Статьи

Село спасают фермеры, крестьянские хозяйства, которые его не оставили. Но у них много проблем, без неотложной помощи государства не выжить, считает председатель Совета Ассоциации крестьянских (фермерских) хозяйств и сельскохозяйственных кооперативов России Вячеслав Телегин.

Вячеслав Владимирович, принято считать, что благодаря Государственной программе развития сельского хозяйства на 2008–2012 годы финансирование отрасли в целом улучшилось. Вы согласны?

– К сожалению, фермер этой помощи практически не заметил. Семейные предприятия и другие малые хозяйства получили 5–10% от выделенных средств. А в нынешнем году поддержка фермерства сократилась почти в три раза. Не дело, когда в сельском хозяйстве две трети продукции производит малый бизнес, но 90% финансовой помощи государства получают крупные предприятия и агрохолдинги.

– Почему власти так их привечают? Может, потому что в них проще собрать «в кулак» технику, распределить среди работников обязанности, обеспечить ритмичную деятельность? То есть легче спрогнозировать и получить определённые результаты…

– Это абсолютно неочевидно. В мире не придумано ничего лучшего, как работать на себя. Проблемы крупных хозяйств – это некомпетентное управление, воровство… Фермер никогда у себя воровать не будет. Это – во-первых. Во-вторых, ему не нужны сторожа, другие нахлебники… Что позволяет увеличивать производительность труда, элементарно решать кажущиеся сложными проблемы.

– Я не собирался этого отрицать…

– Однако в вашем вопросе заметна некая тенденциозность (впрочем, характерная для многих). Дескать, власти делают ставку на крупное хозяйство, потому что оно однозначно эффективно. И преподносится это как аксиома. Но вы встречали её в реальной жизни? Я – нет. Более того, неоднократно убеждался, что наши передовые хозяйства демонстрируют большую эффективность по сравнению с агрохолдингами.

Возьмём, например, свиноферму Германа Фрея. Этот калужский фермер добился привесов в 1100 граммов. Себестоимость производства – ниже, чем за границей. Такого уровня конкурентоспособности продукции нет на крупных комплексах.

Нельзя упускать из виду и разные последствия инфекционных заболеваний животных на крупных и мелких предприятиях. На первых дело нередко заканчивается массовым забоем, фактической ликвидацией производства. Встают вопросы: как обустроить ранее занятых людей, нейтрализовать негативные экологические последствия.

– Но ведь укрупнение сельскохозяйственного производства – объективный процесс, и он будет развиваться.

Мы по привычке понимаем под крупным производством не только размеры, но и количество занятых людей. Но эти параметры могут и не совпадать. Вообще, всё относительно. Допустим, в Дании один человек может спокойно обслуживать свинокомплекс на 2500 голов. Здесь проще и экологию сохранить, и производительность труда повысить, и эпидемиологическую обстановку контролировать. А самое главное: на выходе – высокая отдача от затраченных усилий.

– То есть получается, всё зависит от технологизации, модернизации производства?

– Мы хотим провести научно-практическую конференцию, на которой поставить вопрос ребром: где эффективнее производство – у фермеров или на крупных комплексах. Нельзя забывать и о социально-культурной роли, которую играет малый и средний бизнес во всём мире, в том числе, в сельском хозяйстве. Он обеспечивает занятость населения, обустройство территории, сохранение народных промыслов и ремёсел.

– Видимо, в европейских странах понимают всё это, и там, несмотря на членство в ВТО, помощь государства крестьянину значительно выше, чем в России.

– Это ещё мягко сказано. Там помощь фермерским и крестьянским хозяйствам несопоставима с той, которая оказывается в России. Судите сами. Крестьянину в развитых странах выделяют в среднем 15 тысяч рублей на гектар пашни. У нас – 500 рублей. Разница почти в 30 раз.

– Из какой «корзины» выделяется преимущественно эта помощь? Ведь поддержка сельского хозяйства в ВТО распределяется по трём направлениям.

