панорама русской жизни

Интервью Министра экономического развития РФ Алексея Улюкаева газете «Die Welt» 9 ноября 2016 года в Вене (Австрия) корреспонденту Эдуарду Шнайдеру.

- Российский парламент приветствовал аплодисментами избрание Дональда Трампа на пост президента США. Вы тоже?

Я предостерег бы от эйфории. Я помню большие ожидания, связанные с избранием Барака Обамы, восемь лет назад. Результат оказался совсем другой. Не нужны здесь ни аплодисменты, ни чрезмерные ожидания. Мы понимаем, что открывается новая страница в развитии Америки. Как она будет выглядеть, мы не знаем.

Теперь Трампу надо определить свой экономический курс и своих советников. Мы будем внимательно следить за этим и пожелаем успеха американскому народу и руководству. Мы, со своей стороны готовы все сделать для того, чтобы улучшить российско-американские отношения в области экономики.

- Возьмите хотя бы Московскую Биржу в среду. В противоположность мировой тенденции уже утром она ушла в плюс. То есть выборы можно рассматривать как позитивный фактор?

Я уже ранее говорил, что макроэкономический эффект от выборов в США будет не большим. Рынки не ожидали такого исхода выборов. В России эффект тоже был не большим. Сейчас просто нужно время, чтобы рынок осознал новую реальность.

- Какова эта новая реальность?

Мы только со временем поймем, что будет с американской торговой политикой или с Трансатлантическим торговым и инвестиционным партнерством (ТТИП). До сих пор реакция была элементарно эмоциональной, она скоро пройдет.

- Но это не тайна, что официальная Россия, может быть, и не ставила на Трампа, но дала понять, что она предпочитает Трампа. А почему, собственно?

Россия ни на кого не ставила и никого не предпочитает. Трамп свободен от тех обязательств, которые взяла на себя Хиллари Клинтон, потому что она встроена в систему принятия решений. Трамп свободнее от этой системы. Как он будет распоряжаться этой свободой, мы, конечно, не знаем. Но у него, по крайней мере, есть возможность.

- Не случайно многие наблюдатели в Москве исходят из того, что Россия связывает с приходом Трампа более высокие шансы на то, чтобы договориться об отмене санкций. Вы тоже так считаете?

Я могу только сказать, что открывается window of opportunity. Как мы его используем – зависит от нас и от наших партнеров. Но мы готовы делать все для того, чтобы использовать эту возможность.

- Но в действительности может стать только лучше.

(смеется) Знаете, это как разговор оптимиста с пессимистом. Пессимист считает, что хуже не бывает. Оптимист говорит, нет, может быть еще хуже. В действительности наши отношения с США на таком низком уровне, что логически предположить, что больше шансов на их улучшение, чем на их ухудшение. Но я не хочу пока делать выводы.

- Вы сами только что посетили Италию и Австрию. Складывается впечатление, что Вы прощупываете почву в Европе в отношении санкций. Это же парадоксально, что Россия ожидает улучшения отношений с США, а в отношениях с Европой стоит на пороге дополнительных санкций. О чем это свидетельствует?

К сожалению, мы живем в мире, в котором экономика зависит от политики и страдает от нее. Политика живет другой жизнью. К счастью экономика научилась выживать в различных условиях – и в таких тоже. При этом санкции в среднесрочной перспективе носят для нас скорее символический характер.

В первый год они нанесли вред, сейчас уже нет. Собственно, было бы хорошо, если бы санкций не было, но это не центральный вопрос нашей политики. Макроэкономически это не существенно.

- Вы говорите о чисто символическом характере (санкций). Но я хотел бы напомнить о том, что недавно бывший министр финансов Алексей Кудрин в разговоре с президентом Владимиром Путиным осторожно склонял к тому, что стоило бы уменьшить геополитические напряженность ради экономического роста. Путин решительно отверг эту идею. Кто из них двоих прав?

