Авторизация


На главнуюКарта сайтаДобавить в избранноеОбратная связьФотоВидеоАрхив  
Портрет поэта Василия Кирилловича Тредиаковского. 1750-е гг.
Источник: Википедия, свободная энциклопедия
01:00 / 22.01.2015

Тредиаковский Василий Кириллович (1703-1769), поэт
Тредиаковский: «Исповедую чистосердечно, что, после истины, ничего другого не ценю дороже в жизни моей, как услужение, на честности и пользе основанное, досточтимым по гроб мною соотечественникам». Это значит, что поднял свой труд Тредиаковский из любви к родине, из могучей страсти послужить делу основания русской научной и литературной культуры

Василий Кириллович Тредиаковский русский поэт и филолог  родился в 1703 г. в Астрахани, где еще дед его был приходским священником; у отца был известный достаток; первое образование было церковное, — большую начитанность в церковной литературе Тредиаковский обнаружит и позднее, — и в связь с этой литературой надо поставить и известную витиеватость, запутанность фразы, предпочтение изощренно-сплетенных конструкций речи, которое навсегда останется приметой языка Тредиаковского в прозе и в стихах.

Случайность показала юноше другую науку. Около 1720г. он поступает в школу, которую учредили обосновавшиеся в Астрахани католические монахи-капуцины. Пребывание их вызвало, естественно, беспокойство местного духовенства; дело дошло до Синода, но астраханский губернатор отстоял школу, ссылаясь на то, что она в городе единственная, где «тамошний суровый народ» может научиться латыни. Этим астраханским губернатором был известный Артемий Волынский; так, по иронии случая, отстоял латынь Тредиаковского тот самый человек, который впоследствии так возмутительно бесчеловечно его оскорбил. Католические монахи хорошо учили латыни, а Тредиаковский еще юношей обнаружил способности прирожденного филолога.

Школьная астраханская латынь стала основой будущих поразительных его латинских знаний. Второй поворот в его ранней судьбе связан с посещением Астрахани Петром, перед отправлением в Персидский поход в 1722г. Известный анекдот (царь, будто бы, поговорив с прилежным школьником, произнес пророческие слова: вечный труженик) придуман позднее, но в анекдоте, рассказывающем небывалый и невозможный случай, сказалась смутная память о том, что пребывание Петра в Астрахани сыграло какую-то роль в судьбе Тредиаковского. А это весьма вероятно. За Петром приехали в Астрахань Дмитрий Кантемир, отец поэта, нужный Петру в задуманном Персидском походе как знаток Востока и восточных языков, а Кантемира сопровождал его секретарь Иван Ильинский, способный переводчик, силлабический поэт, воспитанник московской академии.

Что Ильинский познакомился с юношей Тредиаковский, признал его способности, посоветовал ему поехать в Москву и, быть может, помог ему не только советами, видно из того, что через много лет, в 1755г., в трактате «О древнем, среднем и новом стихосложении российском», перечисляя представителей «среднего» (т. е. силлабического) стихосложения, Тредиаковский дает Ильинскому характеристику, отзывающуюся личной благодарностью: «праводушный, честный и добронравный муж, да и друг другам нелицемерный» — в оценке явно сквозит теплая память какой-то важной услуги. Ильинский еще был в Астрахани, когда Тредиаковский в начале 1723г. ее покинул: смелый плебей, один из тех, кто поднят был петровской реформой к новой жизни, отправился на поиски высших наук. Единственной тогда высшей школой в России была Московская славяно-греко-латинская академия, в просторечии Заиконоспасская школа.

Тредиаковский три года (1723—1725гг.) слушал в ней лекции по риторике и пиитике, усвоил традицию виршеписания и написал (как он сам вспоминает в трактате 1755г.) две недошедшие до нас студенческие трагедии — «Язон» (на сюжет греческой мифологии) и «Тит» (из римской истории). Трагедии были, вероятно, не выше среднего уровня тогдашней московской школьной драмы; важнее было изучение русских силлабических поэтов, от Симеона Полоцкого до Ивана Ильинского; насколько полно и серьезно Тредиаковский их изучил, видно из блестящего изложения истории «среднего» стихосложения в трактате 1755г.; оно доныне остается непревзойденным. В 1725г. Тредиаковский написал «Элегию» на смерть Петра, дошедшую до нас только потому, что автор счел нужным ввести ее в сборник стихов, приложенный к «Езде в остров Любви» (1730г.). Элегия написана «героическим» 13-сложным силлабическим стихом; выделяется она из виршевой московской поэзии тех лет только подчеркнуть академическим характером: Петра оплакивают осиротевшие науки: философия, механика, математика, — набросок будущей Ломоносовской темы (музы с воплем провожают в могилу Петра).

