Статьи

Первый канал экранизировал роман Василия Аксёнова

Стихотворение Беллы Ахмадулиной «По улице моей который год…» всем известно по фильму «Ирония судьбы», в котором не звучало несколько строк, в том числе эти: «К предательству таинственная страсть, /Друзья мои, туманит ваши очи». У Василия Аксёнова тема предательства друзей звучит не раз. Но в сериале речь о другом предательстве.

Методом капиталистического реализма

Роман «Таинственная страсть» написан, как утверждают сведущие люди, по просьбе вдовы выдающегося русского поэта Роберта Рождественского. Произведение это экспрессионистское, неровное, обширное, разбросанное по времени и пространству. В отношении коллег – очень едкое.

Только, пожалуй, к Роберту Ивановичу автор постоянно доброжелателен. В финале романа, в сценах прощания с Рождественским, одним из символов советской эпохи, его друг-антисоветчик, вроде выигравший в идеологическом противостоянии, понимает, что проиграли все.

Аксёновская «Страсть» очень трудна для экранизации. Сцены суматошной сексуально-политической жизни московской богемы не скреплены необходимым для сериала сюжетом. Главные герои (Роберт и Ваксон), их знаменитые друзья, подруги и враги имеют здесь другие имена (порой обидные, неудобопроизносимые), и собираются они вместе там, где вряд ли могли собраться. Но ключевые события их судеб, стихи, приведённые в романе, не дают шанса кого-то с кем-то перепутать.

Роберт Эр – это именно Рождественский, НиДельфа Сергеевич – Хрущёв, Ян Тушинский – Евтушенко, Нэлла Аххо – Ахмадулина, Антон Андреотис – Вознесенский… Конечно, Аксёнов имел полное право как угодно обзывать своих героев, помещать их в любые обстоятельства и так, как считает нужным, трактовать события. Тут предательства никакого нет – он автор, это его жизнь, его друзья.

Другое дело – сериал, в котором реальны и узнаваемы не только герои, но и многократно описанные современниками предлагаемые обстоятельства – вроде разгрома выставки в Манеже и скандальной схватки Хрущёва с писателями в Кремле, где Аксёнов, кстати, почти документально точен.

В сериале же с самого начала столько несуразностей и спекуляций, что хочется сразу разделить, за что отвечает Василий Павлович, а за что – адаптировавшие его роман продюсеры (Константин Эрнст и Денис Евстигнеев), сценарист (Елена Райская) и режиссёр (Влад Фурман).

Они славно поработали над приближением романа к потребностям сериального зрителя. Начало здесь держится на перипетиях отношений Ваксона (Аксёнова) и Ралиссы (его возлюбленной). Придумана сцена знакомства юного пульмонолога, приехавшего по распределению в провинцию, и сотрудницы местного музея, прелестной дочери крановщицы и зэка. Едва получив комнату в общежитии, доктор Ваксон затаскивает девушку к себе в постель. Идиллия рушится, когда падает кран с матерью героини.

Местные медики бессильны, пострадавшую срочно нужно вести в Москву. У Ралиссы объявляется новый ухажёр, выдающийся кинодокументалист-фронтовик Кочевой. Он, в отличие от Ваксона, способен перевезти её мать в Москву. И Ралисса выбирает Кочевого. Ваксон не сдаётся, он тоже приезжает в Москву и весь сериал пытается её отбить у обнаглевшего героя войны, который подключает КГБ и ЦК КПСС, чтобы засадить Ваксона в каталажку, а Ралиссу оставить при себе…

Всей этой пошлятины в аксёновской «Страсти» нет, как нет сцены знакомства Ваксона с его будущими друзьями-поэтами в редакции журнала «Юность», куда кремлёвский переводчик Влажнодрев (Суходрев) привозит из-за границы гору шмоток. Юные романтики-поэты жадно набрасываются на тряпки, будто прирождённые барахольщики – товаровед в России больше, чем поэт.

Нет и французской певицы Мари Эжен (Марины Влади), в которую влюблён бард Вертикалов (Высоцкий), но спать с ней в первый же день знакомства опять же перепадает Ваксону. Потом в действие включаются сотрудники «кровавой гэбни», преследующие его за связь с иностранкой. Ваксон от них героически улепётывает, но потом всё-таки идёт на сотрудничество с органами.

Пуля в животе шахматиста

У Аксёнова нет и Репиных – родных первой жены Ваксона Мирры. Её отец – секретный физик, тоже бывший зэк. У него с лагеря туберкулёз, теперь перешедший в открытую форму, что и диагностирует пульмонолог Ваксон, Репин может заразить горячо любимую семью, но категорически не хочет лечиться в гэбэшной клинике. Характерна в этом злостно придуманном персонаже его кривая усмешка при сообщении о запуске первого советского спутника.

С помощью КГБ Ваксону всё же удаётся уложить Репина в больницу, но ненадолго – учёный нужен гагаринскому проекту. Для всей страны и, конечно, для поэтов аксёновской «Страсти» прорыв СССР в космос – огромное радостное событие, но в сериале оно воспринимается как страшное зло, которое убило великого физика.

Несчастных Репиных сценаристы не оставляют. И тут случаи беспримерного полёта фантазии. Младший брат Мирры (жены Ваксона) оказывается выдающимся шахматистом, он отправляется на соревнования в Берлин, где на границе с Западным Берлином его подстреливают гэдээровские пограничники (!). Парню удаётся это от шахматной федерации скрыть (!!!) и с пулей в животе прибыть в Москву (!!!).

