Меньшиков Михаил Осипович (1859-1918), философ
Михаил Осипович Меньшиков русский философ, мыслитель, публицист и общественный деятель, ведущий сотрудник газеты «Новое время». В своих трудах призывал русских людей к самосохранению русской нации, к отстаиванию хозяйских прав русских на своих территориях.
«Мы, русские, - писал он, - долго спали, убаюканные своим могуществом и славой, - но вот ударил один гром небесный за другим, и мы проснулись и увидели себя в осаде - и извне, и изнутри. Мы видим многочисленные колонии инородцев, постепенно захватывающих не только равноправие с нами, но и господство над нами, причем наградой за подчинение наше служит их презрение и злоба против всего русского».
Меньшиков, как и мн. др. выдающиеся представители русского патриотического движения, не был против культурного самоопределения народов России на их исторических территориях, но решительно выступал против захвата представителями этих народов хозяйских прав на этнических русских территориях. Он высказывал общую для многих русских патриотов позицию самосохранения нации - «долой пришельцев».
«Если они хотят оставаться, поляками, латышами и т.д. на нашем народном теле, то долой их, и чем скорее, тем лучше… Допуская иноплеменников как иностранцев… мы вовсе не хотим быть подстилкою для целого рода маленьких национальностей, желающих на нашем теле размножаться и захватывать над нами власть. Мы не хотим чужого, но наша - Русская - земля должна быть нашей».
По справедливому мнению Меньшикова, Россия со времен Петра I глубоко завязла на Западе своим просвещенным сословием. Для этого сословия все западное кажется более значительным, чем свое. «Мы, - пишет Меньшиков, - глаз не сводим с Запада, мы им заворожены, нам хочется жить именно так и ничуть не хуже, чем живут “порядочные” люди в Европе.
Под страхом самого искреннего, острого страдания, под гнетом чувствуемой неотложности нам нужно обставить себя той же роскошью, какая доступна западному обществу. Мы должны носить то же платье, сидеть на той же мебели, есть те же блюда, пить те же вина, видеть те же зрелища, что видят европейцы». Чтобы удовлетворить свои возросшие потребности, образованный слой предъявляет к русскому народу все большие требования.
Интеллигенция и дворянство не хотят понять, что высокий уровень потребления на Западе связан с эксплуатацией им значительной части остального мира. Как бы русские люди ни работали, они не смогут достичь уровня дохода, который на Западе получают путем перекачки в свою пользу неоплаченных ресурсов и труда др. стран. Пусть дворянские имения дают втрое больший доход, дворяне все равно кричат о разорении, потому что их потребности возросли вшестеро.
Чиновники получают тоже жалованье в три раза больше, но все равно оно не может обеспечить им европейского уровня потребления. Образованный слой требует от народа крайнего напряжения, чтобы обеспечить себе европейский уровень потребления, и, когда это не получается, возмущается косностью и отсталостью русского народа.
Меньшиков отмечает неравноправный обмен, который западные страны осуществляли с Россией. Цены на русские сырьевые товары, впрочем, как и на сырьевые товары др. стран, не принадлежавших к западной цивилизации, были сильно занижены, т. к. недоучитывали прибыли от производства конечного продукта. В результате значительная часть труда, производимого русским работником, уходила бесплатно за границу.
Русский народ беднеет не потому, что мало работает, а потому, что работает слишком много и сверх сил, весь же избыток его работы идет на пользу европейских стран. «Энергия народная - вложенная в сырье, - как пар из дырявого котла теряется напрасно, и для собственной работы ее уже не хватает».
Убит большевиками на берегу оз. Валдай на глазах своих детей.
Меньшиков как литературный критик. В историю отечественной словесности Меньшиков вошел как яркий литературный критик и полемист, чьи работы отличаются нравственно-философской глубиной, острой наблюдательностью и независимостью суждений.
