Христианский социализм – приручение дракона. Часть III
К новому укладу - социализму сообществ
Сегодня существует весьма влиятельное интеллектуальное течение, которое обосновывает преимущество именно коллективной собственности. В высшей степени характерно, что в 2009 году Нобелевскую премию по экономике присудили американской исследовательнице (экономисту и политологу) Элионор Остром, которая привела обширную аргументацию в пользу социально-экономической эффективности коллективных сообществ.
Она исследовала многочисленные примеры общественного регулирования в области пользования лесами, пастбищами, озёрами, подземными водами и т.д. Остром делает вывод, согласно которому будущее принадлежит не глобализации и улучшению частнокапиталистического предпринимательства, оно – за коллективными сообществами (коммунами, деревнями, мелкими городами, кооперативами).
Именно в рамках таких небольших, но гибких сообществ возможно наиболее эффективное согласование интересов различных сторон и налаживание самого, что ни на есть, эффективного сотрудничества. (В 2011 году в России была опубликована книга Остром «Управляя общим. Эволюция институтов коллективной деятельности».)
К слову, эти выводы созвучны выводам, которые сделал в свое время выдающийся теоретик русского и мирового анархизма князь Кропоткин, разработавший модель взаимодействия общин-комьюнити. Идеи русского князя встретили заметный отклик в разных странах мира, они крайне популярны и сегодня.
На их основе было создано широкое общественное движение за местное развитие - «community development» («общинное развитие»). Под ним понимается развитие территорий силами проживающих на ней людей, объединенных в общину[36]. Данная модель великолепно подходит для «постиндустриального», информационного общества с его горизонтально-сетевыми связями.
Возвращаясь к зарубежной неообщиной мысли, необходимо обратить внимание на исследования доктора экономики, президента американской консультативной фирмы «Participation associate» («Совместное участие») Джона Симмонса и директора Центра изучения собственности работников Кентского Государственного Университета Джона Лоуга, обобщенные в работе «От наемного труда к свободному (производственное самоуправление или «третий путь» в экономике)» – они обратили внимание на то, что в США наиболее успешно и динамично развивались именно те фирмы, которые уделяли большое внимание участию рабочих в управлении и распоряжении собственностью.
Опыт подобных компаний убеждает каждый год почти 1000 компаний в США изменить характер владения акционерным капиталом и превратиться в компании с собственностью работников.
По мнению академика С.Ю. Глазьева, высказанному им на круглом столе Изборского клуба, идея социально-христианского синтеза как нового социализма прекрасно подходит к шестому технологическому укладу, где утверждается общество знаний, а прибыль не играет уже той роли, которая была у нее в классическом капитализме.
Западный мир, отмечает Глазьев, переходит на отрицательные процентные ставки и создает экономику производства товаров с заранее заданными свойствами, где производитель гибко подстраивается под потребителя, его запросы и финансовые возможности.
Но главное веяние времени – изменение подхода к самой собственности. В США и странах Западной Европы еще с начала 1970-х годов действует «Программа наделения работника акциями» («Employee stock ownership plan», ESOP), призванная всемерно поощрять включение работников во владение собственностью. В основе проекта находятся идеи ученого и бизнесмена Луиса Келсо, выступавшего за «рабочий капитализм».
В этом его активно поддерживал сенатор Рассел Лонг, благодаря которому предприятия, участвующие в ESOP, получили серьезные налоговые преференции. Суть деятельности ESOP заключается в том, чтобы не только передавать акции рабочим (для чего был создан специальный траст), но и перейти от принципа голосования акционеров «одна акция – один голос» к принципу «один акционер – один голос».
При этом работники не имеют право продавать акции на сторону. Рабочий может стать акционером, не потратив ни единого доллара, а иногда его просто ставят перед фактом, вручая акции, так сказать, в добровольно-принудительном порядке.
Вначале компании ESOP действовали, преимущественно, в металлургии и металлообработке, но потом они распределялись более равномерно – по всем отраслям. Сегодня в США функционирует 12 тысяч предприятий, задействованных в ESOP, их работникам принадлежит от 5 до 100 % капитала. Активы данных фирм достигли 120 млрд. долларов, в их деятельности занято 13 % всей рабочей силы страны.
