Статьи

Культура в провинции держится на двух китах – энтузиазме и самоотверженности

Поющая деревня

В небольшом владимирском селе Никологоры Вязниковского района Владимирской области даже в самые трудные 90-е годы работал народный театр, основанный в… 1909 году почтмейстером Опушкиным. И что интересно, даже сохранилась первая афиша. Ставили Островского. В доход драмкружка, как он тогда назывался, поступило 22 рубля.

В день моего приезда здесь тоже ставили Островского – «Позднюю любовь». Зал был полон. Правда, дохода премьера не дала, поскольку денег со зрителей не брали. Помимо театра в селе работали хор и много всяких кружков. Всё это держалось не на спонсорах, которые в провинциальную культуру не идут, а на голом энтузиазме самодеятельных артистов и самоотверженности клубных работников.

Режиссёр театра Татьяна Прохорова. Она пришла сюда восемнадцатилетней девчонкой, а когда мы встретились, ей было уже далеко за 50. Женским же вокальным ансамблем, который, как и театр, носил звание народного, руководил её муж, баянист. Оба доработались до звания «Заслуженный работник культуры РСФСР».

Бабушки (а пели в хоре в основном старушки-пенсионерки) рассказывали, что старейшая участница хора Валентина Георгиевна Ворожейкина, будучи уже на смертном одре, наказывала им: только не бросайте петь, песня – это спасение от старости.

И они пели. В назначенный день, какая бы погода ни выпала, собирались в клубе. Одна жила в деревне за 20 километров от Никологор и ездила на репетиции автобусом. Другая шла из своей деревни четыре километра пешком. Потому что для них репетиция – больше чем репетиция, и клуб – больше чем клуб.

Это образ жизни. Форма общения. Проведать больного, помочь нуждающемуся – это норма. Были в их коллективе и три традиционных праздника – они вместе встречали старый Новый год, праздновали октябрины и 8 Марта. А раз в квартал устраивали день именинников.

Деревня после некоторого молчания, вызванного экономическими потрясениями, опять запела, и это добрый знак. Да, большей частью на том самом энтузиазме, который заставляет в любую погоду идти в клуб вязниковских бабушек.

Для клубных работников, как и для сельских библиотекарей, преподавателей музыкальных школ, музейных работников, больше подходит определение самоотверженность. Это, пожалуй, главная черта характера тех, кто несёт культуру в провинциальные массы.

Помнится, я до слёз был тронут отчаянной самоотверженностью десяти педагогов музыкальной школы русского Ивангорода, которые приезжали сюда работать из эстонской Нарвы. Из них четверо имели российское гражданство, четверо – эстонское, двое без гражданства – с серыми паспортами.

Они не могли не ходить через границу, потому что на этой стороне речки оставались их ученики. И этих учителей не могли разделить с их воспитанниками никакие границы. Они, как и музыка, как искусство вообще, принадлежали миру.

Но если музыка действительно не знает границ, то граница очень хорошо знала эстонских преподавателей Ивангородской музыкальной школы. Каждый переход их через речку Нарову, которая и разделяет два города, два государства, фиксировался в пограничных компьютерах, а в паспортах нарвитян появлялись два штампа о пересечении государственной границы в ту и другую сторону.

Но больше всего поразил меня своим самопожертвованием директор музыкальной школы Юрий Алексеевич Мишин. Он тоже жил в Нарве. Точнее, имел вид на жительство. Там у него была квартира, жена и младшая дочь, старшая уже работала в Санкт-Петербурге.

В отличие от своих коллег, которые занимались с учениками один-два дня в неделю, Юрий Алексеевич должен был быть в школе каждый день. И если бы он два раза в сутки переходил речку, и каждый раз ставил отметки в паспорте, за год ему пришлось бы поменять три документа.

За каждый надобно было платить. Но главное – оформление новых бумаг требовало времени. Поэтому Юрий Алексеевич экономил и домой ходил один-два раза в неделю, в остальное время ночевал прямо в школе.

Я смотрел на этого интеллигентного, немного грустного человека и думал, что ведь российское гражданство лишь осложнило его жизнь. Там, у себя в Нарве, ему теперь трудно найти работу. Зачем это ему? Довольствовался бы серым паспортом, иметь который многие в Эстонии почитают большой удачей. Не удержался, спросил его об этом.

– Нет-нет, я вам ничего не отвечу, – вдруг заволновался Юрий Алексеевич, – это мой выбор, моё личное решение. В конце концов, я русский человек и считаю своим долгом быть подданным своей Родины...

Музейщики от сохи

Поистине подвигом можно назвать работу провинциальных краеведов, музейщиков. Так, учительница Самойленко из Белинского района Пензенской области собрала уйму материалов по старообрядчеству. Какое-то время экспозиция выставлялась в школе.

