Авторизация


На главнуюКарта сайтаДобавить в избранноеОбратная связьФотоВидеоАрхив  

Портрет немецкого философа Иммануила Канта (фрагмент). Художик Иоганн Готлиб Беккер, 1768 г.
Источник: Яндекс картинки
10:56 / 21.01.2019

Фантазии Фандорина. Эпоха цариц

Акунин постоянно противоречит самому себе, поскольку желание высмеять и унизить приходит в неразрешимое противоречие с фактами. Он высмеивает русскую армию, замарывает успехи, раздувает неудачи. При этом ухитряется ни словом не обмолвиться о взятии Кёнигсберга и присяге его горожан, включая знаменитого философа Канта, русской императрице Екатерине II

«История Российского государства» детективщика Бориса Акунина давно уже стала своего рода символом враждебно-наплевательского отношения к прошлому нашего отечества.

Каждый новый том вызывает шквал отрицательных рецензий, неизменно оканчивающихся указанием, что ошибок и предвзятостей в книге больше, чем страниц. И это уж не говоря о презрительных характеристиках русского народа и стремлении умалить любые его достижения.

Казалось бы, за шесть лет проекта можно было чему-то научиться и подтянуть хвосты - ​найти грамотных консультантов, начать прикладывать хотя бы краткую библиографию, да просто проверять те или иные утверждения и логически сводить концы с концами.

Материал исторический, вроде бы, становится все более доступным. XVIII век не седая древность, где приходится колдовать над немногими летописями и придумывать гипотезы на свой страх и риск.

Времена недавние - ​бери, черпай обеими руками из документов, детально описывающих события день за днем, и пользуйся работами современных историков, специализирующихся на эпохе (трое из них - ​М. В. Бабич, А. Б. Каменский и И. В. Курукин даже числятся «рецензентами» тома, однако читали ли они его?) - ​и вот уже книга будет выглядеть не так неприлично.

Однако акунинская манера изложения все та же. Во-первых, буквально сочащаяся со страниц ненависть к России. Марта Скавронская «смогла воссесть на трон женоненавистнической, недоверчивой к иноземцам, ханжески-чопорной державы».

Это говорится о стране, переполненной иноземцами на самых высоких постах, пережившей тридцать лет петровских преобразований, чуждых ханжества, пожалуй, даже с излишком.

Стране, чья судьба только за предыдущие двести лет решалась женщинами как минимум четырежды - ​Еленой Глинской, Ириной Годуновой, инокиней Марфой (Шестовой-Романовой), царевной Софьей.

Рядом с ненавистью к «этой стране» идет дремучее полузнание, когда автор, пытаясь показать свою образованность, раз за разом попадает впросак. Так, рассуждая о роли гвардейских полков в эпоху дворцовых переворотов, он утверждает, что «таковы были преторианцы в поздней Римской империи».

Но бесчинства преторианцев, действительно игравших жизнями правителей и целых династий, относятся, напротив, к раннему периоду Римской империи, когда императорская власть была в расцвете, а все дела вершились в столице.

Апогеем стал 193-й - ​«год пяти императоров»: преторианцы тогда продали власть с аукциона сенатору Дидию Юлиану, который почти сразу был свергнут легионами во главе с Септимием Севером.

В поздней Империи цезарей сбрасывала и провозглашала действующая армия, находившаяся в пограничных провинциях. Преторианцев, строго говоря, уже и не существовало - ​император Константин, с которого и начинается «поздняя Римская империя», по сути, упразднил преторианскую гвардию вовсе.

К верхоглядству Акунина прикладывается желание максимально унизить русских в любых победах. Например, сражение при Цорндорфе 14 августа 1758 года в ходе Семилетней войны, когда армия Фридриха Великого разбилась в кровь о стойкость нашей пехоты, несмотря на нераспорядительность командующего.

«Фермор решил, что оно проиграно, снял осаду Кюстрина, а затем вообще отступил на север», - ​сообщает Акунин. Хотя в реальности генерал Фермор снял осаду Кюстрина (предварительно полностью сжегши артиллерией этот важнейший для пруссаков центр снабжения) до Цорндорфской баталии, более того - ​именно чтобы дать сражение.

На поле битвы он не без оснований счел себя победителем, разослал победные реляции и в союзных столицах - ​Петербурге, Вене и Париже - ​отпраздновали викторию.

