Статьи

Уважаемые коллеги, у вас сейчас будет возможность задать вопросы участникам. Если позволите, Владимир Владимирович, мы ещё до начала этой сессии получили ряд письменных вопросов от участников форума. Может быть, я для затравки один из них использую, чтобы начать нашу беседу?

Вопрос достаточно житейский, наверное. «Господин Президент, на протяжении многих лет Вы путешествуете по стране и встречаетесь с представителями бизнеса, предпринимательского сообщества. Если сравнивать последние впечатления с Вашими наблюдениями, скажем, 10 лет назад, какие наиболее существенные изменения в настроениях, проблемах, интересах предпринимателей Вы бы отметили?»

В. Путин: Знаете, очень важным фактором стабильности экономики, даже обеспечения темпов экономического роста является настроение людей, уверенность их в собственных силах, уверенность в способности государства решать стоящие перед страной задачи. И эта уверенность людей, совершенно очевидно, стала выше.

Но это и в то же время, безусловно, накладывает на все органы власти, управления, на Правительство, Президента, депутатов Государственной Думы, парламент, на региональные власти особые задачи. Вот этот тренд нужно сохранить, поддержать и развивать дальше. Очень рассчитываю, что нам это удастся.

А. Костин: Коллеги, пожалуйста, прошу зал теперь обращаться с вопросами к участникам панели. Просьба представляться. И вопрос, если можно, покороче, без развёрнутых комментариев.
Пожалуйста.

Вопрос: Благодарю Вас, господин Президент.

Мы самая большая компания в Европе. Мы очень много инвестируем в российские рублёвые облигации, а также в долларовые облигации, которые касаются Российской Федерации. У России была огромная, макростабилизация, которой она достигла за последние несколько лет после шока низких цен на нефть.

Теперь вы в течение следующих трёх лет намерены зафиксировать глобальные траты вашего бюджета. Это контрастирует с общим трендом в мире. Вы видите, что в США и Великобритании хотят увеличивать расходы правительства. Нет ли какого‑то риска, что России как‑то повредит такая политика?

В. Путин: Но это не общий тренд в мире, это политика Соединённых Штатов, Великобритании, некоторых других стран. Но в отдельных странах, скажем, континентальной Европы, экономические блоки правительства делают другой выбор: они как раз за консолидацию бюджетных расходов, вообще государственных трат в широком смысле этого слова. Правда всегда где‑то посередине, и мы стараемся золотую середину выбрать.

Как Вы видели, я говорил это в своём вступительном слове, мы будем ограничивать неэффективные траты и повышать эффективность государственных расходов практически по всем направлениям и одновременно повышать качество управления в самом широком смысле этого слова. На мой взгляд, если мы сосредоточимся на решении стоящих перед нами задач такими средствами, нас ждёт успех.

А. Костин: Спасибо.

Коллеги, пожалуйста, кто следующий?

Вопрос: Благодарю Вас, господин Президент.

У нас есть восточноевропейский фонд, полмиллиарда долларов в Восточную Европу инвестируем, в Россию больше всего из этих инвестиций, поэтому для нас Россия очень важна. Вопрос по экономическим показателям. В сравнении с 2015 и 2016 годами уровень цен на нефть практически не изменился, санкции тоже не менялись, но экономика пыталась вернуться на путь роста. На Ваш взгляд, каковы факторы, ограничивающие рост экономики? Какие структурные реформы необходимы для преодоления этих негативных тенденций в росте?

В. Путин: Самое главное для нас – повышение производительности труда. Это ключевой вопрос, с этим, безусловно, связано переоснащение реального сектора экономики, выход на новые технологии. Ещё раз хочу повторить то, что только что было мною вслух произнесено: улучшение качества управления. Низкое качество управления – один из факторов сдерживания экономического роста. И там, конечно, целый набор того, что мы называем диверсификацией экономики в целом.

Мы уже заявляли эти наши приоритеты, они в этом смысле не меняются, будут и дальше нами использоваться. Но, конечно, я тоже уже сказал, мы очень рассчитываем на активизацию работы наших банковских институтов на направлении «инвестиционная деятельность». Но и сами будем поддерживать и развивать те инструменты, о которых вы хорошо знаете, о которых я тоже уже говорил: это и свободные зоны, зоны с опережающим развитием, льготирование различного вида деятельности, в том числе малого и среднего бизнеса, высокотехнологичных производств и так далее.

А. Костин: Спасибо.

