Энциклопедия

Игнатий Брянчанинов (в миру Брянчанинов Димитрий Александрович), епископ. Происходил из славного дворянского рода. С юных лет мечтал о монашестве, но отец отдал его в военное инженерное училище, которое юноша с успехом закончил. Литературные опыты его одобрял сам А.С. Пушкин. Болезнь освободила святого Игнатия от постылой мирской работы. В 1827 Димитрий Александрович становится послушником Троицкого Александро-Свирского монастыря, а в 1831 принимает постриг в Вологде. Через 2 года он уже архимандрит Троице-Сергиевой пустыни под С.-Петербургом, которую он буквально вернул к жизни. Здесь был образован хор, советы которому давал М.И. Глинка. В 1857 святой был рукоположен во епископы Ставрополя. По причине крайне расстроенного здоровья в 1861 он ушел на покой и поселился в Николо-Бабаевском монастыре Костромской епархии, где и отошел ко Господу. После святителя осталось богатое литературно-богословское наследие, которое он сам объединил в 8 томов. Оно зиждется на древнейших традициях святого Православия.

Первые 3 тома сочинений святого Игнатия составляют «Аскетические опыты» — сборники статей по аскетике, умно-молитвенному деланию и т.п.: 4-й том — «Аскетическая проповедь» — сборник омилий и бесед, носящих аскетическо-делательный характер; 5-й том — «Приношение современному монашеству» — ценнейшее руководство для монашествующих и монахолюбцев; 6-й том — «Письма»; и отдельно изданный «Отечник», составленный епископом Игнатием по многочисленным патерикам и прокомментированный. Кроме того, существует целый ряд разнообразных произведений епископа Игнатия, не вошедших в названные издания. Большинство этих произведений были включены иеромонахом Марком (Лозинским) в сборник «Неизданные произведения епископа Игнатия (Брянчанинова)». В числе других в указанный сборник входит очень интересное и важное исследование «Понятие о ереси и расколе» в 4 статьях.

Ценность сочинений святого Игнатия в том, что они раскрывают святоотеческое учение применительно к современности. На страницах своих аскетических сочинений святитель последовательно раскрывает перед христианами святоотеческое учение о покаянии, как полном духовном перерождении человека. Составными частями такого покаяния являются, по указанию святителя, непрестанная молитва, отсечение греховных помыслов и смиренное терпение ниспосылаемых скорбей. Научению этим трем деланиям и посвящена значительная часть сочинений преосвященного писателя. Благодаря своим аскетическим сочинениям святой Игнатий может по праву быть назван учителем монашествующих.

Кроме того, в своих произведениях и особенно в своем эпистолярном наследии, святой Игнатий честно говорит о язвах, поразивших современное ему общество; его размышления по этому поводу остаются актуальными и сегодня.
Святитель пишет: «Очевидно, что христианство, — этот таинственный духовный дар человеку — удаляется неприметным образом для невнимающих своему спасению из общества человеческого, пренебрегшего этим даром. Надо увидеть это, чтобы не быть обманутым актерами и актерством благочестия; увидев, надо отвратить взоры от грустного зрелища, чтобы не подвергнуться пороку осуждения ближних, надо обратить взоры на самих себя, позаботиться о собственном спасении».

Произведения епископа Игнатия написаны хорошим и легко усвояемым языком. Они обладают четкостью и логичностью построения. Как справедливо отмечает современная исследовательница творчества святителя, монахиня Игнатия (Петровская), епископ Игнатий сделал созерцание природы одним из слагаемых поиска Живого Бога, а пейзажные зарисовки — непременной составляющей своих произведений. Литературный стиль святителя и особенный характер изложения его мыслей выработались благодаря нескольким причинам. Во-первых, благодаря поэтическому дару преосвященного писателя. Во-вторых, благодаря его обширным познаниям в области естествознания и дисциплинирующих ум и волю военных наук. И, наконец, в-третьих, благодаря очень тщательному и кропотливому труду по составлению собственных произведений.

Игнатий (Брянчанинов) был строгим ревнителем аскетической традиции. В своем учении он примыкал к взглядам старца Паисия (Величковского) через учеников известного о. Леонида, впоследствии оптинского старца. «Аскетические опыты» епископа Игнатия написаны с большим вдохновением и очень выразительно. Начертывается идеал духовной трезвости, с особенным предостережением против мечтательности. Но аскетическое приготовление, смирение и самоотречение не заслоняет таинственной цели всего пути: стяжание мира Христова, встреча с небесным Странником и Гостем ищущих душ. «Ты приходишь! — я не вижу образа пришествия Твоего, вижу Твое пришествие». У Игнатия всегда чувствуется противоборство с мистическими влияниями Александровской эпохи, которые были сильны и в его время.