Жизнь покажет. Конечно, стоит уменьшить напряженность. Но это достигается не односторонне, а совместно с партнерами.  Мы готовы на серьезные подвижки, но должна быть готова и другая сторона.

- Вы на днях в Италии говорили, что не видите в Европе доброй воли в деле отмены санкций. Почему Вы пришли к такому мнению?

Я вижу, как это различно выражено на разных уровнях. На национальном уровне есть добрая воля, по крайне мере, в большинстве государств так называемой старой Европы. В новых странах-членах Евросоюза это выглядит несколько иначе. На наднациональном уровне в Брюсселе эта добрая воля подавляется бюрократией.

- Россия исходит из того, что санкции сохранятся еще на годы?

Мы из этого исходим. Если этот режим исчезнет или трансформируется, это будет дополнительный позитивный момент. Но рассчитывать на это мы не можем.

- Во время Вашей встречи с Райнхольдом Миттерленером он высказался о том, что Австрия не очень поддерживает санкции. Что Вы думаете об этой неоднозначной позиции?

Я думаю, не только он, но и канцлер недавно выступил против введения новых санкций.

- Но у Вас не складывается впечатление, что Европа движется в сторону отмены санкций?

Пока нет. Мы находимся на распутье и можем идти этой дорогой.

- Почему именно сейчас?

Потому, что накопилась гигантская усталость со всех сторон и открыла эту возможность.

- Как в Европе, так и в России?

И здесь, и там. Бизнес этого очень хочет. К тому же перемены последнего времени, как Brexit, а теперь еще и выборы. Это создает ощущение новой реальности. Я не хочу говорить, хорошо это или плохо. Это просто нечто новое. А в новом появляется больше возможностей для движения.

- Какие Вы видите возможности, несмотря на санкции, форсировать экономические контакты с Европой? Я думаю о Специнвестконтракте, который Россия ввела для того, чтобы привлекать инвесторов в страну.

Это нечто иное, и не имеет отношения к санкциям. Это чистая экономика. Да, мы хотим, чтобы инвесторы производили в нашей стране, и не только для российского рынка, но и для мирового.

- До 2013 года цены на нефть и потребление были основными двигателями российской экономики. Что это может быть в будущем?

В принципе существуют только три драйвера: потребительский спрос, инвестиционный спрос и экспорт.

- Но потребительский спрос, по крайней мере, сейчас не очень растет?

Не совсем так. Он растет благодаря уменьшению инфляции и увеличению номинального дохода. Конечно, необходимо время. Но я думаю, что в следующем году потребительский спрос восстановится. Оборот ритейла будет увеличиваться, а вслед за ним и производство. С экспортом дело обстоит труднее. Нас интересует не экспорт сырья, так как почти нет шансов, что опять улучшится рынок сырья.

Мы рассчитываем, что цена на нефть в ближайшие два года будет на уровне 50 долларов за баррель. Нас интересует несырьевой рынок, это поддерживается и со стороны правительства. Но мы должны понимать, что и импорт быстро растет. В настоящий момент он растет даже быстрее, чем экспорт, и это логично. За счет обесценивания рубля импорт разрушился, сейчас он стартует с очень низкого уровня.

- Остается вопрос относительно инвестиционной активности в России.

Мы интенсивно над этим работаем. В России традиционно существует высокая квота сбережений, не идущих на инвестиции. Квота сбережений находится на уровне около 30% ВВП, аккумулированные инвестиции составляют 19-20%. Этот огромный разрыв создает потенциал для роста.

Чтобы перевести потенциальные инвестиции в реальные, нужно улучшать инвестиционный климат. Мы достигли хорошего прогресса в рейтинге благоприятности условий бизнеса «Doing Business» мирового банка. Но мы понимаем, что это только отражение реальности, не реальность. По этому пути нам надо продвигаться дальше.