Кто следующий? Пожалуйста.

Вопрос: Спасибо большое за Ваши мысли, господин Президент.

Вопрос мой связан с ролью госбанков, банков с государственным контролированием. За последние два года мы наблюдали устойчивую концентрацию в российском банковском секторе, и также во внутреннем секторе кредитования нишу занимают госбанки. Не снизит ли это конкуренцию на мировых рынках? Такие правила игры доступны ли и возможны ли? Или, может быть, Правительство и Банк России должны подумать над тем, чтобы снизить количество госбанков?

В. Путин: Вы знаете, эта ситуация в России по консолидации банковских активов ничем не отличается от общемирового тренда. Несмотря на все решения, которые были приняты в этой сфере после 2008 года в связи с известными колебаниями на мировых рынках, а решения были приняты в направлении недопущения монополизации рынка и так далее, они не выполняются, не выполняются нигде, и консолидация банковских активов везде происходит. Россия в этом смысле не исключение, потому что до сих пор не найдено никаких эффективных рыночных инструментов сдерживания этой консолидации.

Да, действительно, у нас четыре основных банка с госучастием: Сбербанк, «ВТБ» – хозяин сегодняшний площадки для наших дискуссий, Газпромбанк и Россельхозбанк. У них, что называется, контрольный пакет, у них больше 51 процента активов. Это так.

Повторяю, в мире то же самое происходит. Но хочу обратить ваше внимание на то, что в России, несмотря на предпринимаемые Банком России, ЦБ России, действия по избавлению рынка от различных квазибанковских структур, лишению их лицензий, всё‑таки в России свыше 600 банков.

А если взять и другие кредитные учреждения, будет свыше 600, по‑моему, 648. То есть количество банковских систем у нас достаточно, и в десятку крупнейших входят и банки прежде всего с частным капиталом. Да, эти четыре занимают у нас лидирующие позиции. Но мы здесь не видим каких‑то больших проблем.

То, что Банк России делает, думаю, что все эксперты понимают, о чём идет речь: нужно избавить банковскую систему от неэффективных и ненадёжных финансовых учреждений. Только при этом, безусловно, нужно делать это аккуратно, с тем чтобы не страдали участники экономической деятельности и граждане. Нужно вовремя, своевременно и в объёмах, предусмотренных законом, выплачивать соответствующие компенсации.

Но в чём, считаю, виноват Банк России, во всяком случае, за прошлые годы: надо было своевременно принимать это решение, раньше. Вот в чём всё дело. Но лучше поздно, чем никогда. Но, повторяю, очень аккуратно, особенно нужно следить за интересами физических лиц – вкладчиков банка, граждан страны.

И по какому направлению надо идти? Здесь нужно не столько, мне кажется, говорить о количестве банков, сколько о качестве регулирования и контроля.

А. Костин: Можно два слова добавить?

В. Путин: Конечно, Вы начальник.

А. Костин: Нет, начальник Вы, Владимир Владимирович.

Владимир Владимирович, почему вопрос такой важный для нас? Потому что нас всё время, постоянно западная пресса – только недавно получал запрос – обвиняет в том, что вообще госбанк – это банк, где председатель кредитного комитета Кремль либо даже Вы лично. Как будто Вы звоните и даёте указания. Сколько раз я им ни отвечал, что это не так…

В. Путин: Медведев Дмитрий Анатольевич – это банк Правительства.

А. Костин: Я что хотел сказать? Недавно совсем вышел отчёт МВФ, который не является явно сторонником государственных банков, и руководитель этого отчёта, господин Карл Хабермайер, комментируя его, сказал, что хотя государственные банки в развивающихся экономиках, считается, что они действуют по указке правительства, для России это неактуально, что в России государственные банки, как он пишет, действуют в абсолютно конкурентном и коммерческом поле и не отличаются по своей деятельности от частных коммерческих банков.

Поэтому все, кого волнует вопрос, могут посмотреть на страничке МВФ, что даже МВФ признаёт, что в России нет разницы по большому счёту с точки зрения функционирования. Поэтому тема на самом деле достаточно надуманная, на мой взгляд.

В. Путин: Тогда и я ещё кое‑что добавлю по поводу указаний. Если бы мы давали соответствующие указания по оперативному управлению, по оперативной деятельности банковских учреждений с госучастием, то тогда думаю, что и кредитование инвестиционной деятельности со стороны банков было бы другое.

