Авторизация


На главнуюКарта сайтаДобавить в избранноеОбратная связьФотоВидеоАрхив  

Миссис Крэг (фрагмент). 1923 г.
Автор: Фешин Николай Иванович
Источник: Частное собрание
11:23 / 07.06.2021

Казанский русак-американец
На дворе стояла Belle Époque - прекрасная, дивная, загадочная эпоха, впоследствии названная Серебряным веком. Возникали и множились творческие союзы, царил декадентский «Мир искусства», писались выспренние стихи, а из окон, оплетаемых кованными ирисами и розами, неслись звуки фортепиано. Фешину повезло с наставником. Им был сам Илья Репин, яро не выносивший импрессионистов

Атмосферная и насыщенная выставка "Николай Фешин" в Третьяковской Галерее

«Лично я всегда старался выразить сюжет технически, строя свою работу на основе технического выполнения, как музыкант-виртуоз, а не как музыкант-композитор».

Николай Фешин о своём творческом методе

Илья Ильф и Евгений Петров, путешествуя по Америке в середине 1930-х, встретили в индейском городке Таос некую даму, говорившую по-русски и, более того, прибывшую когда-то из России.

В своём путевом романе "Одноэтажная Америка" наши сатирики подробно описали тот изумительный случай. Найти русскую женщину в запредельном Таосе! «Она уехала в двадцать третьем году из Казани.

Муж её - художник Фешин, довольно известный в свое время у нас. Он дружил с американцами из АРА (American Relief Administration – организации, помогавшей в ликвидации голода 1921-1923 гг. – прим. авт.), …которые были на Волге, и они устроили ему приглашение в Америку.

Он решил остаться здесь навсегда, не возвращаться в Советский Союз. Этому главным образом способствовал успех в делах. Картины продавались, денег появилась куча. Фешин, как истинный русак, жить в большом американском городе не смог, вот и приехали сюда, в Таос».

К 1935 году Николай Фешин был практически забыт – за те двенадцать лет, что семья художника пребывала вдали от родины, в Советском Союзе произошла кардинальная трансформация бытия - не только появились революционные течения в искусстве, но и родилась новая цивилизация.

Госпожа Фешина, меж тем, продолжала своё невесёлое повествование. Выяснилось, что семейная жизнь дала трещину и чета распалась: «Он теперь в Мексико-сити. Дочь учится в Голливуде, в балетной школе».

Миссис Feshin осталась в Таосе одна. А ведь как романтически всё начиналось – тогда, в Казани, где мэтр взял в жёны свою молодую студентку.

Разумеется, Ильф и Петров уговаривали эмигрантку вернуться к родным пенатам и начать всё с белого листа, но Александра Фешина отрицательно качала головой: выбор сделан, а в Советской России она будет столь же чужая, как и тут - в штате Нью-Мексико.

…Нынче своеобразная мода на забытые имена, равно как на малоизвестные картины популярных авторов. Кого сейчас можно удивить "Боярыней Морозовой" или "Опять двойкой"?

Устроители выставок ловят настроение толпы (образованной толпы!) и потому всё чаще отказываются от хрестоматийных экспонатов в пользу «незнакомцев», поднятых из мглы запасников или скромно маячивших вторым-третьим планом на сборных экспозициях.

Зрителю всё чаще предлагают заново открывать для себя художников, некогда преподававших, блиставших, поражавших.

Тому пример – небольшая, но атмосферная и насыщенная выставка «Николай Фешин. Из собрания Государственного музея изобразительных искусств Республики Татарстан», открытая в Третьяковской Галерее.

Судьба Фешина неразрывно связана с Казанью – крупным университетским городом, интеллектуальным центром, оазисом творческой мысли. Евразийская столица русского мира! Будущий художник родился в 1881 году. Отец был резчиком иконостасов.

Несмотря на очевидный талант Фешина-старшего, семья жила бедно – тут не умели грамотно планировать и, кроме того, он часто скидывал цену и даже работал бесплатно, а щедрость ещё никому не приносила барышей.

Тем не менее, сын получил неплохое среднее образование и был оправлен в Санкт-Петербург – в училище при Императорской Академии художеств.

На дворе стояла Belle Époque – прекрасная, дивная, загадочная эпоха, впоследствии названная Серебряным веком.