Старается принизить Акунин и великую русскую победу при Кунерсдорфе 12 августа 1759 года. Пространно рассказав о неуклюжести русских, успех наш он приписывает… панике в рядах противника. Мол, когда атакующая прусская конница, понеся тяжелые потери, отступала, она смяла собственную пехоту, и та побежала.

Дескать, немцы победили сами себя.

На самом же деле, конечная русская победа сложилась из стойкости русской пехоты на холме Шпиц, подвига чугуевских казаков, раздавивших прусских лейб-кирасир и пленивших их командира, удара австрийской конницы Лаудона во фланг Фридриха Великого и общего контрнаступления, начатого генерал-аншефом Салтыковым.

Пруссаки не разбили сами себя, а были разгромлены русскими при участии австрийцев.

Славной Семилетней войне вообще достается от Акунина по полной. Он высмеивает русскую армию, замарывает успехи, раздувает неудачи.

При этом ухитряется ни словом не обмолвиться о взятии Кёнигсберга и присяге его горожан, включая знаменитого философа Канта, русской императрице, - ​хотя, учитывая дальнейшую судьбу города, в ХХ веке сей факт имеет огромнейшее значение.

Войну в целом автор объявляет «кровавой и бессмысленной». Но тут же сам признает, что, несмотря на разворот Петра  III, отказавшегося от территориальных приобретений, «главная цель войны была достигнута» - ​Пруссия была истощена и отныне не представляла угрозы для соседей.

Это еще одна неизлечимая проблема Акунина как «историка». Он постоянно противоречит самому себе, поскольку желание высмеять и унизить приходит в неразрешимое противоречие с фактами.

Скажем, автор издевается над Петром Великим, который, отменив порядок престолонаследия по мужской линии, так и не оставил завещания. «Ничто, кроме собственных страданий «отца отечества», кажется, не занимало.

Лишь в самом конце, как рассказывают, он попытался написать что-то на грифельной доске, но успел начертать только два слова «отдайте всё…».

Однако спустя несколько страниц, смакуя дворцовую борьбу около постели умирающего самодержца и упоминая о выставленных супругой Петра и Меншиковым караулах, Акунин вдруг замечает: «не исключено, что Петр и успел как-то выразить свою волю, да никто об этом не узнал».

Казалось бы, чего проще, сложить два и два - ​если Екатерина и «счастья баловень безродный» позаботились, чтобы царское завещание не стало никому известным, значит, оно просто было не в их пользу.

Кому же мог быть адресован обрывок последней воли преобразователя? Понятно, что отдать можно только тому, у кого забрали, причем, скорее всего, несправедливо. Из потенциальных наследников Екатерина и так находилась на хозяйстве.

Дочерям Петра, рожденным ею еще до свадьбы, тоже бессмысленно было «отдавать», они легко провозглашались наследницами. «Отдать всё…» можно было лишь одному человеку - ​маленькому Петру Алексеевичу, сыну замученного Меншиковым и компанией царевича, отстраненному от наследования дедовским своеволием.

Именно ему право на трон принадлежало по Божескому и традиционному закону, он-то и должен был получить несправедливо отнятое.

Но такой несложный логический вывод создателю Фандорина не под силу. Он запутывается и в куда более простых построениях.

Автор сравнивает двух Екатерин и утверждает, что, в отличие от Великой императрицы, Марта Скавронская «умела проводить различие между умными мужчинами и красивыми мужчинами» и не пускала любовников в политику, а советников в постель.

И рядом констатирует, что это различение привело к тому, что влияние Меншикова на императрицу было ограниченным и «его незаурядная энергия тратилась в основном на сохранение и укрепление своего положения».

Вспомним, однако, Потемкина, которому не приходилось «воевать» за Екатерину  II и который, не растрачивая себя попусту, сумел совершить множество великих и славных дел. И получается, что тезис автора - ​форменная нелепость.

После очередной демонстрации такой дремучей некомпетентности потуги Акунина внести свою лепту в концептуальное осмысление русской истории заведомо обречены на провал.

Но все-таки он пытается оставить «оригинальный вклад», в виде утверждения, что немецкое засилье при Анне Иоанновне было не таким уж вредоносным для России, а русское правление при Елизавете не было столь уж благотворным.

Впрочем, этот политический тезис профессионального «патриота заграницы» заслуживает особого разбора.

Видео на канале YouTube "Статьи на ЗдравствуйРоссия.Рф"

Раздел "История", подраздел "XVIII век"

 



Комментарии:

Для добавления комментария необходима авторизация.