– Я называю обобщённые цифры, которые получаются после того, как мы суммируем все виды, прежде всего «янтарную» и «зелёную» корзины.

Как известно, «янтарная корзина» включает ценовую поддержку, субсидирование процентных ставок по кредитам, льготы на транспортировку, списание долгов, компенсацию затрат на ГСМ и электричество. Объём помощи регулируется и остаётся главным предметом международных дискуссий. По правилам ВТО, субсидии, которые оказывают искажающее воздействие на торговлю продукцией сельского хозяйства, подлежат сокращению.

Согласованные Россией с ВТО «агрегированные меры поддержки» – АМП (так называются обязательства по «янтарной» корзине) в 2012 году не могли превышать девять миллиардов долларов. К 2018-му сумма должна сократиться более чем вдвое – до 4,4 миллиарда. Очень важно воспользоваться оставшейся пятилеткой, чтобы поднять с колен наше сельское хозяйство. Но в реальности, когда на АМП можно потратить девять миллиардов, оно получило всего около пяти.

Голубая корзина» фактически в данный момент отношения к России не имеет, поскольку предусматривает меры, которыми стимулируется ограничение производства.

В «зелёную корзину» входят наука и образование, консультационное обслуживание сельхозпредприятий, поддержка развития сельской инфраструктуры, строительство дорог, экологические программы. Как вы понимаете, эти меры не поддаются жёсткой ценовой регламентации и могут применяться сколько угодно.

Государственную поддержку необходимо довести как минимум до двух тысяч рублей на гектар. Иначе мы конкуренцию с западными товаропроизводителями не выдержим. В прошлом году импорт сельхозпродукции в нашу страну увеличился на четверть, нынче он опять растёт. Почему к нам идёт дешевая зарубежная продукция? Потому что экспорт обеспечивают европейские государства – через субсидирование своих фермеров. В целом, как мы видели, они получают серьёзную поддержку из расчёта на гектар пашни. Поэтому в состоянии маневрировать. Если мы станем ещё более неконкурентоспособными, цены на продукты питания взлетят.

В этом году Минсельхозом утверждены закупочные цены от 5700 до 6500 рублей за тонну пшеницы, в зависимости от региона. Это минимум для европейской части страны, ниже которого не должны вестись торги на электронных биржах.

– Низкая цифра?

– Безусловно. За рубежом труд крестьянина оценивают более высоко. В Китае фьючерс на пшеницу с поставкой в декабре утверждён на уровне 13 651 рубля за тонну (при урожайности 50 центнеров с гектара). Во Франции за тонну пшеницы заплатят 8 670 долларов (при урожайности 72 центнера с гектара). Мы не можем конкурировать с зарубежными хозяйствами и товарами в таких условиях, при минимальных затратах на урожайность, при нынешнем уровне государственной поддержки.

И вот вам результат: за первый квартал этого года 25 тысяч фермерских хозяйств закрылись. За предыдущее полугодие – 40 тысяч. Конечно, причины не только в минимальной государственной поддержке, отрицательную роль сыграли и возросшие в два с лишним раза социальные платежи. Но самое главное: люди не видят перспективы заниматься аграрным хозяйством. Потому что и внутреннее потребление низкое, животноводство не развито. Начали было его поднимать, но после вхождения в ВТО резко упали цены на свинину.

– Из-за наплыва импорта?

– Конечно.

– Но ведь не бывает безвыходных ситуаций. Возможно лавирование, перевод каких-то операций из одной «корзины» в другую... Андрей Кушниренко, директор департамента сотрудничества исполнительного комитета СНГ, рассказывал, как они отстаивали перед зарубежными переговорщиками необходимость экспортных субсидий. Доказывали: чтобы вывезти зерно с Алтая, нужна скидка на железнодорожный тариф. Но это напрямую запрещено ВТО. Коллеги подсказали: запишите это как «помощь депрессивному региону» в зелёную корзину. И – нет вопросов! Вам приходилось лавировать, чтобы обойти жёсткие правила, которые не учитывают реалий нашей страны?