Возникали и множились творческие союзы, царил декадентский «Мир искусства», писались выспренние стихи, а из окон, оплетаемых кованными ирисами и розами, неслись звуки фортепиано.

У молодёжи были популярны французские мастера, писавшие на Монмартре свои «впечатления» - impressions, но учёба начинается не с ощущений и бликов, а с годной техники. Фешину повезло с наставником.

Им был сам Илья Репин, яро не выносивший импрессионистов, считая их произведения «…едва допустимой мазней начинающего любителя, бездарного и холодного».

Фешин, став, будто бы вопреки учителю, одним из ведущих русских импрессионистов, отмечал: «Как я вспоминаю, Репин никогда не подавлял своим мнением индивидуальности студента, напротив, как большой художник, он всегда ценил в нём более или менее оригинальное».

Но эта оригинальность должна была вписываться в реалистический канон! Биографы не единодушны – одни полагают, что Репин выдвигал Фешина, как первого ученика, вторые убеждены, что великий передвижник не особо его и замечал в своей многолюдной мастерской.

Так или иначе, Фешин остался благодарен и Репину, и училищу.

К сожалению, на выставке нет ни дипломной "Капустницы" (это не беленькая бабочка, но засол капусты деревенскими бабами), ни "Черемисской свадьбы", по мнению искусствоведов, ставшей отправной точкой в творчестве мастера.

Первую не смогли транспортировать из Музея академии художеств, а вторая после торгов Sotheby´s уехала в частную коллекцию.

Фешин-выпускник мог бы остаться в Питере, но вернулся в Казань – там всё родное. Преподаёт в Казанской художественной школе, много пишет, ездит по окрестным деревням – там воздух чист и подлинная, хотя, и не всегда, красивая жизнь.

Вот – мрачная "Бойня", где пейзане режут скот. Запах крови и ужаса, но для скотобойни это – ежедневная проза. Мы все едим мясо, и оно добывается именно так. Динамично-весёлое «Обливание» идёт на контрасте.

Во время засухи крестьяне окатывали водой всех, кто шёл мимо колодца – то был не просто моцион, а языческий «призыв дождя», сочетаемый с христианским очищением от грехов. Тут буквальное ощущение резкого холода посредь жары.

Особенно удалась тощая девочка с выпученными глазами и всеобщее «бррр!» Главное отличие русского импрессионизма от французского – это зафиксированное движение, тогда как аутентичный, «монмартрский» вариант – любование остановившимся кадром.

У Фешина появляются восторженные ученики, а девушки поголовно в него влюбляются – он красив, умён, интересен. С автопортрета взирает худой, выразительный блондин, окружённый солнечным сиянием.

Ведёт он себя сдержанно, не пытаясь играть роль дамского угодника, в отличие от своего коллеги – Павла Бенькова, чей портрет мы также видим на выставке.

Их судьбы во многом схожи – оба из Казани, но учились в Петербурге, получив наивысшие баллы; оба вернулись домой, чтобы преподавать. И Фешин, и Беньков женились на своих питомицах – девушках из интеллигентных семей.

Только итог был разный – Фешин уехал, а Беньков остался.

Среди фешинских работ важное место занимают портреты Надежды Сапожниковой – казанской художницы, интеллектуалки и меценатки из купеческого рода.

Её отец владел мануфактурным магазином, однако, не был самодуром, как принято думать о провинциальных негоциантах

– Надя окончила гимназию и музыкальную школу, занималась декоративно-прикладным искусством, а когда ей было уже двадцать семь лет (более, чем зрелый возраст по меркам 1900-х годов!) пошла учиться живописи.

Ходили слухи о её страстном романе с Фешиным, ибо он возил её в Париж, бесконечно писал портреты, в коих прослеживается тонкая интимность, но женился на юной Сашеньке Белькович - её-то он потом и бросит в Таосе!

Что касаемо Сапожниковой, она так никогда и не вышла замуж.

Её портрет в белом платье – центральная тема выставки. Надя предстаёт в наряде пушкинских времён, с характерной причёской – прямой пробор и локоны. В руке - закрытый веер.

Такие маскарадные переодевания были в ходу – Серебряный век тосковал по веку Золотому.