Но после того как Самойленко ушла на пенсию, экспонаты попросили убрать. Александра Ивановна растерялась. Что-то взяла домой, что-то пристроила в местном Доме культуры. Но потом выбила под музей двухэтажный купеческий особняк, в котором раньше были ясли, и теперь это Поимский историко-архитектурный музей, филиал Пензенского Государственного объединённого краеведческого музея.

Другой пример – музей-усадьба Гумилёвых в селе Градницы Бежецкого района Тверской области. Казалось бы, в нём почти нет ничего подлинного, кроме стен, в которых когда-то родился Николай Гумилёв, несколько сезонов жила Анна Ахматова и воспитывался под присмотром бабушки их сын Лев.

Да и стены стояли в другом месте и во время коллективизации были разобраны и перевезены в Градницы, чтобы из барского дома превратиться в школу для крестьянских детей. И то, что дом этот, который получил название Дома поэтов, стал местом паломничества, заслуга Галины Алёхиной, которая стояла у истоков создания музея.

Местные и частные коллекции не застрахованы ни от чего. Краеведческий музей в Устюжне Вологодской области обворовывали четырежды. И ночью, и среди бела дня, в открытую, лишив город помимо прочих ценностей и чудотворной Смоленской иконы Божьей Матери, которая, по преданию, в Смутное время спасла Устюжну от польских ратей.

В уже помянутом пензенском селе Поим старушек старообрядцев Белокриницкого согласия однажды попросили выйти из избы-молельни, чтобы сфотографироваться на паспорт, а когда те вернулись, ценных Дониконовских икон уже не было. Поплакали да собрали для общинной молельни иконы из своих домов. А через полгода молельня снова была ограблена.

Наставницу молитвенного дома старообрядцев Спасова согласия Таисию Петровну Шишкину обокрал художник, уроженец здешних мест, кстати, отпрыск старообрядческого рода. Выпросил из молельни икону «Тайная вечеря» для реставрации, а вернул подделку.

Сколько ценных экспонатов по всей стране навсегда исчезло вместе с деревенскими школами? Там годами, из поколения в поколение собирались не только материалы о ветеранах войны или героях труда, но и старинные вещи, утварь, документы.

Скажете, мелочь? Большинство из них не представляет культурной и исторической ценности? Но это историческая память. Каждой отдельно взятой деревни, села, района. С утратой её наступает беспамятство. А это уже болезнь. Полная потеря самосознания. Утрата своей идентичности, исторических, национальных, родовых корней. А значит, и нравственных, ценностных ориентиров.

Нужны не люмпены

Провинциальная культура живёт по-разному. Сельскому клубу хутора Ивановка в Ростовской области повезло. Народное предприятие «Ореховская птицефабрика» каждый год выделяет ему сотни тысяч рублей из своего фонда. Потому что предприятию в условиях жёсткой конкуренции не нужны люмпены, Иваны, не помнящие родства.

Ему нужны молодые, амбициозные и, что немаловажно, культурные работники. Потому и не жалеют здесь денег на культуру и спорт. Птицефабрика покупает костюмы и аппаратуру, оплачивает труд художественного руководителя. Работают кружки и секции. Волейбольная площадка, тренажёры, бильярд, библиотека. На местные дискотеки приезжают не только с соседних хуторов, но и из райцентра.

В другом селе, Потодеево Наровчатского района, директор сельского клуба Нина Букова (кстати, её подворье одно из лучших в Пензенской области) выбила у областной администрация деньги на ремонт клуба и первым делом восстановила хор. И по вечерам, а летом и по ночам, потому что все дотемна работают на своих огородах, село опять запело.

В другом пензенском селе Сумы в местном клубе помимо большого сводного хора существуют женская вокальная группа, ветеранский коллектив «Завалинка», различные творческие объединения. Здесь давно уже стали традиционными праздник села, проводы русской зимы.

В последние годы на первое место вышел праздник сельского подворья, на котором люди не только поют и пляшут, но и угощают друг друга вареньями и соленьями, хвастаются тем, что выращено на приусадебных участках.

Но в большинстве мест культуре живётся сегодня нелегко. Говоря современными терминами, по остаточному принципу. Особенно после того, как её сняли с государственного довольствия и перевели – где частично, а где и полностью – на внебюджетные деньги. Где-то пытаются выкарабкаться за счёт платных концертов, спектаклей, кружков, но в основном зарабатывают тем, что сдают в аренду помещения.

Яркий пример – Дом культуры в городе Карабаново Александровского района Владимирской области. В нём есть свой выставочный зал, в котором так нуждаются энтузиасты, мечтающие создать в городе музей барановского ситца.