- Что касается прогнозов развития российской экономики, их трудно понять. В октябре Вы их дважды меняли. Как мы знаем, один из них был сделан исключительно для составления взвешенного бюджета. Какому следует верить?

Я советую придерживаться варианта «Базовый+». Там предусмотрен рост в 2017 году в размере 1,1%.

- Во всяком случае ЕБРР и Всемирный банк подтверждают, что низшая точка кризиса пройдена.

Я не применяю термин «низшая точка»

- Я хочу перейти к тому, что большинство экспертов предсказывают стране длительную стагнацию, если не будут проведены существенные реформы.

Это вопрос определений. Я разделяю мнение многих, что мы относительно легко сможем преодолеть разрыв между потенциальным и фактическим выпуском. Потенциальный рост у нас сейчас не высок – между 2% и 2,5%. Чтобы расти сверх того, необходимы серьезные структурные и институциональные реформы.

- Я предполагаю, что к ним относится и пенсионная реформа.

Конечно.

- Так как Вы уже сегодня упомянули распутье, правильно ли мое предположение, что и Россия стоит на распутье, идти ли по пути реформ?

Абсолютно верно.

- Недавно антимонопольное ведомство выяснило, что государственное участие в экономике за последние 10 лет удвоилось, и сегодня 70% экономики находится в руках государства.

Ведомство преувеличивает. Реально это 45-50%. Но и это, конечно, очень много.

- Сколько было бы для России приемлемо и разумно?

Я не могу это так точно определить.  Это зависит и от того, как считать. Но я полагаю, что государственное участие должно быть существенно меньше.

- Я коснулся этой темы, так как в настоящий момент в России много говорят о приватизации. Процесс очень неоднозначный, так как отчасти одна государственная компания приобретает другую в рамках приватизации.

То, что нефтяной концерн «Роснефть» приобретает государственную долю, это может быть  только временным решением, доля будет продана в следующем году иностранным инвесторам.

- Это уже определенно решено?

До сих пор не решено, есть такое предложение. Но это не может быть иначе.

- Прежде Вы были заместителем председателя российского Центрального банка. Скажите, насколько есть пространство для маневра у Центрального банка, который держит сейчас процентную ставку на уровне 10%, чтобы ее снизить?

Есть, конечно, пространство для маневра.

- Даже уже в этом году, когда инфляция снижается с 5,7 до 5,5%?

Думаю, даже в этом году. Но Центральный банк считает иначе. Центральный банк исходит обычно из того, что ключевая процентная ставка должна находиться на уровне 250 – 300 базисных пунктов выше инфляционных ожиданий за определенный период. Но Центральный банк ожидает в следующем году инфляцию в 4%. Следовательно, на основе их собственных представлений, процентная ставка уже сейчас должна находиться на уровне 7-7,5%.

- А почему они не снижают ее до этого уровня?

Потому, что они, к сожалению, исходят из инструментальной, а не из самостоятельной цели. Инструментальная цель инфляции на 2017 год составляет 4%.  Инфляционным таргетированием пытаются снизить волатильность инфляции. Коллеги из Центрального банка переоценивают эту инструментальную цель, они делают все, чтобы ее достичь. Нам может дорого обойтись то, что мы не снижаем процентную ставку.

- Задолженность российского государства очень низкая. Недавно Вы сказали, что можно увеличить безболезненно госдолг до уровня 25% ВВП. Это не опасно для государства с сырьевой зависимостью?

В действительности государственный долг в настоящее время составляет у нас 12% ВВП, из этого 2% - внешний долг. Риск очень небольшой. Можно безболезненно увеличить, прежде всего, внутренний долг, особенно если есть избыток ликвидности.

Это было бы хорошо и для банков, которые могли бы вложить свои средства в надежные и рентабельные активы. Это было бы хорошо и для бюджета, который можно было бы сбалансировать, не прибегая к новым налогам. До 25% ВВП очень большой путь и мы его не пройдем, но даже если так, ничего страшного.