В конце этого же 1725г. Тредиаковский совершает второй в жизни побег, но гораздо более опасный и ответственный. Он бежит с оказией в Голландию, где находит приют у русского посланника графа Головкина, а оттуда, предварительно в Гааге научившись французскому языку, пешком отправляется в Париж, который для него, воспитанника капуцинов, издавна был мировым центром просвещения (вообще, культурные симпатии к католическим странам типичны для раннего Тредиаковского, как, напротив, предпочтительное уважение к науке протестантских стран — для Феофана). Парижское трехлетие (1727—1730), как и весь заграничный период жизни Тредиаковского, биографически совершенно темны. Почему в Гааге ему покровительствует посланник? Почему в Париже он живет в доме и на полном содержании русского посланника Куракина? Как оба посланника могли принять в свой дом беглеца-студента? Учился он в Сорбонне, но окончил ли ее, неизвестно.

Тредиаковский позднее любил рассказывать, что он слушал лекции великого Роллена, но Роллен в это время уже не преподавал в Сорбонне. Неясна и политическая роль, которую играл Тредиаковский в Париже, как домочадец и секретарь Куракина: князь поручил ему переговоры с сорбоннскими богословами, которые (после пребывания Петра в Париже в 1717 г.) хлопотали о соединении католической церкви с православной. Очевидно, он политический агент Куракина по делам, требующим специальных исторических и церковных знаний. Знаком долгой парижской связи с Куракиным является посвящение ему «Езды в остров Любви» (1730), составленное в самых подобострастных выражениях, с печатной благодарностью за содержание «на ваших деньгах» в продолжение нескольких лет! Не сладок был княжеский хлеб русскому ученому-разночинцу XVIII в.!

Неясны обстоятельства заграничного пребывания Тредиаковского, но зато совершенно ясны громадные культурные его приобретения. Он в совершенстве овладевает французской литературой — от Малерба до современности. Вырабатывается его литературное мировоззрение, формально буалоистское, но на деле расходящееся со строгой эстетикой Буало, соответственно общему во Франции движению умов; Тредиаковский, вчитавшись в споры «древних» с «новыми», примыкает к «новым», т. е., вопреки учению Буало о принципиальной непревзойденности античных поэтов, признает превосходство Мольера и Расина над Плавтом и Софоклом, а это мнение философски предполагает идею непрерывного совершенствования произведений разума, следовательно, Тредиаковский овладел пред-вольтеровым уровнем французской просветительской мысли.

Далее, формально согласимо с эстетикой Буало, но на деле выходит за ее пределы предпочтение, которое Тредиаковский явно оказывает тем мелким поэтам, которых так необозримо много было в Париже около 1725—1730 гг. 18 французских стихотворений, введенных в сборник, приложенный к «Езде в остров Любви» (1730), написаны хорошо, во всяком случае, не хуже среднего уровня французской поэзии стиля «регентства». Но важнее вопроса о качестве вопрос о литературном направлении, а по направлению мадригалы, песни и куплеты Тредиаковского принадлежат той культуре литературной «мелочи», которая была знаком распада «великого вкуса» XVII в. Но важнее всего приобретенная в Париже филологическая эрудиция; она поистине была громадна; Тредиаковский овладел европейской филологией, а она к 1730 г. была энциклопедически разработанной наукой, с 300-летней по меньшей мере историей, со своими классиками, итальянцами, французами и голландцами, от Петрарки и Эразма Роттердамского до историка Роллена. Талантливый бурсак стал европейским ученым.

В 1730 г. через Гаагу и Гамбург Тредиаковский возвращается в Россию и издает «Езду в остров Любви», переведенный в Гамбурге галантный аллегорический роман Поля Таллемана. Успех перевода был очень велик. В Москве в 1731 г. произошло у Тредиаковского столкновение с архимандритом Платоном Малиновским, противником Феофана Прокоповича, поплатившимся после победы партии Феофана заключением и ссылкой; в показаниях по своему делу Малиновский рассказывает, что в гостях у архимандрита Заиконоспасского монастыря Тредиаковский рассказывал, что он в Париже учился философии, «и по разговорам об объявленной философии во окончании пришло так, яко бы бога нет». Конечно, Малиновский мало что понял в философских взглядах молодого ученого, но он правильно уловил их антицерковный характер. Тредиаковский только что приехал из Парижа, где гремела недавно вышедшая «Генриада» Вольтера, где начиналось развитие революционной философии века просвещения, где картезианство добилось официального признания в самой Сорбонне.