Можно, таким образом, констатировать, что в ведущей капиталистической стране мира складывается альтернативный общинно-социалистический уклад. И вряд ли следует считать простым совпадением тот факт, что социалистические идеи становятся всё более популярными в США. Влиятельнейший Институт Гэллапа провел опрос, в ходе которого выяснилось, что 36 % американцев положительно относятся к социализму.
Весьма любопытны данные германского института исследования общественного мнения «Emnid». Согласно им, 88 % респондентов высказались за установление в Германии экономического порядка, принципиально отличного от капитализма.
Респонденты согласились с тем утверждением, что капитализм никак не способствует утверждению социальной справедливости, защите окружающей среды и т.д. Приоритетными были названы социальные связи, здоровье и экология. Всё это было поставлено выше преумножения капиталов.
В России проблески такого альтернативного уклада были хорошо заметны в эпоху перестройки, до тех пор, пока искусственно не была утверждена госполитика поощрения перехода кооперативных и народных предприятий на начала обычных акционерных обществ. Большой интерес представляет опыт Магомеда Чартаева (союз собственников-совладельцев «Шухты» в Дагестане).
Так же, как и в русской артели, на его предприятии работники являются не наемниками, а собственниками (пайщиками) и не получают зарплату, но сами распределяют по справедливости полученный доход.
Зарплата при таких подходах рассматривается как «пережиток» капиталистического типа распределения, а доход – как более зрелая форма присвоения, отвечающая более высокой ступени развития общества[37].
Магомед Чартаев вполне ясно характеризовал свою систему не просто как социальный эксперимент, но как выражение цивилизационной идеи: «Специфика, на которую часто ссылаются, отмахиваясь от нас, действительно есть, но она не в особенности горного климата, не в сельскохозяйственном характере нашего труда и уж подавно не в форме носа наших собственников-совладельцев.
Это чисто российские условия нашей прошлой и нынешней жизни, потому наш союз собственников-совладельцев – это наш российский вариант, наш путь в будущее»[38]. Сегодня идеи Чартаева поддерживает такой неординарный политик и организатор, как губернатор Белгородской области Е. Савченко.
На встрече с Изборским клубом в 2013 году Савченко, описывая успехи своей модели социально-экономических отношений, апробированной на Белгородчине, признался, что «следующим шагом должно стать внедрение экономической модели собственников-совладельцев, предложенной российским ученым Магомедом Чартаевым.
Когда работающий на каждом предприятии человек не только получает зарплату за свой труд, но и выступает как совладелец части созданного им капитала, который будет участвовать в дальнейшем производстве и приносить работнику дивиденды»[39].
Любопытно, что одним из аргументов в пользу такой модели является аргумент от «общины» и от связи поколений – в понимании Чартаева, собственность на средства производства в народном предприятии является производной от труда, который вложили отцы и деды ныне живущих пайщиков. Собственность не может рассматриваться только на горизонтальном уровне – одного ныне живущего поколения.
Тем самым, собственники-труженики, помня о предках, помнят и о потомках-наследниках – идея собственности переведена на «вертикальный» уровень. А внешний капитал (инвестор, частник, проводники глобализации) не имеют к этой вертикали никакого отношения.
Безусловно, для создания новой социалистической экономики необходимо провести огромную теоретическую работу. И в этом плане следует обратить внимание на труды шотландских экономистов — Пола Кокшотта и Аллина Коттрелла. В своей работе «К новому социализму» они предложили модель новой социалистической плановой экономики, и сейчас, в связи с этим, говорят уже об особой «шотландской школе».
Авторы предлагают ввести автоматизированное, информократическое планирование — с упором на Интернет и киберсистемы. Кокшотт и Коттрелл, в отличие от многих других левых, пытающихся создать новые модели, не отрицают «советскую» модель, но предлагают учесть ее достижения и усилить их за счет информократического начала. В частности, они призывают уделять основное внимание именно конечной стадии выпуска продукции.
Обращает на себя внимание, что авторы считают рынок вполне возможным при социализме, но не в гибридном «китайско-югославско-венгерском» варианте. Рынок включается в систему информократического социализма как элемент одной системы, перенесённый в другую и меняющий свои системные свойства. Авторы очень увлекательно описывают свойства такого «снятого» рынка.