Свои литературно-эстетические взгляды Меньшиков изложил в ряде статей, составивших сборник «Критические очерки», в котором он сформулировал свою нравственную позицию, во многом близкую этике Л. Толстого: «Гасить же зло злом, обиду - обидой, насилие - насилием же, это все равно, что огонь гасить огнем: происходит не уничтожение зла, а удваивание его, нагромождение обиды на обиду, мщения на мщение.
Предлагается несравненно более тонкое и более могущественное средство - нравственная борьба со злом, противление любовью». Меньшиков солидарен с Толстым и в том, что «жизнь должна сделаться проще, внешность ее - беднее, внутреннее содержание - богаче.
Человеку пора “опомниться, остановиться”, возвратиться к самому себе, духовный капитал, выбрасываемый теперь с такою расточительностью наружу, на развитие комфорта, должен оставаться дома и совершать необходимую великую внутреннюю работу, цивилизовать человеческую душу. В самом деле, душа человека, кажется, последний предмет забот современного общества».
Для Меньшикова, как и для Толстого, настоящее искусство должно способствовать духовному и нравственному совершенствованию людей, оздоровлению жизни и общества. К этому же должна стремиться и литературная критика.
В статье «Сбились с дороги», посвященной творчеству Л. Толстого, Меньшиков с горечью говорит о бессодержательности, праздности современной критической мысли, забывшей о том, что ее задача «довершить культуру русскую, довести национальность нашу до предела законченности поэтической, до красоты. А в красоте и истина, и добро, и все божественное, что нам доступно».
В др. своей статье «Литературная хворь» Меньшиков, говоря о возникновении в к. XIX в. множества художественных и иных течений, отмечает: «Появились декаденты, символисты, мистики, порнографы, эстеты, маги, визионеры, пессимисты - множество мелких школок, несомненно психопатического характера… Общая черта всех этих болезненных оттенков - противоестественность, отрицание жизни, извращение природы».
Вслед за Толстым Меньшиков видит главный порок декадентства в отсутствии нравственно-религиозного сознания, искренней веры в Бога. Он считает декадентов шарлатанами, которые «в течение очень долгого времени продолжают морочить публику». «Если писатели-декаденты и футуристы, - заключает он, - впавшие в бредовое состояние, имеют круг своих пламенных поклонников, то и наши религиозные декаденты привлекают нездоровое любопытство довольно широких слоев, особенно когда декадентство одушевлено экстазом животной чувственности».
В статье «Литературная хворь» Меньшиков подробно останавливается на таком феномене, как пессимизм, подчеркивая, что на его почве «выросли, в сущности, все литературные хвори и самая крупная из них, которую можно назвать иронической школой, аналитической, обличительной». Пессимизм Меньшиков причисляет к одной из разновидностей декаданса, который искажает не только идеал, но и действительность, достоверное ее изображение: «Обличительная школа в погоне за правдой жизни именно эту-то правду и потеряла».
Меньшиков категорически отрицает подобную обличительную литературу, объектом которой становятся лишь «уродливые стороны жизни» и которая «бережно описывает все нравственные бородавки, прыщи, шишки, искривления человека, выворачивает его грязное белье, скрытые раны под бельем, раздвигает края ран и любуется диким мясом в них, а если находит червей, то тем превосходней».
Размышляя о вреде обличительной литературы, Меньшиков, как Толстой и Достоевский, утверждает, что безнравственность и пошлость, которые изображаются в искусстве, лишь увеличивают безнравственность и пошлость в жизни: «Нужно величие других народов, их здоровье, красоту, мудрость, могущество - то совершенство жизни, одно созерцание которого составляет лекарство и движущий импульс.
Только такая литература и содействует прогрессу, ибо только она есть литература открытий и откровений. Наша же больная и злобная обличительная литература есть не столько лечение, сколько сама болезнь».
Меньшиков был убежден, что в подлинном искусстве объектом изображения должно быть достойное: «Только великие поэты у нас это понимали:
И мир мечтою благородной
Пред ним очищен и омыт,
- писал Лермонтов. Об очищении - в огне поэзии - русской жизни думал Пушкин, когда собирался в своем романе рассказать про нравы старины, предания русского семейства, любви пленительные сны…Тот же инстинкт побудил Тургенева и Льва Толстого отойти - сколько было в их силах - от обличения и создать красивые, привлекательные картины.
