Статьи

На изломе поколений: Человеческий «капитал» или человеческий «балласт»?. Часть II (продолжение)

Доклад Изборскому клубу под редакцией доктора философских наук Виталия Аверьянова.

Машина имитации

Если не считать отдельные исключения, родители нынешних школьников пассивны, плывут по течению, решают задачи выживания и, так же как и школа, мало озабочены реальным воспитанием.

Былой конфликт поколений, со всеми тургеневскими борениями и страданиями, им сегодня, как правило, чужд.

Они ориентируют детей на высокие оценки как единственное требование и дети принимают такую ориентацию: за сносные оценки они получают деньги, сладости, доступ к гаджетам и интернету.

Типичным стал ребенок, который выклянчивает у педагога оценку повыше.

Но родители – это только одна сторона медали. С другой стороны на учителя давят администраторы. В последнее время распространяется практика, когда районные департаменты образования настоятельно требуют не ставить двоек.

На департаменты в свою очередь давят сверху, требуя высоких рейтингов. Район не должен оказаться в пресловутой «красной зоне», должен удерживать средний балл, а если быть точнее: от школ требуется не менее 56% качества (то есть пятерок и четверок).

Тем самым учитель лишается последних рычагов воздействия на учащихся. Он вынужден спрашивать у директора разрешения ставить низкие оценки – в противном случае его вызывают на ковер.

Похожая ситуация в вузах: преподавателю говорят о недопустимости двоек на сессии. Вина за двойки лежит не на студенте, а на преподавателе, который, как выясняется, «плохо учит» – с точки зрения существующей системы.

Эта, не побоимся этого слова, идиотская практика вовсе не выглядит идиотской, если смотреть на нее как на мертвую систему отчетов. А именно так смотрели и смотрят на нее идеологи реформ и их проводники.

Взращено уже целое поколение соответствующих чиновников, которые не могут иначе и не понимают, как можно руководить и действовать иначе!

Рейтингово-отчетная система превратилась, во-первых, в машину имитации образования, а во-вторых, в машину по развращению как педагогов, так и детей.

Поскольку они тоже вынуждены участвовать в имитации, приписывать себе не существующие достижения, участвовать в мероприятиях, кружках, олимпиадах «для галочки», а не для реальной образовательной и общественно-полезной цели.

Составлять индивидуальные «портфолио» и модные ныне видео-презентации как красочные образчики лицемерной саморекламы. (Модность и стильность служат камуфляжем отсутствия реального содержания.)

Но корень здесь – обращение образования в систему по освоению бюджетных денег, поскольку значительные бюджеты могут быть легко списаны именно на широковещательные и демонстрационные акции, а не на ежедневную, профессиональную, рутинную и трудозатратную работу в школе.

В этом докладе не место в очередной раз разбирать такие темы как ЕГЭ, тестовая форма зачетов и экзаменов, огромная нагрузка на педагогов и преподавателей в связи с непомерно раздувшейся бумажной и электронной отчетностью (по некоторым оценкам, документооборот в современной системе образования вырос в 12-14 раз)[8].

Скажем только, что тестовая форма безусловно и без всяких оговорок обедняет сознание, натаскивая учащихся на клише. Ведь и в математических науках одно и то же задание имеет разные пути решения, в чем проявляется индивидуальность человека[9].

Сущность тестовой системы проверки знаний была ярко разоблачена уже в советском, воистину прозорливом фильме «Просто ужас!» 1982 года. В нем в ироническом ключе было спрогнозировано современное ЕГЭ.

Там это называлось «машинным методом» обучения, благодаря внедрению которого изображенная в фильме школа получила (nota bene!) вымпел РОНО. Но главный герой возражает ретивой учительнице, апологету нового метода:

- Если бы Некрасов знал, что его стихотворение запрограммируют, он бы писал одни водевили. А Гоголь – и первую часть «Мертвых душ» сжег бы!

И пожилая учительница в учительской чуть позже заметит по этому поводу:

- Если бы Гоголю пришлось учить литературу в таком кабинете, он бы ничего не написал…

Нашествие гаджетов

Сказанное выше справедливо и в отношении гаджетов, которые фактически подменили собою живых авторитетов.

Переход на гаджеты в образовании носит обвальный процесс, особенно у студентов, которым их смартфоны и планшеты с выходом в интернет уже заменяют отчасти библиотеки.

Информационное богатство и доступность любой информации становится причиной интеллектуальной бедности и расслабленности, поскольку творчески-волевое начало, необходимое в высшем образовании и тем более в науке, растворяется в начале потребительском.

Тут есть и технический барьер. К примеру, приспособлен ли гаджет или какой-то другой коммуникатор к чтению серьезной литературы?