Если подойти к вопросу с учетом реалий информационного общества и наработок современных экономистов, то будущая структура социалистического планирования может выглядеть следующим образом. В стране создаётся Национальный плановый совет (НПС), куда входят представители коллегий экспертов, избранные народные представители, учёные-экономисты.
Часть НПС назначается главой государства, часть делегируется различными учреждениями. При каждом местном общинном Совете создаётся свой плановый совет. Кроме того, свои плановые советы создаются в рамках разнообразных проектов.
Местные ПС и ПС проектов предлагают НПС свои предложения по составлению плановых заданий. Для этого они могут вступать в разнообразные ассоциации. После широкой (но ограниченной по срокам) дискуссии составляется общенациональный план, в соответствии с которым строятся бюджеты всех экономических проектов.
А что же в России, славящейся своими артельно-общинными, кооперативными и социалистическими традициями? У нас тоже есть народные предприятия (НП), статус которых прописан в соответствующем федеральном законе 1998 года. Согласно ему, работникам НП должно принадлежать не менее 75 % акций, причем отдельный работник может иметь не более 5 %.
Голосование здесь, как и в случае с ЕСОП и Мандрагонской федерацией, построено по принципу - «один акционер – один голос». Продажа акций возможна только между акционерами, либо работник продаёт их всему предприятию. При этом каждый новый работник наделяется акциями автоматически, при поступлении на работу.
Система весьма демократическая, и всё это прописано в законодательстве. Однако, самих НП в России крайне мало – всего несколько десятков, и занято на них всего 42 тысячи человек или 0, 001% от общего числа занятых в производстве товаров и услуг.
Еще с 1990-х годов НП были поставлены в крайне невыгодные условия. «Закон о народных предприятиях» был принят в 1998-м году, однако принят был не сразу, первоначально он был отклонён Б. Н. Ельциным, который решил, что закон нарушает Конституцию. Закон согласовывали очень долго, потом всё-таки приняли, но с очень большими ограничениями, благодаря которым НП не приняли массового характера.
Так, НП можно создать только посредством преобразования такой коммерческой организации, в которой работникам принадлежит более 49% уставного капитала. НП не могут быть созданы на основе государственных и муниципальных унитарных предприятий. Сам закон был принят в конце 1990-х годов, когда в России осталось очень мало акционерных обществ, в которых акции оставались бы в распоряжении трудового коллектива (сказалась грабительская приватизация).
Принцип эффективности народного предприятия крайне прост. Там, где собственность принадлежит всей общине тружеников, доходы распределяются между всеми, что обеспечивает высочайшие заработки. А они в свою очередь резко повышают покупательную способность населения, в результате чего промышленность получает мощный импульс развития[40].
Заключение
На XVIII Всемирном русском народном соборе Святейший Патриарх Кирилл огласил концепцию, которая явилась итогом долгой работы и размышлений о ценностях, которые лежат в основе жизни России. Он назвал пять таких ценностей, это: вера, справедливость, солидарность, достоинство и державность.
По крайней мере, три из пяти этих принципов напрямую являются ценностями христианского социализма, хотя и два других принципа (достоинство и державность), если вдуматься, также отвечают данному идеологическому синтезу.
В соединении христианства с лучшими чаяниями справедливости, общественного развития и общественной собственности, которая не уничтожила бы, но ограничила бы собственность частную – шанс породить небывалый доселе социализм: религиозный, национально-суверенный, общинно-семейный, нацеленный на углубленное внутреннее совершенствование личностей, а не их нивелировку в многомиллиардном «человейнике».
Христианский и общинный социализм сегодня мог бы предложить проект общества с высокой степенью мотивации своих членов, без разрушения семьи, без обобществления воспитания, при этом с развитым образованием и социальным обеспечением. Это социализм без уравнительности, но и без неконтролируемого разрастания дистанции между богатым и бедным слоями.
Социализм без насильственного обобществления, но с доминирующим укладом общественной собственности (государственной, но не только государственной, а также кооперативной, артельной, партнерской, акционерной, муниципальной и прочими ее видами) – то есть социализм сообществ.