Такова должна быть литература, чтобы “поддержать и восстановить дух народный”». Мысль о том, что искусство и литература в состоянии повлиять на человека, на жизнь в лучшую сторону - одна из основополагающих в эстетике Меньшикова: «Как для ремесленника важен образец работы, план, чертеж, так для духа человеческого - живой образ, по которому он мог бы строить себя».
Духовное и культурное возрождение общества, по Меньшикову, невозможно вне нравственного начала, вне работы совести: «Мне кажется, руководящим принципом, этим Духом, носящимся над хаосом, служит нравственное начало новой жизни… Работа совести не должна останавливаться на разрушении зла; ее цель - созидание добра, осуществление нравственного идеала, иначе эта работа бесплодна.
Для создания же добра необходимо брать только лучшее, только совершенное, что можно найти вокруг в неисчерпаемых материалах цивилизации, по примеру наших классиков, впитавших в себя только лучшее молоко своей матери России и только лучший воздух Запада».
Вновь и вновь повторяет Меньшиков мысль о том, что в основе любой деятельности должна лежать работа совести, т.к. «только совесть указывает лучшее и совершенное, наиболее жизнеспособное и счастливое». В статье «Работа совести» критик пишет о том, что в художнике такой величины, как Толстой, кроме величайшего художественного дара и замечательного ума, есть нечто еще более значительное - это совесть его: «Она вся в нем поразительна, трудно встретить писателя более правдивого и нелицемерного.
Талант есть благородное отношение к вещам, отношение правдивое, т. е. совестливое». Концепция «Работы совести» является доминирующей в эстетике Меньшикова, в его представлении о роли и назначении культуры, искусства, литературы и науки.
Для того чтобы произошло духовное и нравственное возрождение России, необходимо, чтобы в любом человеке при любой его деятельности (особенно в художнике) должна происходить работа совести. Необходимо «заставлять ежеминутно спрашивать своего тайного судью - совесть: что я делаю? хорошо ли это? - закон этот обрек бы небытию целые области из числа благороднейших теперешних деятельностей - науки, искусства, литературы…».
Совесть как духовное понятие представляет собой созидательную силу, которая способна противостоять нравственному хаосу и энтропии. Именно ею должны руководствоваться в жизни обыкновенный человек и всякий настоящий художник: «…Мы не только обязаны, но и можем устроить свою жизнь согласно с совестью, хотя бы вся масса человечества мчалась к пропасти - каждый в состоянии остановить себя. Себя остановить - вот высшая и притом возможная задача человека, единственно вполне возможная».
С позиции «работы совести» подходит Меньшиков к рассмотрению гоголевского «Ревизора» в статье «Национальная комедия», статье по-своему уникальной и необычной по форме. В ней великий классик обращается к своим потомкам из «царства теней». В качестве эпиграфа к статье Меньшиков взял слова Гоголя: «“Ревизор” сыгран, и у меня на душе смутно, так странно. Я ожидал, я знал наперед, как пойдет дело, и при всем том чувство грустное и досадное облекло меня. Мое же сознание мне показалось противно, дико, и как будто не мое…»
Меньшикову в своей статье удалось передать все «страхи и ужасы» великого писателя, весь трагизм его жизненной творческой судьбы. По мнению критика, Гоголь относился к своему писательскому поприщу как к служению, а «устройство» окружающего мира он начинает с себя, с «самоустроения», к самому себе прилагая этический принцип «работы совести».
Никакие трудности жизни, в которой «все неверно и непрочно», ни равнодушие, ни хула современников не смогли помешать Гоголю исполнить то, к чему он был призван: «Дело в том, что остались ли мы сами верны прекрасному до конца дней наших, умели ли возлюбить его так, чтобы не смутиться ничем, вокруг нас происходящим и чтобы петь ему безустанно песнь и в ту минуту, когда б валился мир и все земное разрушалось».