В 1732 г. Тредиаковский начинает работать переводчиком при Академии Наук. В этой должности он проявил героическое трудолюбие; им переведены десятки томов, часто по заказу Академии, но чаще по собственному выбору; из всех этих переводов важнее всего многотомная «История Роллена», работа над которой (начатая в 1738г. и законченная через 30 лет в самом конце жизни) является главным его подвигом, как переводчика научных книг. В 1733г. отношения к Академии закрепляются вступлением в должность секретаря, вернее, исполняющего должность секретаря: для русского ученого из семьи священника у Академии не нашлось полного секретарского жалованья (зато находились в изобилии академические синекуры для приглашаемых немцев, среди которых слишком часто попадались посредственные или бездарные или просто темные люди). С этого времени биография Тредиаковского настолько сливается с его научной и писательской работой, что рассказывать ее отдельно, вне связи с анализом его замыслов и трудов, значило бы лишить эту биографию ее действительного смысла. Поэтому сейчас мы ограничимся кратким описанием главных фактов его дальнейшей жизненной судьбы.

Академическая карьера Тредиаковского сложилась крайне неудачно. Немцы-академики ревниво оберегали свое преобладающее положение и на все лады препятствовали продвижению русских выше должности переводчика или секретаря. Надо было быть гением, чтобы добиться чести заседать рядом с такой заурядностью, как Юнкер. Гением Тредиаковский не был и вдобавок он был наделен всеми свойствами, которые делают человека смешным в глазах карьериста: он был чудаковат в манерах, по-бурсацки нескладен в речах; его преследовали личные несчастья (он трижды, например, погорел); он был крайне беден; одним словом, он был из тех, с кем можно было не считаться. Поэтому только в 1745г. основатель русского тонического стихосложения получил звание профессора русской и латинской элоквенции (звание профессора тогда равнялось званию академика). Но формальное уравнение в правах с академиками мало улучшило положение Тредиаковского; новые коллеги встретили его недружелюбно, и нелады с Академией не прекращались до самого выхода в отставку (1759г.).

В 1750-е годы положение осложнено было и литературной борьбой, во-первых, с Ломоносовым, во-вторых, с Сумароковым, а вскоре с учениками Сумарокова, с первым поколением дворянских поэтов 1750—1760-х годов. Борьба эта имела серьезный смысл, спор шел о направлении, в котором должна развиваться молодая русская поэзия, но формы, в которых протекали эти споры, были далеки от корректности. Тредиаковский становился мишенью эпиграмм, обидных выходок в комедиях, колкостей в журнальных статьях и т. д. Понемногу он становится одинок. К 1760 г. он — самая изолированная фигура в русской литературе: тип филолога-эрудита непонятен и смешон дворянскому большинству тогдашних литераторов. Он продолжает упорно работать до смерти, но легенда о бездарном педанте уже родилась и прочно утвердилась в умах. Нужда сопутствует ему, не отставая.

Тредиаковский является одним из основателей силлабо-тонического стихосложения в России. Поэзия XVI — начала XVII строилась на силлабической основе, то есть ударения в стихе не были упорядочены, фиксированным было только количество слогов. Такой тип стиха пришёл в Россию из Польши. В 1735г. Тредиаковский издал «Новый и краткий способ к сложению стихов Российских». В этой работе он ввёл понятие стихотворной стопы, а на её основе — понятие ямба и хорея. Стихотворные строки Тредиаковский предложил строить на основе хорея: «тот стих … совершенен и лучше, который состоит только из хореев … а тот весьма худ, который весь иамбы составляют». Фактически Тредиаковский предложил обновить традиционные размеры силлабического стихосложения (13- и 11-сложник) путём введения постоянных ударений и цезуры.

В своём труде Тредиаковский также дал определения различных жанров: сонета, рондо, эпистолы, элегии, оды и пр.; приводит многочисленные примеры. С критикой стихосложения, предложенного Тредиаковским, выступил Ломоносов. В «Письме о правилах российского стихотворства» (1739) он указал, что, кроме хорея, в русской поэзии можно использовать ямб, а также трёхдольные размеры — дактиль, амфибрахий, анапест. Также Ломоносов оспорил утверждение Тредиаковского, согласно которому в стихе могут использоваться только женские рифмы, введя в русский стих мужские и дактилические рифмы.

В целом Тредиаковский принял систему, предложенную Ломоносовым, и даже переписал несколько своих прежних од, с тем чтобы они соответствовали новым правилам стихосложения. Тем не менее один вопрос вызвал дальнейшее обсуждение:
Ломоносов считал, что ямбические размеры подходят для написания героических произведений, в частности оды, а хорей «с природы нежность и приятность имеющий, должен составлять собой только элегический род стихотворения». Этого же мнения придерживался и Сумароков. Тредиаковский же считал, что размер сам по себе никаких эмоциональных оттенков не несет. Этот спор нашёл следующее продолжение: спорившие поэты выпустили книгу «Три оды парафрастические псалма 143». В ней один и тот же псалом был переведён Ломоносовым и Сумароковым — ямбом, а Тредиаковским — хореем.