Христианский социализм, «высокий» социализм – способ построения гармонии человека с космосом, с природой, с живым миром и с социальным миром. Эта гармония зиждется на выстраивании отношений с Богом как высшим Регулятором мироздания.
В этом смысле обуздание рыночной стихии посредством планирования и обуздание инновационной и экспансионистской энергии общества посредством религиозных запретов и идеалов обладает высшим символизмом. Оно символизирует творение оформленного мира «вещей» из бесформенного хаоса первоматерии.
Социальная история не предопределена, фатализм в этом отношении не уместен, и все разговоры о едином и неизбежном пути развития для человечества недобросовестны и противоречат фактам. Социальные технологии и возможности проектирования более справедливой реальности – неотъемлемое свойство человеческой природы, его сознания. Скрытые возможности социальных технологий, их потенциал задействованы пока в незначительной мере.
Но потенциал этот очень велик и значим для людей, доказательств чему много – при этом опыт СССР едва ли не самое поразительное доказательство этому. Однако, советский опыт был во многих отношениях односторонним и базировался на фундаменте такого общества, которое было еще не готово реализовать в себе данный потенциал. Тем не менее, поколениям наших дедов и отцов многого удалось достичь.
Говоря о православном социализме сегодня, мы видим два глубинных пласта российской истории – тысячелетнюю православную традицию и опыт социалистических отношений, выразившийся в традиционной русской общине, и как необычайный эксперимент – в советском государстве и обществе XX века. Оба эти пласта опыта драгоценны для нас в XXI веке, и нам не стоит «делать между ними выбор». Такой выбор навязывается нам извне – и мы этим выбором никому не обязаны.
Наш путь – сочетание и синтез лучшего и проверенного опыта наших предков.
Примечание:
[1] Многие критики революционного социализма справедливо указывали на то, что в нем предлагались весьма радикальные задачи, такие как: отмирание государства, семьи, религии, иерархии в обществе – однако, реальный социализм не только не выполнил этих задач, но по целому ряду направлений обеспечил движение вспять, к традиционным ценностям, и в чем-то оказался даже более консервативным, чем классический консерватизм XVIII – XIX вв. Этот факт сегодня служит одним из оснований нового идеологического синтеза – между социалистами и консерваторами-традиционалистами.
[2] Эта проблематика получила глубокую разработку в большом проекте Изборского клуба, посвященном идеалам справедливости (см. журнал «Изборский клуб» 2015 №№ 6, 7).
[3] Одним из недостатков таких обзорных концепций «предыстории социализма» стало смешение идей социализма и коммунизма в некий неразличимый идейный бульон – при этом социализм лишался самостоятельной сущности, превращаясь в придаток идеи коммуны, как полного и радикального обобществления всего имущества, труда, жилища и других социальных функций. Поэтому в предшественники социализма записывали и катаров, и беггардов, и таборитов, и «богемских братьев», и анабаптистов, и классическую монашескую общину, и религиозные секты Нового времени (как это делал Карл Каутский).
[4] В русской общине среди большого числа форм мягкой кооперации особо выделяется такой феномен как «помочи» (или «толока»), встречавшийся в крестьянской среде еще и в 60-е годы XX века. Выполняемые в помочах работы могли быть крайне разнообразны – пахота, сельскохозяйственные постройки, кладка печей, рытье колодцев, рубка дров, гнутье полозьев, пряжа и т.п. Имели место: поочередные помочи – исполнение определенной трудоемкой работы всеми общинниками у всех по очереди; помочи нуждающимся – исполнение необходимых аграрных и домашних работ для тех крестьян, которые по какой-либо причине не способны были самостоятельно справиться с обычным годовым кругом работ; и некоторые другие их виды. Чаще всего помочи для бедных, вдов и убогих осуществлялись без сколько-нибудь существенного вознаграждения, «для ради Христа». Общины помогали восстановить жилище и хозяйство погорельцам, оказывали поддержку попавшим в беду своим членам. Помочи воспринимались в традиционном крестьянстве как своеобразный синтез труда и праздника: труд осуществлялся не для себя, а для других, граница между трудом, игрой и ритуалом также была размытой, нестрогой. При этом участник помочей знал, что и он сам впоследствии может рассчитывать на помощь односельчан. (Подробнее об этом см.: Аверьянов В.В., Венедиктов В.Ю., Козлов А.В. Артель и артельный человек. – М. 2014. – С. 123-129.)