Но зал этот нынче приспособлен под… столовую, где проводятся свадьбы и поминки. Поэтому культура в Карабанове, как и во многих других малых городах и посёлках, пахнет не картинами и тканями, не афишами и декорациями, а жареным луком, пригорелым маслом, котлетами да залежалым товаром, который пробуют распродать небогатым провинциальным жителям тоже небогатые заезжие коммерсанты.

Человек-праздник

Вот и в тверском посёлке Сандово артисты с тревогой замечают, что работать с каждым годом становится труднее. Почва буквально уходит из-под ног. Денег выделяется всё меньше. Более того, местная власть именно в Год культуры поставила в свой гараж автобус, подаренный когда-то губернатором целевым назначением Дому культуры.

Следом сократили должность водителя, а значит, артистам уже не вырваться на гастроли не только в областной центр, но и в ближайшие деревни. Следовательно, не заработать себе ни на костюмы, ни на декорации. Убрали небольшие ставки костюмера, музыкального редактора. Это не почва, а зыбучие пески, которые почему-то называют оптимизацией.

– Я согласен сдавать что-то в аренду, но категорически против платной самодеятельности, – говорит директор Дома культуры, он же режиссёр народного театра, заслуженный работник культуры Владимир Финагин. – У нас до сих пор – уж не скажу, какой ценой – дети ходят заниматься танцами, пением (вокалом) бесплатно, любые кружки открыты для всех.

А в соседних городах за занятия танцами, к примеру, надо заплатить в бухгалтерию ДК 500 рублей в месяц. Если у тебя зарплата пять тысяч, а ребёнок хочет и петь, и танцевать, это в месяц надо отдать тысячу. И ты задумаешься.

У Владимира 25 творческих коллективов. Из них пять удостоены звания народного. Театральный коллектив получил Гран-при на Всероссийском конкурсе народных театров, обойдя творческие коллективы таких крупных городов, как Ростов, Омск, Новгород, Псков, взяв призы за лучшую режиссуру, лучшие мужскую и женскую роли. И с таким-то багажом он сегодня прочно сидит на мели.

В стране в последние годы много средств вкладывается в спорт. Вот и в Сандове построили физкультурно-оздоровительный комплекс. Баскетбольную площадку. Почистили реку, оборудовали пляж. Всё это хорошо.

Но здоровье духовное не менее, даже более важно, чем здоровье физическое. Пока же на федеральном уровне слышны одни декларации. А на одном энтузиазме и самоотверженности далеко не уедешь. Нужны вложения – средства, зарплаты, техническая база. Особенно в сельских домах культуры.

– Ведь у сельской культуры задача куда больше, чем веселить публику, – говорит Владимир. – У людей осталась потребность в общении, и её тоже должны удовлетворять мы. Собираются в клубе семьями. И очень важно, чтобы сюда приходила молодёжь.

А тут выходит закон, который предписывает, чтобы молодёжи до 18 лет после 10 вечера в клубах не было. Это страшный закон. Представляешь, в деревне летом сенокос, скотина с пастбища поздно приходит. Только вечером и остаётся свободное время.

Ну, не пустят меня в клуб, пойду в заброшенный дом, в лес, на берег речки пиво пить. Много же таких, которых я называю «неприкаянные души». А те, кто принимает такие законы, видимо, не просчитывают, чем это может обернуться для провинции.

Но дело не только в запретах. За последние два десятка лет, по сути, уничтожена система трудового, нравственного, патриотического, эстетического воспитания. Теперь спохватились: молодёжь растёт не та. Но жаловаться и ныть – дело неблагодарное, а главное, непродуктивное.

Надо жить и работать здесь и сейчас. И директор районного ДК надевает на лицо улыбку, как маску, и выходит на сцену. Зритель ничего не должен знать о тех трудностях, с которыми он сталкивается каждый день. У зрителя свои трудности. И он пришёл к тебе, может быть, именно затем, чтобы от них спрятаться.

– Как-то в одном из областных конкурсов я взял Гран-при в номинации «Человек-праздник». И очень скоро понял, что это и составляет мою суть, – говорит Финагин. – Я не знаю, почему. Это неповторимо, это, казалось бы, раздвоение личности – на душе тень, а ты улыбаешься.

Но ты артист. Начинаешь играть и входишь в роль. И видишь, что ты нужен, а значит, должен и обязан. В кабинете у меня собрана коллекция более чем из 200 клоунов. Клоун это и есть человек-праздник…
Вот на таких «клоунах» и держится, и жива ещё до сих пор культура в провинции. Надолго ли их хватит?