Сегодня, для справки, могу сообщить или напомнить о том, что кредитование инвестдеятельности через банковские учреждения составляет всего 8 процентов. 50 процентов инвестиций осуществляется за счёт собственных ресурсов участников экономической деятельности, 18 процентов – за счёт бюджета, как правило, федерального бюджета, и только восемь – за счёт банковских учреждений. Это притом, что прибыль банков по сравнению с прошлым годом составила очень заметную цифру – 600 процентов.

Правда, будем исходить из того и нам нужно признать, что в прошлый год, может быть, цифра была очень маленькая, от этой небольшой цифры рост составил 600 процентов. Но если посмотреть на собственный капитал, а он большой, если сейчас ошибусь, Эльвира Сахипзадовна [Набиуллина] меня поправит, где‑то 9 триллионов рублей, если к этому присовокупить ещё активы, то по этому показателю – собственный капитал плюс активы – вся банковская система России находится в очень хорошем состоянии здоровья.

Минимальный показатель, по расчётам Банка России, должен быть восемь с небольшим процентов, а у них 12,5. Так что мы очень рассчитываем на то, что без всякого административного вмешательства в деятельность финансовых банковских прежде всего учреждений, в том числе с госучастием, их роль в финансировании, кредитовании российской экономики, реального сектора экономики, будет расти.

А. Костин: Если бы Вы давали указание, банк «ВТБ» работал бы ещё лучше, Владимир Владимирович, это абсолютно точно, я в этом не сомневаюсь на самом деле. Пожалуйста, коллеги, следующий здесь будет [Г. Валче] из CNBS, он вопросы вредные задаёт всегда. Надо, наверное, один вредный вопрос тоже послушать.

Вопрос (как переведено): Благодарю Вас, господин Президент.

Грег Валче, бывший член Конгресса США, а сейчас партнёр в юридической фирме.

Меня беспокоит ухудшающееся качество взаимоотношений между США и Россией. Это такой ведущий вопрос в нашей предвыборной президентской кампании. Мне кажется, что бизнес и в России, и в США чувствует себя лучше, когда отношения между нашими странами сильнее.

Поэтому мне было бы интересно узнать Ваше мнение о том, какова природа наших двусторонних отношений, как они будут развиваться и какие шаги, как Вы думаете, необходимо предпринять, чтобы усилить наши отношения, особенно в интересах снятия санкций, связанных с вопросом Украины. Какие барьеры Вы видите на пути реализации Минских соглашений и когда, как Вы думаете, будут реализованы Минские соглашения полностью?

В. Путин: Мы тоже озабочены ухудшением российско-американских отношений. Это не наш выбор. Мы к этому никогда не стремились. Наоборот, мы хотим иметь дружеские отношения с такой огромной и великой страной, с ведущей экономикой мира, как американская экономика.

Вы сейчас упомянули о кризисе на Украине. Но это же не мы довели до государственного переворота на Украине. Разве мы это сделали? Нет. Особо наши американские партнёры и не скрывают, что в значительной степени они стояли за этим, финансировали радикальную оппозицию, довели до неконституционного способа смены власти, хотя можно было сделать совсем по‑другому. Бывший президент Янукович все требования подписал и готов был провести досрочные выборы. Вместо этого способствовали госперевороту. Зачем?

А когда мы вынуждены, хочу подчеркнуть это, вынуждены были защищать русскоязычное население на Донбассе, вынуждены были отреагировать на стремление людей, живущих в Крыму, вернуться в состав Российской Федерации, тут же начали раскручивать новый маховик антироссийской политики и введение санкций.

Вы сейчас сказали про Минские соглашения. Но не мы же их саботируем, невыполнение Минских соглашений. Я уже сто раз сказал: мы же не можем за сегодняшние киевские власти внести изменения в Конституцию, что является ключевым фактором. Не можем за киевские власти имплементировать уже принятый Радой закон об особом статусе управления на Донбассе. Он же не реализуется до сих пор.

Хотя написано было в Минских соглашениях: в самые кратчайшие сроки нужно было это сделать. Я же не могу подписать за Президента Украины принятый Радой закон об амнистии, я же не могу этого сделать. Они всё время ссылаются на то, что этого всего нельзя сделать, поскольку в зоне конфликта на Донбассе перестрелки идут.

