Устинов Валентин Алексеевич (20.03.1938 - 20.11.2015)
Червонное небо!
Тугая вода
В ночь на Иван Купала
Струями рек, родников пруда,
Млечным Путём в проливных звездах
Тебя и меня обвивала.
И ты — озорная, родная опять,
Прикрыв наготу росою —
Сквозь колдовство и пригляд опят,
Меж крыльев папоротников и голубят
Выходишь к реке босою.
20 ноября 2015 года Валентина Устинова не стало. Не стало моего северного земляка, с кем мы вместе объездили всю Карелию, Поморье, Новгородчину. А стихи-то его так и остались живыми, совсем не мудровато-старческими, а будто только-только вышедшими на простор русской поэзии.
И будто вновь мы с ним в родном Петрозаводске, где Валентин заведовал отделом поэзии в журнале «Север» под присмотром нашего общего старшего наставника Дмитрия Яковлевича Гусарова… И распиваем хмельное винцо на старинном кладбище, читаем стихи и мечтаем о будущем. Впрочем, Валентин всегда был северным мечтателем, не лишенным энергии общего русского дела. Может быть, в жизни своей он и подчинялся жестким московским принципам, но в поэзии, в стихах своих до самого своего конца был такой же, как и раньше, вольный новгородец, ушкуйник, древний волхв.
Поэзия Валентина Устинова — поэзия зрелого лета. Когда начинают тяжелеть зёрна в колосе, когда плоды набирают сладость, когда земля ощущает предродовые схватки нового урожая. Таких поэтов всегда было мало в русской литературе. Больше поэтов осени, поэтов весны. Это не в упрёк ни им, ни Устинову. Любое время прекрасно.
Уточнение поэтической направленности помогает мне легче понять, каким был мой друг, какими были его стихи.
Я таким молодым никогда ещё не был.
Поднимусь на заре и в любимом краю
из горячего жара рассветного неба,
как из красного щёлка, рубаху скрою.
Для Устинова работа была — радость жизни. Отсюда — умение переломить собственную судьбу, переломить слабость. Если поэзия Устинова — гимн силе, то прежде всего силе духа, торжеству победы человека. Безмолвие северных просторов взрывается под напором жизнедеятельных, страстных, полных радости и огня героев. Азарт человека. Какое упоение жизнью, действием заполняет стихи. Понимаешь, что «для этого стоит на Канине где-то обветренной глоткою пить километры. Для этого стоит с зарёй пробудиться и вымыть ладони солёной водицей… И лёд рассекать на хрустящие глыбы. И брать своё счастье руками, как рыбу». Он любил жанр баллад, короткие поэмы, его поэзия сюжетна. Но это скорее не сюжет его жизни, а сюжет родной земли, сюжет ХХ века. И меня всегда радовало его жизнелюбие, как его давний герой, дед с плечищами шире двери, он никогда не принмал сокрушения. Он и из домовины своей будет воспевать жизнь.
Шёл дождь — как ослик, семеня.
Густели в сумраке вершины.
Ночные завихри лещины
Переполняла щебетня.
Но птиц тесня, из-за плетня
Неслось хмельно-полусерьезно:
— Любите, женщины, меня сегодня
— завтра будет поздно!..
Вот и настало то завтра, когда любить поэта уже стало поздно, но, думаю, и любви земной, женской — ему хватило сполна!
Вечный покой тебе, мой друг, и вечная жизнь твоей земной поэзии!