[5] Иногда, несмотря на древность большинства этих феноменов, этому можно найти некоторые подтверждения и на уровне теоретическом – например, в «Книге правителя области Шан» Гунсунь Яна (IV в. до н.э.).
[6] Шафаревич И.Р. Полн. собрание сочинений в 6 томах. Т. I. – М., 2014. – С. 476-478.
[7] Wittfogel K.A. Oriental Despotism: a Comparative Study of Total Power. – Yale University Press, 1957
[8] Артамонов В. И. Психология от первого лица. 14 бесед с российскими учёными. — М.: Академия, 2003. — С. 24.
[9] Сорокин П. Современное состояние России // Новый мир. 1992. № 4. – С. 196.
[10] Плеханов Г.В. Наши разногласия // Соч. Т. 2. М.–Л, 1925. С. 306.
[11] Всплывающая империя. Доклад Изборскому клубу под ред. В.В.Аверьянова – Изборский клуб № 2 (26) 2015. – С. 33.
[12] По выражению современника Сталина святителя Луки (Войно-Янсенецкого), «очень многое в программе коммунистов соответствует требованиям высшей справедливости и духу Евангелия». «Я тоже полагаю, - свидетельствовал святитель, - что власть рабочих есть самая лучшая и справедливая форма власти. Но я был бы подлым лжецом перед правдой Христовой, если бы своим епископским авторитетом одобрил бы не только цели революции, но и революционный метод» (Лисичкин В. Лука, врач возлюбленный. — М.: Издательский совет Русской Православной церкви, 2009. – С. 125-126). Сближение Церкви и социализма в эпоху 40-х – начала 50-х гг. вовсе не было тактическим союзом, заключенным ради победы в войне – некоторые малоизвестные высказывания в черновиках и записных книжках Сталина свидетельствуют о более глубоком стратегическом замысле.
[13] Иезуитская республика ежегодно реализовывала 184 тонны парагвайского чая (матэ) и около тысячи тонн хлопка, превосходя в этом всех конкурентов в регионе (данные приведены в сочинении: Xavier Charlevoix. Histoire du Paraguay. Paris, 1757).
[14] Обращает на себя внимание, что всевозможные фаланстеры и коммуны образовывались как «островки» посреди обычного мира буржуазных и семейных отношений и, в конечном счете, стремились в экономическом плане паразитировать на большом социуме. Парагвайский опыт показателен в том отношении, что это был самодостаточный «большой социум», обеспечивавший себя сам (религиозная социалистическая автаркия).
[15] «Иудеохристианством» в XX веке стали называть некий консенсус на уровне «общих ценностей», триумф которого, якобы, произошел в современных США – этот подход повлиял на доктрину политкорректности.
[16] Механизм этого исхода, его возникновение в недрах европейского еврейства описано Я. Кацом, показавшим симметричность тех ролей, которые сыграла каббала для европейского гуманизма и Просвещение для еврейской гаскалы (Кац Я. Традиция и кризис. – М., 2010).
[17] Болезненность и сложность этой ассимиляции и трансформации идентичности глубоко переживались в еврейской культуре. В качестве примера можно привести анализ у Х.Арендт образа еврея-парии в европейской культуре (Арендт X. Скрытая традиция: Эссе. ‑ М., 2008. – С. 57-93).
[18] «Атеизм», вопреки иллюзиям советских консерваторов, вовсе не был конечной станцией процесса секуляризации, он был промежуточной остановкой на пути «освобождения» от религии. Специфика СССР состояла в том, что его централизованный аппарат образования формировал новое массовое сознание, «застрявшее» на станции атеизма. Все это не помешало постсоветским массам за какие-то несколько лет перестройки обратиться к банальным суевериям, примитивному неоспиритуализму и магии (процесс обращения к традиционному православию и исламу в 90-е годы был гораздо более трудным и длительным).