Для него это была прелестная и мнимая духовность, не трезвая, отравленная гордыней, слишком торопливая, и он не одобрял вовсе чтения инославных мистических книг, в особенности же «Imitation». Есть некая жестокость и в том, как он говорит о светской культуре. «Ученость — светильник ветхого человека». И он приходит почти что к агностицизму. Есть всегда оттенок какого-то разочарования, почти надрыва, в его словах об отречении. Странным образом в его личном облике нетрудно найти черты все той же Александровской эпохи. Этим, может быть, и объясняется вся резкость его отрицаний, борьба с самим собой. В записках В. Пальмера о его русской поездке есть очень интересный рассказ о Сергиевской пустыни, где Игнатий тогда был настоятелем, — по-видимому, именно с Игнатием Пальмер всего больше и говорил (это было в 1840).

С неожиданной откровенностью Пальмеру рассказывали здесь о внутреннем кризисе русского духовенства. «Наше духовенство чрезвычайно легко поддается новым и странным мнениям, читает книги неправославных и даже неверующих сочинителей, лютеран и других. Духовная академия заражена новшественными началами и даже “Христианское чтение” заражено ими, хотя в нем и печатаются многие переводы из древних отцов. Россия, пожалуй, находится недалеко от взрыва в ней еретического либерализма. У нас есть хорошая внешность: мы сохранили все обряды и символ первобытной Церкви; но все это мертвое тело, в нем мало жизни. Белое духовенство насильно сдерживается в лицемерном Православии только боязнью народа». Эта характеристика интересна по той резкости, которой она окрашена.

В ней чувствуется вся мера расхождения, если и не разрыва, двух традиций церковных, монашеской и мирской, «белой» и «черной». И в такой перспективе образ епископа Игнатия становится понятнее, со всей его недоверчивостью и отчуждением. И, однако, он оставался вполне современным человеком по своей психологии и умственным привычкам. Всего резче это сказалось в его известном споре со святым Феофаном Затворником о природе и духе ангелов. Игнатий решительно отвергал всякую возможность что-либо из тварного бытия считать невещественным вполне. Вполне невещественным можно считать только Божество, и не подобает в этом отношении уравнивать или приравнивать тварь и Бога. Ограниченность предполагает известную вещественность, связь с пространством и временем.

И, наконец, душа связана и сораспростерта телу — вряд ли можно и саму душу считать совсем не вещественной. Отчасти в этих доводах повторяются некоторые отеческие мотивы, но еще сильнее чувствуется влияние идеалистической философии. Сам Игнатий ссылается на относительность понятия вещества по учению современной науки и отождествляет душевное с эфирным. «Душа эфирное, весьма тонкое, летучее тело, имеющее весь вид нашего грубого тела, все его члены, даже волосы, его характер лица, словом, полное сходство с ним». Это, во всяком случае, гораздо больше напоминает романтическую натурфилософию, чем отеческую традицию. Демоны входят и выходят из человека, как воздух при дыхании. Феофан в своих возражениях подчеркивал, всего больше, простоту души, — и вряд ли возможно считать сознание или совесть только чем-то «эфирным»! Для объяснения связи души и тела нет повода овеществлять душу — достаточно допустить их динамическое сродство.

Впрочем, Феофан соглашался допустить, что душа как бы одета некой «оболочной, тонкой, эфирной». Ссылки на химию и математику вряд ли убедительны в богословском рассуждении. Доводы Феофана вполне исчерпывают вопрос. Не менее характерно и то, что у Игнатия учение о воскресении тела остается недосказанным. То верно, что он во всей природе видел какое-то тайное знамение или символ «воскресения мертвых». Но все его известное «Слово о смерти» (1863) построено так, как если бы не было воскресения. Развоплощение души изображается почти в платонических чертах. Смерть есть высвобождение души из уз грубой телесности. Если припомнить, что для Игнатия уже самая душа тонко вещественна по природе, то воскресение оказывается невозможным и ненужным, разве в виде нового огрубления жизни.
Память святому Игнатию отмечается 30 апреля/13 мая.