Здесь наши поэты по зову Ваксона, повторяя, как пароль: «Вопрос жизни и смерти!», минуя официальную медицину, извлекают пулю из тела шахматиста. Этот инфантильный бред должен свидетельствовать об ужасах социализма и о благородных антисоветских порывах наших барахольщиков. Не всё же им бражничать в ЦДЛ, менять жён и читать стихи дояркам. Потом шахматист, разумеется, останется, как все порядочные свободолюбивые шахматисты, во Франции.

Не Аксёновым придуманы и все сцены с Пастернаком. Для тех, кто любит стихи и знает биографию Бориса Леонидовича, они смотрятся более чем странно. Глупо, бестактно, пошло.

Когда на похоронах Ян Тушинский вдруг начал декламировать, к тому же перевирая текст: «Но старость – это Рим, в котором (правильно: «который». – А.К.) /Взамен турусов и колёс не читки требуют («требует». – А.К.) с актёра, а полной гибели всерьёз…», – хотелось швырнуть пульт в телевизор.

Вообще Тушинский – самое большое недоразумение сериала. Нет в нём ни молодой евтушенковской страсти, ни стати, ни широты, ни обаяния – здесь какой-то малахольный, самовлюблённый, подловатый человечишка.

Андреотис лицом очень похож на Вознесенского и читает стихи один в один, но тоже до обидного плюгав, личностно никакой. Роберт Эр на Рождественского совсем не похож, скорее на чиновника от литературы, хотя стихи в Кремле актёр прочитал очень сильно. Хороши все женщины в сериале, но, чтобы им сочувствовать, нужны хоть какие-то человеческие истории. Их нет, только пунктир.

Ваксон – вроде главный герой сериала, мачо, но очень однообразный – упёртый резонёр с несмываемой ухмылкой борца с «режЫмом». Где романтический флёр ранних аксёновских повестей? Чистота помыслов? Величие замысла? Глубина, юмор, прелесть воплощений? Всё и все на уровне обозначений. Затоваренная бочкотара.

Поэтическая проституция

Резанула своей нарочитостью сцена обеда после хрущёвского разноса в Кремле. Старики-лауреаты, порицая под водочку молодых писателей, вспоминают их учителя Пастернака, и один из них называет его еврейским поэтом. Услышав это, вскипает Андреотис и гневно их обличает.

Жуткий скандал! Доверчивые зрители могут подумать, что так оно всё и было в Кремле. Но ни у Аксёнова в «Страсти», ни в одном из воспоминаний о том историческом сборище ничего такого нет. Зачем Первый канал разжигает?

Очень смешно сконструирована сцена поэтического десанта в Дубну (у Аксёнова туда ездил один Андреотис!). В сериале же все герои поехали, да ещё потащили туда Яшу Процкого (Иосифа Бродского) – ему вообще-то надо срочно в Ленинград, там завтра исторический суд, на котором «нашему рыжему сделают биографию». Но ещё не сделали, а в Дубне четвёрка уже чествует его как признанного гения.

Потом Андреотис уединяется в гостинице с Фоской Теофиловой, Роберт вынужден ехать домой, Тушинский на своей машине – тоже (жёны жаждут!). Нэл­лу увозит её новый муж, писатель-фронтовик Аврелов, оскорблённый тем, что жена, внимая Процкому, отмахивается от мужа: «Не мешай мне слушать гения!»

«Гений» остаётся в Дубне. С Ваксоном, но без транспорта. Выручает «кровавая гэбня», которая, разумеется, пасёт будущего тунеядца-нобелиата. У Ваксона, как нас уже убедили сценаристы, особые отношения с гэбэшниками, и он уговаривает отвезти их с Процким на Ленинградский вокзал. По дороге гений читает сатрапам свои стихи. Они до глубины души потрясены его гнусавым поэтическим клёкотом… И наконец становится понятно, кто здесь настоящий поэт и главный герой сериала.

У Аксёнова ничего этого нет! Есть сцена суда над Синявским и Даниэлем, а с Бродским у него были, мягко говоря, отвратительные отношения: Аксёнова, эмигрировавшего в 80-м году, Иосиф Александрович натурально предал, дав американским издателям уничижительную характеристику романа «Ожог», на который Аксёнов возлагал большие надежды.

Тогда в высших американских сферах решался вопрос, кому из русских антисоветчиков присуждать очередную Нобелевку – конкуренция была яростная, интриги покруче тех, что в Союзе писателей СССР.

Сериал на Первом завершился совсем не так, как роман Аксёнова. Не торжественно и скорбно, а как-то поспешно, суетливо. И крайне цинично.

Коктебель, август 1968-го, поэты слушают радиостанцию «Свобода», каждому слову которой они, конечно, верят: СССР жестоко подавил пражский «майдан»! Танками раздавлены надежды на демократию. Никакого человеческого лица у социализма больше нет, и надеяться нечего! С кем вы, мастера культуры? Неужели с харями Хрущёва, Андропова и Брежнева?

Все герои сериала, несмотря на свои «белоленточные» настроения, малодушно остаются с «харями», и только Ваксон, посоветовавшись с КГБ, героически выбирает свободу.

Никакой таинственности и страсти. Откровенная пропагандистская лабуда. Холодный расчёт и подлог. Книга Аксёнова полностью перелицована и изуродована. Его романтические «оттепельные» герои, которых знали и любили миллионы, оболганы, опошлены и преданы. В очередной раз ТВ спекулирует советскими брендами, пиная великую эпоху, без которой никаких нынешних райских, эрнстов, евстигнеевых и фурманов не было бы.