[19] Мандельштам О. Стихи, проза, воспоминания, материалы к биографии. – М., 1990. – С. 118.
[20] Все ранние работы Маркса служат ярким подтверждением этому: пролетариат у Маркса «вылеплен» капиталом и отражает в себе основные идеи и особенности капитализма, его породившего. Так же и идея «Интернационала» прямо проистекает из буржуазного космополитизма. Пролетариат должен покончить с миром капитала – но и в этой роли «могильщика» он повторяет буржуазию, которая в свое время «похоронила» дедушку-феодализм. Любопытна аргументация Маркса в «Манифесте Коммунистической партии»: «Но вы, коммунисты, хотите ввести общность жён, — кричит нам хором вся буржуазия». Что же отвечает на это Маркс? Вместо того, чтобы объяснить, в чем его положительный взгляд на семью и отношения полов он заявляет: «Впрочем, нет ничего смешнее высокоморального ужаса наших буржуа по поводу мнимой официальной общности жён у коммунистов. Коммунистам нет надобности вводить общность жён, она существовала почти всегда. Наши буржуа, не довольствуясь тем, что в их распоряжении находятся жёны и дочери их рабочих, не говоря уже об официальной проституции, видят особое наслаждение в том, чтобы соблазнять жён друг у друга. Буржуазный брак является в действительности общностью жён. Коммунистам можно было бы сделать упрёк разве лишь в том, будто они хотят ввести вместо лицемерно-прикрытой общности жён официальную, открытую». Точно так же отвечает Маркс на упрек, что коммунисты «хотят отменить отечество, национальность». Он говорит на это: «Рабочие не имеют отечества. У них нельзя отнять то, чего у них нет. Национальная обособленность и противоположности народов всё более и более исчезают уже с развитием буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единообразием промышленного производства и соответствующих ему условий жизни. Господство пролетариата ещё более ускорит их исчезновение». Таким образом, Маркс мечтает узаконить и ускорить все разрушительное для человека и человечества, что принес с собой капитализм.
[21] Секулярное еврейство делало свой выбор в пользу радикального социализма, добавляя к радикализму и нигилизму революционной европейской молодежи свою пассионарность. Революционный социализм был ценен для них потому, что он отрицал «старый мир» Европы не только по причине его недостатков, но и потому, что он давал выход их энергии освобождения от вековой «еврейской униженности», от жизни без своего государства, от духоты гетто – в их ментальности отрицание религии, отечества и общины стали обязательным элементом (ведь они, призывая отказаться от всего этого европейцев, уже отказались от этого в отношении самих себя: от своей веры, от своего утраченного отечества и от безжалостно отринутого ими кагала).
[22] Нигилистический социализм представлял собой нечто вроде «перевернутого гностицизма». Гностики полностью отрицали материальный мир, а радикал-социалисты требовали сокрушить практически все организационные формы этого мира – от государства до семьи. В их оптике мир необходимо было низвести до уровня какого-то гомогенного целого – образа изначальной материи (первичного небытия). Это целое и вставало на место Бога, ради него и уничтожалось многообразие мира. И в этом радикальные социалисты, на удивление, близки к плутократии, финансово-олигархическим магнатам. Последние также стремятся к разрушению многообразия мира, но уже посредством абсолютизации глобального рынка, стирающего национальные и этнокультурные отличия, подчиняющие и растворяющего государства. (Кстати, неслучайно то, что многие ультралевые радикалы тесно сотрудничали с западными плутократиями. Ярчайший пример такого сотрудничества – Л.Д. Троцкий, бывший в феврале-мае 1918 года горячим сторонником войны с Германией на стороне Антанты.)
[23] Лосский Н.О. Характер русского народа // Условия абсолютного добра. – М., 1991. – С. 285.
[24] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М., 1961. Т. 19. С. 120.
[25] Там же. С. 250–251.
[26] Там же. С. 410.
[27] См. об этом статью В.Пыжикова в журнале «Изборский клуб» (2016 № 2).
[28] Булгаков С.Н. Свет невечерний: Созерцания и умозрения. – М., 1994. – С. 315-316.
[29] Иными словами, было найдено хитроумное решение: капитализм как «курица, несущая золотые яйца» сочетался с социалистическим государством, реализующим идеалы справедливости и поддержки беднейших слоев.