Удобно ли, к примеру, читать в смартфоне Канта или учебник по высшей математике? Насколько сам способ восприятия, задаваемый и определяемый гаджетами, подходит для усвоения фундаментальных знаний?

Думается, что и сами студенты, если они будут честны перед собой, дали бы на эти вопросы исчерпывающие ответы. Но проблема в том, что недостаточно на каком-то этапе перейти с гаджетов на чтение бумажной литературы или к серьезной работе с ноутбуком.

Проблема в том – что гаджет у ребенка и подростка уже задает тот самый «клиповый» порядок восприятия информации, когда предмет рассмотрения не изучается, а проглатывается, а следовательно усваиваются лишь маленькие фрагментики знания.

Этот «клиповый» порядок не приспособлен для качественного высшего образования и весьма затрудняет органичную рецепцию знаний в средней школе.

Мы не будем упоминать здесь о такой теме как здоровье детей, о вреде для них электронных коммуникационных средств, который уже хорошо известен. Так же достаточно известна тема об эмоциональных расстройствах детей, проводящих много времени в интернете и компьютерных играх.

(Конкретные исследования показывают, что дети, которые ограничены в пользовании гаджетами, лучше и легче социализируются, учатся общаться и понимать других людей.)

Роль интернета как выдающегося инструмента социализации, о которой громко говорят апологеты цифровизации, сильно искажена.

Ведь интернет, вытесняя другие значимые фигуры и авторитеты из круга внимания ребенка и подростка, никакой полноценной замены им не предложил. Скорее он заполнил образовавшуюся психологическую и педагогическую пустоту суррогатами – вроде модных жанров, медийных звезд и мемотворцев.

Которые, как правило, не столько «авторитетны» для молодых – сколько, по их собственному выражению, «прикольны».

Лидеры рейтингов и чемпионы по просмотру в соцсетях – чаще всего представлены искусственно раскрученными масскультовыми продуктами более чем низкого сорта.

Вопрос о пользовании детей и подростков гаджетами небезобиден. Учитывая, что сегодня большинство подростков проводят с ними более 2-3 часов в день, эта проблема приобретает угрожающие масштабы.

Любопытно при этом следующее: чтобы стать хорошим программистом, современному молодому человеку нет никакой необходимости проводить многие часы в ежедневных компьютерных занятиях.

А чтобы стать продвинутым пользователем – хорошо образованному человеку (на уровне средней школы) достаточно нескольких месяцев регулярных усилий.

Из этого следует, что тотальная информатизация и гаджетизация подростков имеет довольно мало положительных и полезных сторон, а умиление от продвинутости детей в области новых информационных технологий – отражает патологическую неспособность старшего поколения осознать, что оно вытворяет со своими детьми, пуская дело с «гаджетизацией» на самотек.

Мало кто знает, что в семьях лидеров американской IT-индустрии, таких как Стив Джобс или Билл Гейтс, детям не предоставлялся свободный доступ к гаджетам и интернету.

Светочи цифровизации предпочитали давать своим чадам традиционное воспитание с упором на книги и классические хобби.

Уход наших детей в компьютерный мир зачастую обусловлен тем, что родители эгоистически высвобождают таким образом собственное время, и тем лишь усугубляют психо-эмоциональный разрыв поколений.

Через несколько лет такой сегрегации наступает момент, когда родителям и детям уже не о чем поговорить.

Детей перехватывают другие центры влияния, другие генераторы смыслов и ценностей – а для России важно понимать еще и то, что эти центры являются глубоко враждебными нашему культурному коду.

(Смотри на сей счет заключительную главу нашего доклада.)

Известны обратные примеры: это некоторые православные школы, где по уставу учебного заведения введен полный или частичный запрет на гаджеты и интернет во время обучения.

Такова севастопольская школа «Мариамполь», показывающая хорошие результаты при поступлении ее выпускников в российские и зарубежные университеты.

Другой, чрезвычайно яркий пример. Члены Изборского клуба в 2018 году побывали в Свято-Алексиевской пустыни под Переславлем-Залесским, в рамках которой действует линейка учебных заведений (классическая гимназия, школа искусств, кадетский корпус).

Мы с удивлением обнаружили там доступную учащимся уникальную библиотеку с численностью фонда около 400 000 томов (самая крупная частная библиотека России) и комплекс первоклассных малых музеев разного профиля, всего 30 музеев, в которых проходит до 300 уроков в год.