Эти гоголевские слова оказались чрезвычайно близки Меньшикову, который устами Гоголя напоминает читателю о его «горьком» смехе, с помощью которого автор «Ревизора» надеялся исправить нравы и уничтожить пороки: «Плохие критики, лишенные религии и философии, писали и пишут, будто смех исправляет нравы. Какая это плачевная ошибка! Смех в действительности скорее примиряет с дурным, чем вооружен против него».
Комедия «Ревизор» интересует Меньшикова с позиции восприятия ее читателями. И он приходит к выводу, что комедию воспринимают как фарс. Устами Гоголя Меньшиков оспаривает признание «Ревизора» как национальной комедии: «По простодушию своему образованное русское общество не замечает, до чего оскорбительна эта комедия, если сколько-нибудь обобщить ее на Россию».
Критик считает, что писатель должен изображать в своих произведениях только достойное, что «на долгие десятилетия станет русской гордостью», а все негативное, дурное «составляет извращение ума и чувства». Продолжая свои раздумья о русской литературе и культуре, Меньшиков утверждает, что каждый народ нуждается в «своих священных письменах».
Вся отечественная словесность свидетельствует о попытке создания «великой книги»: «Еще до христианства и до самой письменности слагались сказания, былины, легенды, религиозные и философские учения. По “Книге Голубиной”, по развалинам богатырского эпоса, по “Слову о полку Игореве” вы чувствует, что русский народ нуждался в великой книге, которая выразила бы в себе величие его духа».
Меньшиков убежден, что «поэтический гений может явиться лишь на высоте героического, мирового подъема нации. Только на такой высоте всякое племя может сказать человечеству нечто значительное и вечное». Высоко оценивая дарование Гоголя и считая его великим выразителем национального духа, Меньшиков тем не менее приходит к выводу, что «Ревизор» не может быть национальной комедией. «“Ревизор” - великое обличение небольшого зла».
Порок не может служить примером для окружающих. Необходимо не «собирать в кучу» все дурное, чтобы осмеять, а «собрать в кучу все хорошее в русской жизни, чтобы умилить читателя, растрогать, благородно взволновать и заставить полюбить невидимый дух племени с его показанными воочию могуществом и красотой».
В сущности, Гоголь в статье Меньшикова выражает те же самые мысли, которые были изложены им в «Выбранных местах из переписки с друзьями». Но статья не теряет от этого своего значения и своей актуальности, ибо автор ее сумел раскрыть всю глубину и весь трагизм творческой судьбы Гоголя не только как гениального художника, но религиозного мыслителя, пророка православной культуры.
Концепция «работы совести» тесно связана у Меньшикова с представлением о русском праведничестве. «Поддержать и восстановить дух народный, - писал критик, - могут только истинные святые, благочестие которых познается не по словам, а по делам их».
Таких святых праведников Меньшиков находил в произведениях Лескова, герои которого обладают подлинным человеколюбием, они творят добро бескорыстно, ради самого добра, их жизнь, в конечном итоге, вполне соответствует самым высоким нравственным требованиям. Произведения Лескова, отмечает Меньшиков, «начинают с преобразования мельчайшей клеточки этого общества - самого человека».
Говоря о лесковских праведниках, наделенных чувством сострадания, Меньшиков отмечает, что Лесков, как Толстой и Достоевский, стремится пробуждать в людях чувства добрые: «В целом ряде народных рассказов Лесков дает картины жизни, проникнутой благочестием, стремлением к идеалу, образцы душевного геройства…»
И думает Лесков не только о судьбе своих героев-праведников, но и о судьбе всего народа: «Он ведет художественную проповедь о добродетели, выдвигая множество милых, простых, задушевных типов, в которые он просто, кажется, влюблен».