9 сентября, по‑моему, ополчение Донбасса в одностороннем, хочу сказать, порядке заявило о том, что они даже отвечать не будут на обстрелы со стороны украинских вооружённых сил. Ну и что? Нам всё время говорили, что за этим сразу последуют какие‑то действия в политической сфере. Ничего не происходит. Даже прямых контактов между представителями Донбасса и официальными киевскими властями нет до сих пор.

Поэтому, если кто‑то действительно хочет выполнения этих соглашений, нужно влиять на все стороны этого конфликта, прежде всего в данном случае на киевские власти. Что мешает это сделать? Не понимаю. Без выхода на политические договорённости ничего не будет продвигаться. Это первое.

Теперь в глобальном плане. Знаете, с действующей администрацией очень сложно вести диалог. Вы бывший конгрессмен, я не знаю, всегда ли так было, но диалога практически нет. Он как выглядит? Администрация формулирует, что ей нужно, а потом настаивает на том, чтобы это было исполнено. Это не диалог, это диктат какой‑то. И так почти по каждому вопросу. Мы‑то готовы к диалогу, но диалог – это поиск компромиссов. Теперь я отвечу на главное. Что нужно сделать для того, чтобы ситуация нормализовалась? Нужно вести себя по‑партнёрски и учитывать интересы друг друга. Мы к этому готовы.

Г. Валче: Президент Путин, мне бы хотелось немножко добавить к своему вопросу. Учитывая, что достаточно сложная неделька выдалась у Дональда Трампа, готовитесь ли Вы к тому, чтобы работать с президентом Хиллари Клинтон в следующем году? Она – это человек, который описывал Вас как человека, который «прижимает» другие страны. Вы можете так же ответить на вопросы о госшпионстве и о ситуации в Сирии? Вы можете сказать нам, как Вы готовитесь деэскалировать?

В. Путин: Что такое госшпионство? Может быть, перевод был такой? Что имеется в виду – госшпионство?

А. Костин: Хакеры, думаю.

В. Путин: Понятно.

Первое. Я уже много раз говорил о том, что американский народ сделает тот выбор, который посчитает нужным. И при любом раскладе мы будем работать с любым лидером Соединённых Штатов, кто бы ни был этим лидером, кто бы ни был президентом, если, конечно, руководитель Соединённых Штатов хочет работать с нашей страной.

Нам ведь всё время говорят, это тоже такая ущербная на самом деле позиция, когда‑то, лет десять назад, Россию вообще не вспоминали, говорили, что о России и говорить нечего, потому что она такая третьестепенная региональная держава и вообще не интересна. Теперь проблема номер один во всей избирательной кампании – это Россия, о ней только и говорят.

Это, конечно, очень приятно, но только отчасти. Почему отчасти? Потому что все участники этого процесса злоупотребляют антироссийской риторикой и отравляют наши межгосударственные отношения. А это плохо и для наших стран, и для всего международного сообщества. Не будем забывать, что в глобальном плане мы несём особую ответственность, как две крупнейшие ядерные державы, за поддержание международного мира и безопасности, в глобальном плане.

И при этом, знаете, как правило, мы стараемся не говорить об этом, но нам всегда шепчут во все избирательные кампании – это не только сейчас происходит, это и в предыдущей избирательной кампании, – при этом нам то в левое, то в правое ухо шепчут: вы не обращайте на это внимания, сейчас всё это пройдёт, и мы опять будем дружить. Так нельзя. Нельзя в качестве разменной монеты во внутриполитической борьбе использовать Россию и наносить ущерб межгосударственным отношениям. Это просто как минимум несерьёзно. Это первое.

Второе. По поводу того, что Россия на кого‑то оказывает давление, на другие страны. Это кто нам говорит об этом? Кто это говорит? Да наши партнёры, Администрация только тем и занимается, что давит на все страны. Причём и на союзников. И подслушивают, и прослушивают своих союзников, используют эту информацию. Вот вам ответ на хакерские атаки.

Мы что наблюдаем? Какие‑то хакеры вбросили информацию о том, как неблаговидно ведёт себя штаб госпожи Клинтон в ходе избирательной кампании: поддерживает одного внутрипартийного кандидата в ущерб другому.
Началась истерика по поводу того, что это в интересах России.

Да ничего там нет в интересах России. Но истерика вызвана только тем, чтобы отвлечь внимание американского народа от сути того, что выложили хакеры. А суть – это манипуляция общественным мнением. Почему‑то об этом никто не говорит. Все говорят о том, кто это сделал. Разве это так важно, кто это сделал? Важно, что внутри этой информации. Пожалуй, я ответил.