– Приходится, но не всегда получается. Так, мы согласились на отмену льгот на поставки дизельного топлива. Оно за год подорожало для сельхозпроизводителей на 40 процентов. Мы надеялись на компенсации, но в результате та несвязанная поддержка, о которой я говорил в начале нашего разговора, по 500 рублей на каждый имеющийся гектар, оказалась несопоставимой с понесёнными фермерами потерями. И не только ими, но и всеми сельхозпроизводителями.

Здесь, надеюсь, импорт не виноват?

– А при чем здесь импорт? Мы страдаем из-за внутренней политики. Я не раз говорил: правила ВТО понятные. Они были таковы и 17 лет назад. Менять нужно внутреннюю экономическую политику, которая не делает жизнь крестьян легче. По сравнению с прошлым годом она ухудшилась в два раза, некоторые даже утверждают, что в отдельных регионах – втрое.

 – А поменялись ли за прошедший год, с тех пор, как Россия стала членом ВТО, требования со стороны этой организации к нашему аграрному сектору?

– Нет, они остались прежними. Понимаете, не в ВТО дело. Остаются серьёзные претензии к правительству по поводу аграрной политики, которая проводится. Вступление в ВТО отчётливо показало, что её надо кардинально менять. Необходимы абсолютно новые подходы, иначе, повторюсь, мы конкуренцию с зарубежными товарами не выдержим.

– Однако АККОР – не какая-то маргинальная организация. Она участвует в деятельности Общероссийского народного фронта, имеет выход на руководство страны…

– АККОР полностью разделяет цели создания ОНФ и готова внести свой вклад в это государственно значимое дело. Участие в деятельности «фронта» открывает новые возможности для решения крестьянских проблем, социального обустройства сельских территорий, роста производства продовольствия. Ресурсы, которыми располагает ОНФ, очень необходимы нашей организации сейчас, когда происходит адаптация к требованиям ВТО.

Нужно максимально использовать возможности переходного периода, те договорённости, которые были достигнуты. Нынешние девять миллиардов долларов в виде АМП – это существенно. Давайте используем средства с максимальной пользой для фермеров и крестьянских хозяйств, а то ведь скоро будет поздно. Некоторую часть денег можно направить в «зелёную корзину», остальные – на непосредственную помощь фермерам. У нас 76 миллионов га посевных площадей, так дайте на каждый гектар тому, кто обрабатывает эту землю не по 500, а по 2000 рублей. Давайте обустраивать социальную сферу, готовить кадры, развивать маркетинг, никто не запрещает нам это делать. Тем более есть возможность осуществлять такие программы в регионах, которые действительно являются депрессивными. Не осуществим эту работу – не выдержим конкуренцию после 2018 года.

– Задачи действительно не простые. Не сожалеете о самоликвидации Аграрной партии? С ней у крестьян было больше возможностей.

– Но их и сейчас не меньше. Другое дело: слушают нас или нет. Слушают, но не слышат… Проще всего развести руками: мол, денег не хватает. На самом деле они есть. Просто надо чётко расставить приоритеты. Кстати, они определены нашим президентом, Владимиром Путиным. Но правительство пока больше занимается разговорами, чем реальными делами. А хотелось бы, чтобы сельское хозяйство на наших глазах оказалось в числе приоритетных направлений, выводящих страну на передовые рубежи.

– В своё время экономисты Дмитрий Львов и Сергей Глазьев утверждали: многие проблемы общества были бы решены, если бы к нему полностью поступала природная рента, которая частично расхищается…

– Сейчас у нас создан солидный Фонд национального благосостояния, 2,7 триллиона рублей. И что же: мы не можем взять из него четыре–пять миллиардов долларов для решения неотложных мер сельского хозяйства? Можем. Другое дело – непонимание чиновниками критической ситуации, в котором оказался аграрный сектор. Он «на грани» – на грани желания работать, на грани банкротства. Причём в сложной ситуации оказались как раз те хозяйства, которые стали заниматься модернизацией, внедрять инновации, как сейчас модно говорить. Они взяли кредиты, но три–четыре года засухи осложнили ситуацию донельзя. Сейчас у людей просто нет денег, чтобы рассчитаться с долгами. Что же дальше? Если они начнут банкротиться, а это элита сельского хозяйства, какие выводы сделают другие? Получается, что все, кто примитивно вёл хозяйство, выиграл.