«Лесков был одним из немногих, - замечает современный исследователь В.Ю. Троицкий, - кто нашел в себе мужество постоянно доказывать и множеством примеров убеждать, что русский народ талантлив и самобытен, и воссоздавал в своем творчестве замечательные черты национального характера из самых “низов человеческого общества”».
По мнению Меньшикова, Лесков, наряду с Толстым и Достоевским, начинает «создавать нравственное общество, начиная с себя, с личного усовершенствования и облагорожения, и продолжая таким же облагорожением ближних». «Усовершенствуйте людей, - призывает критик, - развейте их сознание, возмутите их спящую совесть, зажгите сердце состраданием и любовью, сделайте людей несклонными ко злу - и зло рухнет, в каких бы сложных и отдаленных формах оно не осуществлялось - в общественных, экономических, государственных».
Одним из первых Меньшиков заговорил о национальной самобытности лесковских праведников, творящих добро ради самого добра, чуждых корысти и фальши. «Но если бы смотрели шире и при этом были честнее в своем размышлении о России, воссозданной в произведениях Лескова, - пишет Троицкий, - то нам нетрудно было бы признать, что душевное обаяние подавляющего большинства характеров Лескова в том, что они крепко связаны с православным мироощущением, которое было тогда одновременно по преимуществу русским.
История свидетельствует, что русский народ не только принял Православие, но именно через него обрел и утвердил свое национальное самосознание. Не усвоив этой простой истины, невозможно верно понять ни героев Лескова, ни особенностей их самозабвенной любви к людям и России, ни пафос его творчества». Да и сам Лесков был сродни своим праведникам, потому что главным свойством его собственной личности, по свидетельству его сына А. Н. Лескова, была неиссякаемая и неустанная потребность живого, действенного доброхотства».
Одним из первых Меньшиков обратил внимание на духовно-религиозную направленность творчества Лескова, что ставит его в один ряд с Достоевским и Толстым: «Талант Лескова есть особый вид религиозного чувства, он есть откровение духа, в природе скрытого, его правды и красоты… Художник-мечтатель, страстно ищущий в природе и воображении идеального человека, ждущий царства Божьей правды.
Он всегда ищет и ждет, и это взволнованное ожидание заражает читателя и волнует его. Из чтения книг Лескова Вы выходите не развлеченным и рассеянным, как после большинства заурядных авторов: его книги в Вас внедряются и продолжают жить, продолжают тревожить и умилять, совершая в глубине совести вашей какую-то всегда нужную работу».
Рассматривая работу совести как действенную форму противостояния злу, Меньшиков выражает несогласие с толстовской теорией непротивления злу насилием. В статье «Больная воля», посвященной анализу чеховской повести «Палата № 6», Меньшиков подчеркивает, что она является опровержением принципа непротивленчества: «Доктор Андрей Ефимыч высказывается характерным языком толстовского учения, настаивает на “уразумении жизни” как высшей цели, ведущей к “истинному благу”, настаивает на подчинении обстоятельствам, как бы плохо они ни сложились, т.е. учат “не противиться”».
Такой взгляд на повесть Чехова был небезынтересным, особенно если учесть, что статья «Больная воля» была написана в 1892. До Меньшикова никто не предлагал подобной трактовки «Палаты № 6». Раскрывая свою мысль о несостоятельности толстовского учения о непротивлении злу насилием, критик отмечает: «Чехов как бы проделывает ученый опыт: заставляет идею непротивления воплотиться в человека современной культуры, от природы мягкого и умного, заведующего судьбою целого кружка людей. Он показывает, как отражается непротивление на самом человеке и его окружающих. Мы видим, что человек превращается в бессердечного паразита, из непротивника злу делается защитником зла».
Статья «Больная воля» - одна из самых интересных литературно-критических работ Меньшикова. Вся она проникнута искренней болью за Россию, за русского человека и надеждой на духовно-нравственное обновление отечества. «О, если бы совесть русского человека пробудилась! Если бы он, спящий с открытыми глазами, увидел все нравственное безобразие своей жизни, всю ложь и грязь, скопившуюся веками!» - такими словами завершает свою статью критик.