Поистине, достойная замена отсутствующим у учащихся гаджетам! Результат же таков: учебные заведения Свято-Алексиевской пустыни обеспечивают почти стопроцентную поступаемость своих выпускников в вузы, тем более удивительную, что значительную часть контингента интерната составляют сироты и так называемые «трудные» дети и подростки.[10]

На наш взгляд, этот опыт требует самого серьезного изучения…

Болезни образования бьют по всем

Философия реформаторов образования привела к тому, что преподаватель официально считается не «учителем» в традиционном понимании слова, но «лицом, оказывающим услуги».

Профанация его статуса ведет к распаду традиционного звена «Учитель – Ученик», на котором испокон века держалась вся человеческая культура.

Если учитель превращается в сервисную фигуру, тогда нет и ученика, нет модели воспроизводства знания.

На его место приходит модель манипулятивного использования: людей, информации, технологий, социальных статусов и условностей. Это модель общества аномии, и именно она принята была неолиберальными идеологами демонтажа прежней системы образования.

Авторитет учителя в школе и преподавателя в вузе зачастую страдает из-за того, что главным критерием успеха в жизни для студентов являются маркеры материального благополучия: такие как одежда, автомобиль, модные аксессуары и т.п.

В этом отношении педагоги и преподаватели часто воспринимаются молодежью как «лузеры», интеллект и образование которых не заслуживают того, чтобы их уважать, рассматривать как высокую социальную ценность.

Новое поколение считает себя продвинутым и крутым, даже отдаленно не понимая, что с ним делают.

Если в школе все больше внедряются убогие стандарты «гуманизации образования», когда учитель не может оказывать на нерадивого ученика моральное давление, то в вузе насаждается подход «угождения клиенту», который можно кратко описать формулой «студенту нужно понравиться».

Считается прогрессивным и перспективным всячески ублажать самомнение молодого поколения, а не раскрывать им глаза на их действительное состояние. Это похоже на один из главных принципов иезуитов, согласно которому, чтобы человек добровольно подчинился, ему нужно умело льстить.

Профессорско-преподавательскому составу навязана рыночная парадигма, когда процесс образования раздроблен на дисциплины по выбору, и преподаватель вынужден завоевывать студентов «интересностью» и «привлекательностью» своего курса.

При этом индивидуальная работа со студентами, консультации, рефераты чем дальше, тем больше сводятся к нулю.

Еще одно модное поветрие – онлайн-образование, инициатива, которая может привести к отмиранию жанра живых лекций. Эта идея вызвала взволнованное обсуждение, поскольку речь идет о кардинальном пересмотре многовековой университетской традиции.

Онлайн-лекция должна заранее записываться на видео и далее она может годами заменять лекции традиционные. Это означает и отсутствие живого контакта, и отсутствие импровизации лектора, и в ряде случаев может выродиться в зачитывание на видеокамеру или на микрофон учебника.

Кроме того, онлайн-лекции признанных мастеров со временем могут отменить необходимость в лекциях других преподавателей, ведь большого мастера захотят слушать студенты и в других образовательных учреждениях.

Онлайн-образование грозит привести к тектоническим сдвигам во всей системе, включая высвобождение значительной части рабочей силы в вузах.

В последние годы российская профессура чувствует новую степень давления, оказываемого на нее системой.

Весь профессорско-преподавательский состав переведен на годичные конкурсы, каждый год его квалификация требует нового подтверждения, преподаватель собирает новые медицинские справки и справки об отсутствии судимости и т.п., не говоря уже о тщательно регламентированных отчетах.

Паразитическая машина имитации требует огромных бумажных жертв, и в этом «бумагообложении» всех нижестоящих она как будто находит подтверждение смысла собственного существования.

Отчетно-рейтинговая система в образовательной науке – в аспирантуре и в среде преподавателей – привела к абсурдному результату:

из-за вынужденного бумаготворчества и обязательных посещений занятий аспиранту некогда писать диссертацию, по сходным причинам преподавателю вуза некогда писать докторскую или книги.

Впрочем, написание книг уже не поощряется: монографии теперь не принимаются как отчетный формат научной работы. Вместо этого необходимо постоянно подтверждать свой статус через обязательные публикации в рецензируемых изданиях.

При этом любой серьезный ученый заметит: уровень ВАКовских журналов понизился, творческая составляющая в них почти отсутствует, в массе своей они стали довольно убогими с научной точки зрения.

Не секрет, что в организации отчетных публикаций ученых присутствует и значимая коррупционная составляющая.

Деньги берут за публикации в рецензируемых журналах, в изданиях Scopus или Web of Science (стоимость публикации зависит от импакт-фактора издания), а также за искусственно организованное цитирование.

Под контролем либералов-реформаторов на скудной ниве российской науки развернулся большой бизнес, построенный на искусственном увеличении индекса цитирования авторов.

Излишне говорить, что все это не вполне отражает реальные успехи ученых: количество публикаций слабо коррелирует с реальным уровнем научных достижений публикуемого автора.