[30] Обратим внимание, что исторический «красный проект» взял на вооружение либеральную идею «свободы» и эмансипации от религиозных и авторитарных запретов, и то, о чем говорит Хазин – это скорее умозрительный «красный проект», которого в действительности еще не было.
[31] В качестве примера демонизации социализма можно привести работу Игоря Шафаревича «Социализм как явление мировой истории», в которой он приходит к выводу, что в основе этой идеологии лежит «инстинкт смерти», стремление человечества к самоуничтожению, что она пессимистична и нигилистична по своей сущности. Социалистическая идеология, говорит Шафаревич, стремится редуцировать человеческую личность к ее самым примитивным, низшим слоям. В подтверждение своей гипотезы о социализме как утопии Нарцисса и Орфея Шафаревич приводит аргумент из области демографии: таково «падение рождаемости среди индейцев гуарани в государстве иезуитов в Парагвае, заставлявшее иезуитов применять разнообразные меры давления на индейцев в надежде увеличить прирост населения. Естественно предположить, что и драконовские законы против абортов в государстве инков были связаны с падением там рождаемости: государство обычно принимает подобные меры с целью затормозить сокращение населения. Наконец, не следует ли поставить в один ряд с этими явлениями и то, что русские, бывшие в начале века самой быстрорастущей нацией Европы, сейчас едва ли поддерживают свою численность?» (Шафаревич И.Р. Полн. собрание сочинений в 6 томах. Т. I. – М., 2014. – С. 611-612).
[32] Иногда задают вопрос о том, как можно утверждать православный (или христианский) социализм в обществе, значительную часть которого составляют верующие нехристианской религии и атеисты. Однако, ответ на это вопрос гораздо проще, чем обычно думают. Говоря о православном социализме, мы имеем в виду не социализм с хоругвями и с обязательной молитвой перед едой в общественных столовых. Речь идет о реализации православных архетипов в снятых определениях. Христианский характер общественного строя должен быть не декларативным и не пропагандистским, но опредмеченным, переведенным на уровень понятных любому человеку ценностей, таких как милосердие, справедливость, приоритет служения над потреблением, а творчества над стандартизацией жизни и мн. др.
[33] Федоров Н.Ф. Собр. соч. в 4-х томах. Том 1. – М., 1995. – С. 56.
[34] Одно из наиболее ярких произведений, где это обосновывает – очерк Ф.М.Достоевского «Спиритизм. Нечто о чертях», в котором он пишет: «Вы, конечно, понимаете, что наука человеческая еще в младенчестве (…) Вдруг бы все знания так и свалились на человечество и, главное, совершенно даром, в виде подарка? Я спрашиваю: что бы тогда сталось с людьми? О, конечно, сперва все бы пришли в восторг. Люди обнимали бы друг друга в упоении, они бросились бы изучать открытия (а это взяло бы время); они вдруг почувствовали бы, так сказать, себя осыпанными счастьем, зарытыми в материальных благах; они, может быть, ходили бы или летали по воздуху, пролетали бы чрезвычайные пространства в десять раз скорей, чем теперь по железной дороге; извлекали бы из земли баснословные урожаи, может быть, создали бы химией организмы, и говядины хватило бы по три фунта на человека, как мечтают наши русские социалисты, - словом, ешь, пей и наслаждайся. "Вот, - закричали бы все филантропы, - теперь, когда человек обеспечен, вот теперь только он проявит себя! Нет уж более материальных лишений, нет более заедающей "среды", бывшей причиною всех пороков, и теперь человек станет прекрасным и праведным! Нет уже более беспрерывного труда, чтобы как-нибудь прокормиться, и теперь все займутся высшим, глубокими мыслями, всеобщими явлениями. Теперь, теперь только настала высшая жизнь!" И какие, может, умные и хорошие люди это закричали бы в один голос и, может быть, всех увлекли бы за собою с новинки, и завопили бы, наконец, в общем гимне: "Кто подобен зверю сему? Хвала ему, он сводит нам огонь с небеси!"