А. Костин: Спасибо.

Пожалуйста, второй сектор.

Вопрос: Господин Президент, я представляю «Альстом».

У меня вопрос, который хотят задать Вам все французы. Это касается отмены Вашей поездки в Париж. Вы отменили свой визит, потому что программа Президента слишком часто менялась. Мы понимаем, что позиция Олланда была продиктована вето России по Сирии в Совете Безопасности. Скажите, пожалуйста, Вы не думаете, что Ваша реакция слишком резка?

Во‑вторых, какой сигнал Вы направляете инвесторам? Потому что французские инвесторы привыкли к хорошим отношениям между Россией и Францией. Как Вы понимаете, мы хотим сохранить эту привычку.

В. Путин: «Альстом» – очень серьёзная компания. У меня вообще, я так считаю, такая устойчивая «химия» сложилась с рядовым российским гражданином. Я уже достаточно долго исполняю обязанности Президента, но даже я не могу сказать, что от имени каждого российского гражданина могу выступить, потому что не уверен, что знаю настроение каждого человека.

Но «Альстом» тем не менее компания большая и, наверное, может говорить от имени всего французского народа, во всяком случае, вопросы задавать.

Вы сейчас сказали, что наша реакция была слишком жёсткой на французский проект резолюции в Совете Безопасности ООН по Сирии, и это вызвало такую реакцию со стороны наших французских партнёров и друзей. Во‑первых, хочу сказать, что мы очень дорожим отношениями с Францией и считаем Францию одним из наших приоритетных партнёров в Европе. Это сложилось исторически, это и сегодня так.

Что касается этого конкретного случая. Знаете, мы не любим ковыряться в этом дипломатическом белье. Только внешне так всё красиво, но иногда запах не очень приличный оттуда. Но если мы вынуждены, то мы тогда должны что‑то говорить, и я Вам отвечу. Не наши партнёры должны обижаться на эту ситуацию по поводу нашего вето на французскую резолюцию. Это скорее всего мы должны обижаться. Скажу почему.

Наш уважаемый друг и коллега Министр иностранных дел Франции приехал в Москву, изложил резолюцию французской стороны. На что наш Министр иностранных дел заявил: «Мы не будем голосовать против, если вы учтёте наши поправки и наши соображения по этому вопросу. Мы очень глубоко вовлечены в этот кризис, в эти проблемы, мы знаем детали».

На что его французский коллега отметил: «Да, конечно, мы и не хотим нарываться ни на какое вето». То же самое было сказано нашему представителю в ООН в Нью-Йорке. Лавров изложил позицию российской стороны, и там нет ничего избыточного.

Я вам прямо могу сказать, о чём шла речь: о том, что во французской резолюции вся вина за ситуацию возлагалась исключительно на официальные сирийские власти и вообще ничего не говорилось об оппозиции, в данном случае я не говорю о террористах, об оппозиции, на которой тоже должна лежать какая‑то ответственность и перед ней какие‑то задачи должны ставиться. Первое.

И второе. Мы заявили о том, что готовы поддержать инициативу спецпредставителя Генсека ООН господина де Мистуры о выводе боевиков из Алеппо. Это было воспринято положительно французской стороной. Мы ждали дальше совместной конструктивной работы и с Францией, и с другими членами Совета Безопасности.

Что произошло дальше? Министр иностранных дел Франции улетел из Москвы в Вашингтон, на следующий день вышли с господином Кэрри, обвинили Россию во всех смертных грехах, никто вообще не стал с нами ни о чём разговаривать и ничего обсуждать, и вбросили эту резолюцию в Совет Безопасности, явно ожидая нашего вето. Зачем?

Не для того, чтобы резолюция прошла, её вбросили, зная нашу позицию и даже не обсуждая с нами наши предложения, а для того, чтобы получить это вето. А зачем? Чтобы обострить ситуацию и раскрутить антироссийскую истерику в подконтрольных средствах массовой информации, обманывая на самом деле своё население и своих граждан. Я сейчас имею в виду не только Францию, но многие и многие европейские страны и Соединённые Штаты. Особенно это ценно, видимо, в условиях предвыборной борьбы.

Я не знаю, соответствует это интересам европейских стран или не соответствует, но вот так просто обслуживать внешнеполитические интересы, а может быть, даже и внутриполитические интересы своих союзников, в данном случае Соединённых Штатов, – не знаю, это разве роль такой серьёзной политики и серьёзных стран, которые претендуют на то, чтобы проводить независимую внешнюю политику и называться великими державами? Я не знаю.