«По сторонам ледяного лица / Локоны, в виде спирали» - писала Цветаева, а печальный декадент Борисов-Мусатов переносил своих героинь куда-то в заброшенные поместья 1830-х годов.

На выставке – сразу несколько портретов Сапожниковой, на всех из которых она грустна и недовольна. Видимо, она ощущала себя лишь удобной моделью для того, кого искренне любила.

Лучшее, что создал Николай Фешин – это детские изображения. Он с увлечённостью писал и свою дочь Ию, и крестьянских детей, и юных индейцев в Таосе. Один из примечательных экспонатов – портрет Вари Адоратской.

Здесь явная перекличка с Валентином Серовым и его «Девочкой с персиками» - тот же свет и колорит. Хорошенькая десятилетняя Варя написана сидящей прямо на столе, посреди фруктов и чашек. Рядом – любимая кукла. Дата – 1914 год.

Возникает риторический вопрос: «Что ждёт её в грядущую годину?!» У этой малышки – потрясающее будущее.

Дочь профессиональных революционеров-большевиков, пребывавших то в ссылке, то в Швейцарии, она сделает неплохую карьеру при советской власти – будет работать переводчицей в институте Марксизма-Ленинизма.

Варя – Варвара Владимировна интересовалась судьбой Фешина и пыталась связаться с ним через свои Коминтерновские каналы. Удалось ли ей это – неизвестно.

Умерла в 1963 году в своих апартаментах знаменитого Дома на Набережной. А вот симпатичный и упитанный Миша Бардуков.

Портрет не был закончен, как утверждают искусствоведы, из-за конфликта с родителями ребёнка – Фешин узнал, что мадам Бардукова за глаза поименовала художника «фитюлькой» из-за его худобы.

Но даже в незавершённом виде картина смотрится полноценным произведением. Скоро все эти недоразумения и прочие фитюльки будут казаться милым фарсом.

Грянула Революция и понеслись тачанки Гражданской войны. Фешин, как и большинство интеллигентов, слегка фрондировавших при царе, был вынужден признать, что «старый мир» обрушился не так патетично, как он себе это представлял.

«Нужно сказать, что я и моя семья меньше других пострадали от жестокостей революции. Некоторые мои ученики неожиданно оказались на ответственных постах в новом правительстве.

Один из таких учеников в самый разгар войны побеспокоился обо мне, чтобы меня не трогали, и я был под защитой», - вспоминал Фешин. То есть не трогали, а могли бы и тронуть – время было зверское и брутальное. Рубили с плеча. Красные кони топтали без разбора.

Художник попытался кое-как вписаться в новые реалии – его картины 1917-1923 годов не выглядят депрессивными. Видно, что неюный уже человек старался найти точку опоры. Деревенские и городские пейзажи, портреты учеников, эффектные «ню» - всё, как обычно.

В 1921 году выходит красочный альбом с репродукциями его лучших вещей. Быт налаживается? Фешина всё чаще приглашают работать в комиссиях и комитетах.

Но не сложилось: «Я чувствовал, как день ото дня я бесполезно терял мою творческую энергию, поскольку искусство использовалось только в целях пропаганды».

С карандашного автопортрета 1921 года на нас, точнее поверх нас глядит усталый мастер. Когда блеснула возможность, Фешин выбрал Америку – там он ещё больше прославился, обрёл мешок долларов, написал мега-звезду немого кино Лилиан Гиш в образе Ромолы.

Ему рукоплескали шёлково-бриллиантовые Вандербильдихи – коротко стриженые, дышащие духами и пресыщением. Его дочь Ия сформировалась уже истой американкой, не забывавшей, впрочем, о своих русских корнях и о той стране, которую она потеряла.

Надо ли осуждать Николая Фешина за то, что не принял Советы и удрал в заокеанский Парадиз, населённый богатыми заказчиками? Думаю, нет. У каждого – свой путь.

Для Фешина главной темой были всё же не деньги, а свободное, ничем не ограниченное художество.

Он и Сашеньку свою покинул не ради какой-нибудь крошки из Голливуда или очередной талантливой ученицы, а потому что счёл, что жена – это путы. И потому Бог ему судия.



Комментарии:

Для добавления комментария необходима авторизация.