Обычно ученый-бедняк терпел особо острую нужду в молодости, а потом постепенно достигал какого-то скромного достатка. У Тредиаковского было не так. Нужда с годами усиливалась. Нельзя без глубокого волнения и читать его прошения, подаваемые в академическую канцелярию, то о ссуде, то о пособии по случаю пожара, уничтожившего имущество и библиотеку, то об авансе под заказанные переводы. В 1737г., погорев, он принужден был на два года уехать в провинцию, где дешевле было жить; а так как он уже приступил к переводу Роллена, то ему пришлось просить Академию разрешить взять с собою в Белгород академический экземпляр Роллена; Академия милостиво разрешила, но не догадалась выдать ему вперед хотя бы годовое секретарское жалование, чтобы ученому не пришлось покинуть столицу и оторваться от (единственной тогда в России европейско-научной) библиотеки Академии Наук. А с выходом в отставку (1759г.) наступила, повидимому, полунищета: в 1760 г. несчастный старик публикует в «СПб. Ведомостях» объявление о том, что он принимает к себе детей для обучения наукам «в пансион и без пансиона». Тем не менее, он героически работает над переложением Фенелонова «Телемака» в стихи. В 1766 г. «Телемахида» выходит в свет; этим создан русский гексаметр, что, быть может, является главной литературной заслугой Тредиаковского.

Всеми забытый, чужой поколению Фонвизина и Новикова, без средств, без учеников, Тредиаковский умер в 1769г. (погребен на Смоленском кладбище в Петербурге). Сын его Лев, масон 1780-х годов, был при Павле I губернатором в Смоленске. Дальнейшая судьба его неизвестна. Умер он, повидимому, бездетным. Что трагический характер биографии Тредиаковского никак не является случайностью, нам станет ясно дальше, после анализа вопросов, связанных с направлением его деятельности, а сейчас уместен другой вопрос: что руководило Тредиаковским? что помогало ему упорно трудиться в самых неблагоприятных, какие только можно вообразить, условиях? Во-первых, конечно, награда, заключенная в самом ученом труде, радость знания. Ученость Тредиаковского была так громадна, что эта радость была ему в высшей степени знакома.

В скромной квартире на Васильевском острове, за переводом Роллена, он мысленно жил

... меж мертвыми греки и латины,
Исследуя всех вещей действо и причины.

Но был и более могучий побудитель. Униженный и непонятый (а часто и сам унижавший себя раболепством, либо смирением перед обидчиком) , он, однако, был охвачен одной великой, мощной страстью. Какой — скажут его собственные слова. В 1758 г. президент Академии граф Разумовский потребовал от него объяснений, почему он уже год не ходит в Академию. Вот отрывок из его ответа: «ненавидимый в лице, презираемый в словах,... прободаемый сатирическими речами, изображаемый чудовищем, оглашаемый (что сего бессовестнее?) еще и во правах... всеконечно уже изнемог я в силах, чего ради и настала мне нужда уединиться... Однако, сколь мысли мои ни помрачены всегда, но, когда или болезнь моя не столь жестоко меня томят, или хорошее и погодное время настоит, не оставляю того... чтобы не продолжать Ролленовых оставшихся Древностей... Когда же перевод утрудит... читаю я авторов латинских, французских, польских и наших древних, и читаю их не для любопытства, но для пользы всей России: ибо сочинил я три большие диссертации» (далее он называет три работы по славянским древностям). Академия грозила прекратить выдачу жалованья. Он пишет: «я несправедливо осужден буду, ежели чрез удержание жалования осужден буду умирать голодом и холодом... Итак уже нет ни полушки в доме, ни сухаря хлеба, ни дров полена».

В 1768 г., перед самой смертью, он пишет: «исповедую чистосердечно, что, после истины, ничего другого не ценю дороже в жизни моей, как услужение, на честности и пользе основанное, досточтимым по гроб мною соотечественникам». Это значит, что поднял свой циклопический труд Тредиаковский из любви к родине, из могучей страсти послужить делу основания русской научной и литературной культуры. Он мечтал о будущей русской Сорбонне, о будущей плеяде ученых, которые прославят имя России во всечеловеческом деле единой науки- Он пошел на все, чтобы быть предшественником. Таковым он и стал.

 

 



Комментарии:

Для добавления комментария необходима авторизация.