У нас государственная программа развития нашей отрасли настроена в основном на стимулирование кредитования, субсидирование процентных ставок. При этом мы почему-то забываем одно: кредитование – это долги, а чтобы их гасить, нужен доход. Если же его нет, субсидирование процентных ставок ничего не дает. Да, деловую активность – стимулирует, но втягивает людей в долги. В госпрограмме на 2008–2012 года основная сумма ушла как раз на субсидирование процентных ставок. И в госпрограмме на 2013–2017 годы на это идёт около половины средств.

– Новому министру сельского хозяйства Николаю Фёдорову, с его жизненным опытом и взглядами, проблемы сельского хозяйства должны быть куда ближе, чем его предшественнице, которая пришла на эту должность из бизнеса…

– Проблема, как мне представляется, не в одном человеке, даже если он министр. Если в целом сельскому хозяйству – и не только на словах – отдаётся приоритет, если трезво, объективно оценивается ситуация, то аграрный сектор оказывается способным, как сейчас, производить в среднем до 5% валовой продукции. В то же время из бюджета он получает мало – около 1,5%. Это несправедливо.

Но для сельского хозяйства России недостаточно простого воспроизводства. Мы сильно отстали за последние 20 лет. Две трети техники морально и физически устарело или разрушено. Из-за отсутствия внутренних покупателей почти 90% минеральных удобрений вывозится за границу. Сельское хозяйство нельзя нормально развивать, если экономика находится в состоянии стагнации или депрессии. Деревни будут «вымирать».

Нужно вносить серьёзные коррективы в социально-экономическую политику. К сожалению, в государственной программе заложены низкие целевые показатели по обустройству села. К 2017 году мы планируем обеспечить водопроводами и тёплыми туалетами соответственно 58% и около 30% сельчан. Кто из нынешней молодёжи станет так долго ждать? К тому же, как известно, зарплаты в отечественном сельском хозяйстве в 2,5 раза меньше, чем в среднем по стране…

Правда, и сейчас находятся предприниматели, которые строят в деревне дома с удобствами, чтобы привлечь специалистов, но пока таких энтузиастов немного.

– Сама АККОР не предпринимала усилий с целью укрупнения крестьянских (фермерских) хозяйств, чтобы сохранить деревни и сельскохозяйственное производство?

– Укрупнение идет само собой, никаких неординарных шагов делать не надо, я в этом убеждён. Наоборот, мы сейчас предпринимаем меры, чтобы поддержать и развивать семейную ферму, которая является основой сельского хозяйства всех развитых регионов мира. Так, в Германии, которая входит в четвёрку крупнейших экономик, средний размер крестьянского хозяйства – около 35 гектаров и 55 коров. А в Финляндии, в которой качество почвы хуже, средний размер фермерского хозяйства (там на селе нет других товаропроизводителей) – 25 гектаров пашни и 21 гектар леса, 27 коров. В Америке поля покрупнее, но в основе аграрного сектора – также семья. Современная техника позволяет одному человеку обрабатывать в день 400–500 гектаров.

Для России актуальна другая проблема. Принципиальное значение для развития сельского хозяйства страны имеет кооперация. Без неё крестьянин просто не устоит, не выдержит в условиях ВТО, что бы ни говорили. Именно кооперация способна решить острейшую на сегодня проблему сбыта сельхозпродукции. Но создание потребительского, снабженческо-сбытового, перерабатывающего кооператива требует серьёзных вложений. Нужна помощь государства, регионов, муниципальных образований.

Кроме того, создание кооператива, его развитие требует серьёзных знаний – как от владельцев, так и от менеджеров. Необходимо восстановить в госпрограмме направление по обучению и консультированию сельхозпроизводителей. Средства требуются небольшие, но отдача будет весомой.