Налицо опять же имитация и «коммерциализация» – только на этот раз уже не образования, а науки[11].

В современной системе управления вузы забыли, что такое автономия университетов. Ректоры фактически назначаются сверху, попытки в чем-то воспротивиться спускаемым чиновниками инициативам, как правило, безрезультатны и даже опасны для инициаторов.

Профессура боится публично критиковать образовательную мафию, продолжающую оккупировать эту важнейшую сферу национальной жизни.

Одно из отрадных исключений – МГУ имени Ломоносова, в котором ректору Виктору Садовничему удалось отстоять свою гражданскую и профессиональную позицию в вопросе так называемой «интегрированной магистратуры» – но даже ему удалось это сделать только в результате многих лет борьбы.

Теперь окончившие бакалавриат выпускники Московского университета могут продолжить обучение в магистратуре по той же специальности, и де факто теперь все студенты здесь учатся 6 лет.

Таким образом, на одном отдельно взятом участке Болонский процесс был частично «обезврежен»[12]. Почему бы не транслировать этот опыт поскорее и в другие вузы?

При наличии в стране 818 вузов и 4,5 млн. студентов (рекордная их численность – более 7,1 млн. – отмечалась в 2005 году) качественного высшего специального образования как такового, особенно инженерного, экономического и правового, представляющего основу основ необходимого и достаточного кадрового обеспечения наших органов управления, в России уже давно нет.

Численность чиновников у нас бьёт мировые рекорды (оценочная цифра около 5 млн. человек), а вот подготовленных классных специалистов, грамотных руководителей сегодня крайне мало, а на многих ключевых направлениях развития, в частности в прикладной статистике или цифровой экономике, их практически нет.

Человек, который в высшей школе так и не приобрёл интуитивные навыки быстро соображать и считать, не был обучен умению оперативно, предприимчиво и эффективно ставить задачи и находить их решение кратчайшими путями, никогда и нигде не сможет грамотно мыслить и действовать.

Людей с дипломами, то есть якобы образованных людей, сегодня огромные массы, а вот настоящих знатоков своего дела, мастеров, так называемых «грамотных руководителей» у нас практически нет.

Наука, несмотря на свою мировоззренческую миссию, не стала в России истинной предтечей и формирующей матрицей для образования. Вместо нее преобразовательные цели определяет чиновничья машина.

Что такое «бакалавр»?

Позволим себе небольшой лингвистический экскурс. Надо сказать, что сам старинный термин «бакалавр» в Европе уже давно не употреблялся. Его реанимировали специально для Болонского процесса, желая, по всей видимости, угодить англосаксонской традиции.

В российских условиях, бакалавр – это недо-специалист, который получил образование вроде бы более высокое чем в техникуме, но никак не полноценное высшее образование.

Этимология понятия «бакалавр» запутана, но здесь мы имеем дело с искусственным изобретением термина в поздней латыни и лицемерным уходом в сторону от реальных его корней.

Облагороженная этимология baccalaureus = bacca «ягода» + lauri «лавр», то есть «лавровая ягода» – попала во многие словари, но по сути своей является абсурдной.

В действительности, первый корень слова bacca восходит либо к слову vacca «корова» (бакалаврами называли в раннем Средневековье фермеров), либо к vasallus – «вассал», понятие, которое первоначально также было связано с зависимыми от крупных землевладельцев сельскими обывателями.

Отсюда устойчивое в Средние века понимание бакалавра как помощника, ассистента, «младшего рыцаря» и т.п.

Есть и другая версия – связь с корнем vaco – быть свободным, праздным, пустовать, отдыхать, бездельничать. С ним связаны такие коннотации в латыни как ненужность, пустота (вакуум), незанятость (вакансия), vacue – незамужняя, одинокая (женщина).

В Древнем Риме даже была богиня отдохновения Вакуна сабинского происхождения. Эту этимологию косвенно подтверждает одно из основных значений слова «бакалавр» у англосаксов: bachelor – холостяк, бобыль.

В английском сохранились устойчивые сочетания: old bachelor - закоренелый холостяк; bachelor mother - мать-одиночка; bachelor flat - однокомнатная квартира; bachelorship - одновременно переводится как «степень бакалавра» и «холостая жизнь». Сonfirmed bachelor, lifelong bachelor и bachelor-boy – словосочетания с намеком на гомосексуальность.

Все это создает большое поле для английского юмора и подтрунивания над носителями степени бакалавра.

Так или иначе, внедрение Болонской системы даже на языковом уровне вновь возвращает нас к теме прекариата, частично занятых, самозанятых, «человеческого балласта».

(Окончание следует)