Мы готовы работать со всеми партнёрами, в том числе и с французскими, и с европейскими по этой очень важной, острой проблеме. Мы же видим, что происходит: совершенно огульные обвинения России во всех смертных грехах, во всех преступлениях.

Удар по гуманитарной колонне. Но мы‑то знаем, кто нанёс удар по этой гуманитарной колонне. Это одна из террористических организаций. И мы знаем, что американцы об этом знают, но предпочитают занять другую позицию, заняться огульными обвинениям в адрес России. Это делу не поможет.

Это как раз то, о чём я недавно говорил: это такой способ ведения дел на международной арене, который называется давлением и шантажом. Но в отношении России это никогда не проходило и не пройдёт.

А. Костин: Спасибо.

Коллеги, напоминаю, что у нас экономический форум, может быть, какие‑то вопросы по экономике тоже найдутся?

Вопрос (как переведено): Здравствуйте!

Буду говорить по‑китайски. Я представляю отделение «Фэшн Групп» в Москве. У нас одна из самых крупных инвестиционных групп в Китае. Сейчас у нас очень крупные активы. В 2014 году был первый форум, и мы уже тогда инвестировали сотни миллионов долларов США в Россию, сейчас мы также активно инвестируем.

Отношения между Россией и европейскими компаниями были достаточно сложными. Мы видели, что предпринимались усилия для того, чтобы Россия и другие страны в Южной Азии, и в Азиатско-Тихоокеанском регионе сотрудничали друг с другом. Вы видите какие‑то конкретные результаты этих усилий? Какие новые направления Вы видите в сотрудничестве России в Тихоокеанском регионе?

В. Путин: Мы давно и традиционно развиваем наши отношения со странами Азиатско-Тихоокеанского региона. В этом контексте особое место, безусловно, занимают наши особые стратегические отношения с Китайской Народной Республикой. В страновом измерении это наш самый крупный торгово-экономический партнёр.

Да, за последние годы со многими странами региона, в том числе и с Китаем, за последние пару лет объём торгово-экономических связей у нас снизился, но всё‑таки он остаётся значительным. С Китаем по прошлому году у нас 63,5 миллиарда долларов оборот. Но, повторяю, с некоторыми странами он снизился, с некоторыми немножко вырос, например, с Вьетнамом – с Вьетнамом мы наблюдаем рост товарооборота.

Хотел бы отметить, что нас особенно радует в последнее время, это то, что происходит диверсификация наших отношений со странами Азиатско-Тихоокеанского региона: и с Японией, и с Индией, и с Китаем, и с Республикой Корея, и с другими государствами.

Здесь и машиностроение, здесь и космос, здесь и высокотехнологичная энергетика, имею в виду атомную энергетику. И что особенно важно, это то, что инвестиционные потоки движутся в обе стороны – как в Российскую Федерацию, так и из России. Скажем, ряд очень крупных инвестиционных проектов, особенно в области атомной энергетики, в значительном объёме финансируются из российских источников.

Что мы можем предложить нового, что могло бы помочь решить те задачи, перед которыми мы стоим, и что могло бы толкнуть дальше наши отношения? Это строительство взаимоотношений между Евразийским экономическим союзом и упомянутыми Вами странами, в том числе и с Китайской Народной Республикой.

Например, мы уже подписали, не только подписали, а вступило в действие наше соглашение с Вьетнамом о зоне свободной торговли. Это уже состоялось. Мы сейчас запустили процесс всеобъемлющих переговоров о строительстве экономических отношений между Китаем и Евразийским экономическим союзом, с тем чтобы совместить китайские идеи, на наш взгляд, очень перспективные и интересные, по так называемому «Экономическому поясу Шёлкового пути» и нашим Евразийским экономическим союзом. Это очень важный и большой процесс.

Разумеется, мы будем продолжать нашу работу в рамках Шанхайской организации сотрудничества, тем более что она приобретает внушительные, серьёзные масштабы, по сути, глобальной организации за счёт приёма туда Индии и Пакистана.

Всё это нас настраивает на очень оптимистический лад, имею в виду, что сегодня у нас объём торгово-экономических связей с азиатскими странами, со странами Латинской Америки примерно 28 процентов, но, безусловно, очень хорошая тенденция к росту.