когда «один за всех и все за одного», у них этого намного меньше. Индивидуалисты-одиночки.

Но если мы смирились со своим предательством, то они находятся в протесте по отношению к нам! И это хорошо, они как будто говорят: ну что ж вы так?

Воспитанные в индивидуализме, они уже готовы к другой жизни, но я чувствую, что эти люди, которые не знали, что такое общая советская жизнь, тоскуют по какому-то объединению, и эта тоска очень сильна, она в них подсознательно заложена.

Это невозможно скрывать, герои спектакля «Офелия» говорят об этом. Костин персонаж -  сын, человек со стержнем, он отличает черное от белого и в итоге принимает решение, что пойдет прямым путем: он не пойдет тем путем, которым пытались идти мы, он, наконец, прощает отца.

Гениальная мысль пастыря Игоря Фомина: «Если ты не нашел в отце Бога, ты никогда не найдешь в Боге отца». Именно Костя приучил меня к этой фразе, что рано или поздно мы должны вернуться к отцу в глобальном смысле.

- Второй спектакль посвящён женщине, но женщина там -  самая настоящая заблудшая овца, и именно мужчина вытаскивает ее из пропасти. Почему на него возложена эта задача?

Сценарий нового спектакля написал Костя, а сюжет придумали мы с Наташей (Наталья Рыжих, актриса, жена режиссера А. Назарова. -  прим. ред.) много лет назад. Основная мысль в том, что проблема в мужчинах, потому что жутко нарушен баланс.

Мы создали безопасный мир, в котором, как ни странно, первыми умирают мужчины. Он может не быть ни защитником, ни охотником, потому что женщина все равно выживет.

И в результате женщина оказывается преданной, и теперь ей приходится выполнять мужские функции. Это одна из причин, по которой мужчина должен понять, что его первоочередная задача -  быть отцом.

Мне, например, этого не объясняли. Мне было сказано, что я должен быть хорошим мальчиком, хорошо учиться, поступить в институт. И так далее.

Поэтому, в свою очередь, я должен объяснить сыну, что он может быть артистом или выбрать другую профессию, но все равно он будет отцом и, когда он им станет, у него будет свой путь. Это и есть основная ценность, а не что-то другое.

Так вот, пока баланс не пришел в норму, женщина оказывается преданной, но при этом она остается женщиной, хранительницей очага, продолжательницей рода и так далее. Но теперь вынуждена жить разумно.

И мир продолжает идти по этому пути, это даже называется социально-экономическим прогрессом. Все то же самое я переживаю на примере собственной семьи.

И в такой ситуации, находясь в тупике, мы начинаем говорить на эти темы, возвращать мужчину к своим основным задачам, а женщину -  к своим.

- Вы рассказываете в спектаклях и о своей внутренней трансформации? О своей семье с Натальей Рыжих в том числе?

В любом случае ты всегда рассказываешь о своей собственной тоске. Любое из того, что мы делаем, мы делаем для того, чтобы решить свои проблемы.

Когда актер играет роль, и эта игра -  процесс его собственного изменения, то это всегда искренне. Странно, когда человек выходит на сцену и говорит: я вас сейчас научу. Да кто ты такой, что нас будешь учить?

Более правдивая позиция -  я человек грешный, я вам сейчас расскажу, как я грешил и продолжаю. Но стоит только сказать: я уже другой, я изменился, -  все, уйди со сцены, это неправда.

Я рассказываю о вещах, которые происходят и происходили со мной. Мы рассказываем о нас самих. О вещах, которые нам страшны и близки.

Но при этом мы понимаем, что только-только «научаемся говорить», у нас нет иллюзий, мы делаем первые попытки, -  хотя это странно звучит от человека, которому сегодня исполняется 55 лет.

- Героиня спектакля «Время обнимать» отрицает любовь, но в результате к ней приходят чувства. Разве это отрицание про вас?

Это то, что происходит и со мной в том числе, -  я отрицаю любовь. Как данность, потому что она мне очень и очень мешает заниматься собой. Но потом в какой-то момент я начинаю понимать ее ценность.

Бывают такие дни в жизни, когда ты находишься в состоянии претензии к Богу: как же так, почему так. Но в какой-то момент ты получаешь ответ на вопрос, зачем все это нужно.

Это происходит со мной, когда я провожаю сына до школы, я стою и со стороны смотрю, как он идет ко входу. И я испытываю чувство высокой благодарности к Богу за то, что у меня все это есть.

Я устаю, каждое утро приходится вставать в 7 утра, и такой график продлится еще долго. Но я вдруг понимаю, как благодарен Богу за это.

Хотя оно мешает, надо лечь спать в час ночи, чтобы шесть часов поспать, ты не успеваешь сделать вечером личные какие-то дела.

Это и есть момент настоящей любви, в который я понимаю, что этому маленькому мальчику, этому человеку, мне удается хоть как-то служить.

И в этом почти бескорыстном (почти, потому что не будем забывать о пенсии!) служении и есть смысл. Увы, я знаю, что точно есть люди, которым это не дано, и я не могу забраться в их сердца.

- Расскажите, как возникла идея сюжета спектакля «Время обнимать»?

Мы давно с Наташей придумали эту историю, она называлась «Против шерсти». После 2010 года, когда Наташе было сорок, а мне уже к пятидесяти, мы задумались о втором ребенке и совершали отчаянные попытки стариков.

И оказалось в какой-то момент, что мне надо сдать анализ спермы. Я даже не задумывался, как это делать: ну, надо и надо. А тут захожу в эту поликлинику, мне дают стаканчик -  иди. И Наташа говорит -  иди.

И я вдруг понимаю, что от меня требуется, меня заводят в комнату, там есть телевизор, порножурналы. Я говорю: я не могу, я не буду. В итоге сдал этот анализ в другой день, не важно как.

Но с того момента осознал, что в каждой поликлинике, занимающейся репродукцией, есть комната для мужской мастурбации.

И это считается нормальным. Когда ты с этим сталкиваешься и начинаешь все узнавать про ЭКО, про гормоны, про суррогатное материнство, то понимаешь, что все это какое-то удивительное вмешательство в Божий промысел.

И общество тебя толкает к этому пути. Говоря глобальным языком, я не мракобес, я просто понимаю, что есть вещи, которые делать не надо. Ну вот не надо так! Пойди в детдом, возьми человека домой и воспитывай его.

Он лучше, чем ты, он столько уже натерпелся и даже не знает об этом. Так тема спектакля и родилась: когда мы пытаемся заменить жизнь чем-то искусственным, то ничего не получается и никогда не получится.

В основании всего лежит простая и одновременно сложная вещь: умение любить. Без него невозможно существовать, я понял, что можно двигаться только в эту сторону.

Беседу вела Вера Смагина