Но вряд ли и на одно поколение людей хватило бы этих восторгов! Люди вдруг увидели бы, что жизни уже более нет у них, нет свободы духа, нет воли и личности, что кто-то у них всё украл разом; что исчез человеческий лик, и настал скотский образ раба, образ скотины, с тою разницею, что скотина не знает, что она скотина, а человек узнал бы, что он стал скотиной. И загнило бы человечество; люди покрылись бы язвами и стали кусать языки свои в муках, увидя, что жизнь у них взята за хлеб, за "Камни, обращенные в хлебы". Поняли бы люди, что нет счастья в бездействии, что погаснет мысль не трудящаяся, что нельзя любить своего ближнего, не жертвуя ему от труда своего, что гнусно жить на даровщинку и что счастье не в счастье, а лишь в его достижении. Настанет скука и тоска: всё сделано и нечего более делать, всё известно и нечего более узнавать. Самоубийцы явятся толпами, а не так, как теперь, по углам; люди будут сходиться массами, схватываясь за руки и истребляя себя все вдруг, тысячами, каким-нибудь новым способом, открытым им вместе со всеми открытиями. И тогда, может быть, и возопиют остальные к богу: "Прав ты, господи, не единым хлебом жив человек!" (…) О, разумеется, черти в конце концов возьмут свое и раздавят человека "камнями, обращенными в хлебы", как муху». (Достоевский Ф. Дневник писателя. – М., 2010. – С. 258 – 260.)
[35] Так полагал Л.А. Тихомиров, хорошо знавший лево-радикальную идеологию изнутри. Он писал по этому поводу: «По Оуэну, стоит только изменить внешние условия — и человек начнет роковым образом изменяться. Эта материалистичность, уверенность в “производности” человеческой личности из внешних условий доведена, наконец, до полного завершения в учении Маркса, который принял за аксиому (никогда не доказанную им), будто бы человек и его общественность суть создание условий добывания пищи. (…) Если это воззрение выразить прямо и смело, то должно сказать, что личности совсем не существует. Это настоящая философия человеческого ничтожества». (Тихомиров Л.А. Критика демократии. – М.,1997. – С.311.)
В то же самое время вопрос о личностном минимализме волновал и народников. Например, Н.К. Михайловский обвинял марксистов в фаталистическом понимании роли личности. Он же считал личность движущим мотивом исторического развития, делая особый упор на её нравственном содержании. Социализм, в оптике Михайловского, должен был означать «торжество личного начала, при посредстве начала общинного».
[36] В своё время Кропоткин разработал концепцию, согласно которой взаимопомощь является основой существования человека. Именно благодаря взаимопомощи человек выжил и развивался. И её основой, базовой ячейкой была община – локомотив развития с древних времен. В этом пункте он находился в русле как народнической («левой»), так и славянофильской («правой») русской общинной политической традиции. Особенностью же его учения было то, что он обращал очень пристальное внимание на экономическую сторону общинности, местного развития, и дал в этом плане убедительное обоснование деятельности всех «комьюнити» в мире.
По выражению исследователей В. Дамье и Д. Рублёва, «предлагаемая Кропоткиным система экономических отношений далека от рыночной системы, (…) это не централизованное планирование, а своего рода децентрализованное, основанное на прямой демократии и системе «заказов», поступающих снизу, непосредственно от потребителей».
[37] Махоткин А. Г. Преодоление капитала. СПб.: Серебряный век, 2006.
[38] Чартаев М. Союз собственников-совладельцев. Выход из тупика // Анализ систем на пороге XXI века: теория и практика. Материалы международной конференции. Т. 1. М., 1996. С. 186.
[39] Изборский клуб. 2013. № 7. С. 35.
[40] Это представлялось очевидным уже на примере дореволюционных русских артелей, которые были тесно связаны с общинным укладом, происходили из него (А.И. Герцен называл артели «передвижными» общинами). В целом, по подсчетам исследователей, в эпоху классической русской артели артельщик по своим заработкам был в среднем примерно вдвое более успешен, чем наемный работник (см.: Аверьянов В.В., Венедиктов В.Ю., Козлов А.В. Артель и артельный человек. – М. 2014. – С. 640-641).
Видео на канале YouTube "Авторы ЗдравствуйРоссия.Рф"