Статьи

Выставка «Гипноз пространства» в Царицыно

«Мы покоряем пространство и время!»

Из советской песни.

Считается, что архитектура — самый «жизненный» и приближенный к насущности вид искусства. Нет заказчика или же — твой стиль не вписывается в градостроительную мысль — нет и архитектора. Переквалифицируйся в управдомы!

Тогда как черкать поэмы «в стол», крутить кино «для своих» и малевать картины в расчёте на «гораздо более умных» потомков — этого навалом. Рисуй сколь угодно. А поставить дом или хотя бы павильончик — дело энергозатратное.

Подобные рассуждения в корне ошибочны, ибо широко известен феномен бумажной архитектуры — фантазий, которые никогда не были и уже не будут реализованы. Отличие бумажного «строительства» от «поэзии в стол» всё же имеется — фантазёр изначально не рассчитывает на гранит и железобетон. Мечта, линия! И — достаточно.

Сюда же относят и театрально-зрелищные декорации — с триумфальными арками, рогами изобилия из папье-маше и картонной колоннадой, сказочными якобы-дворцами и прочими яблонями на Марсе. Чертоги-обманки — их разберут после представления. Фантазийное зодчество - это ещё и литературный вымысел.

«Мне казалось, что зала взметнулась на высоту, среди сказочных колоннад», - писал романтик Александр Грин в «Золотой цепи», завороженный собственным потоком, - За колоннами, в свете хрустальных ламп вишнёвого цвета, бросающих на теплую белизну перламутра и слоновой кости отсвет зари, стояли залы-видения». Залы-привидения. Они привиделись и — не воплотились в камне.

«Это было огромное сооружение из стекла, стали, тёмно-красного камня и мрамора. В нём помещалось пятьсот зал и комнат. Главный фасад с двумя широкими мраморными лестницами вырастал из моря... Лестницы поднимались до открытой террасы, — с неё два глубоких входа, укреплённых квадратными колоннами, вели внутрь дома.

Весь каменный фасад, слегка наклонённый, как на египетских постройках, скупо украшенный, с высокими, узкими окнами и плоской крышей, казался суровым и мрачным... Двое бронзовых ворот вели внутрь острова», - пугающий и претенциозный дворец-химера из «Гиперболоида инженера Гарина».

И вот — событие! В музейном комплексе «Царицыно» открылась выставка-инсталляция «Гипноз пространства. Воображаемая архитектура», посвященная архитектурным грёзам. Пространство — мистическая категория. Как и время.

Неслучайно в названии прозвучало слово «гипноз». Транс. Потусторонность. Экспозиция раскрывает оба смысла: время, то есть эпоха, особым образом формирует представления о пространстве. Замечательна и выборка: Барокко - Галантный век — советская эпоха — компьютерная современность.

Оформление экспозиции — под стать концептуальному замыслу. На входе — некое сооружение, в котором угадывается псевдо-античный портик, а единственным экспонатом в этом «якобы-храме» служит вещь Джованни Пиранези «Ихнография, или План Марсова поля в античные времена» (1757), при том, что сопроводительная табличка, скорее, напоминает ...роман весёлого постмодерниста, чем академическую аннотацию.

Тут и отсылка к фильмам Тима Бёртона, и намёки на Star Wars, и восприятие через мир компьютерных игр. «План Марсова поля» – схема фантастической реальности - её не могло быть в Риме, но её выдумал сам Пиранези.

«Едва я стал смыкать глаза вечным сном, как меня окружили призраки в образе дворцов, палат, домов, замков, сводов, колонн. Все они вместе давили меня своею громадою и с ужасным хохотом просили у меня жизни», - так запечатлел своё восприятие Пиранези русский писатель и мыслитель Владимир Одоевский, которого иногда называют «первым русским фантастом».

Он тоже проявил себя, как мастер запредельных пространств грядущего: «Когда мы приблизились к дому, уже над кровлею было множество аэростатов: иные носились в воздухе, другие были прикреплены к нарочно для того устроенным колоннам. Мы вышли на платформу, которая в одну минуту опустилась, и мы увидели себя в прекрасном крытом саду, который служил министру приемною.

Весь сад, засаженный редкими растениями, освещался прекрасно сделанным электрическим снарядом в виде солнца», - явил Одоевский в эпистолярной повести «4338 год». Набросал сие пером, в пушкинские, николаевские времена и лишь конструктивист Иван Леонидов уже в 1920-х годах такое вычертит — не менее сказочное.

Впрочем, до Пиранези ещё надобно добраться! Посетитель выставки должен пройти сквозь хоромы и палаццо театральных декораторов. Иоганн Освальд Хармс — художник саксонского двора, создававший феерии для курфюрста Августа Сильного. Прихоти разума, рядом с которыми бледнеет само понятие «барокко». Это — сверх-барокко.

Сплетение нагромождений — вазонов, арок, цветников, статуй — всё чудо-времянки ради одного-единственного балета «О встрече и движении семи планет» (в других источниках он именуется «Влияние семи планет»). Меж колонн-обманок, вдоль анфилад-призраков двигались танцовщики в пышных париках-аллонж и дамы, увенчанные драгоценностями.

Дрезден XVII столетия был главным, точнее единственным соперником Версаля, и тевтонская роскошь спорила с роскошью галльской. Иоганн Хармс по-немецки скрупулёзно вписывал свои декорации в ландшафт парка Цвингер, выгадывая перспективы и горизонты. Всё должно казаться естественным и — осмысленным.

Ещё дальше в этом направлении пошли сценографы из итальянского семейства Галли-Бибиена, чьи шедевры также представлены в залах Царицынского музея. Здесь уже больше утончённости, игры, лёгкости. Ещё один знаковый итальянец Пьетро Гонзага — занял на выставке целый зал. Гонзага — это веха.

Он — гений психологизма в архитектуре декораций, а потому утверждал: «Всякое декорированное здание - это концерт». Его теоретическая книга«Музыка для глаз» повествовала о том, что дивное строение — есть то же, что качественная музыка для ушей. Звучит как постмодернистский дискурс. Но!

Тогда, на рубеже XVIII и XIX столетий, происходили тектонические сдвиги в социально-политической сфере, а потому - рождались безумные, прямо-таки футуристические мысли. Гонзага - из тех безумцев. На выставке можно видеть его «театр архитектуры», который продемонстрировали в 1818 году в Архангельском - имении князя Юсупова.

Представление состояло из двенадцати смен декораций (сохранились четыре – «Римский Храм», «Таверна», «Тюрьма», «Малахитовый зал»). Да. Венецианец Гонзага выбрал Россию ещё в 1792 году, хотя был востребован в любой из европейских стран и умер в 1831 году в Санкт-Петербурге. В те годы Империя считалась не только сверхдержавой, но - покровительницей и заказчицей всех дорогостоящих искусств.

Центр экспозиции — зал Пиранези с приглушённым светом, вернее — таинственным полумраком. Его «тюрьмы» до сих пор являются предметом споров и домыслов: что хотел сказать автор? Его темницы — исключительно декоративны. Более того — они похожи на лабиринты сознания. Нет, подсознания, конечно же. Сознание — дворец. Подсознание — подвал с тысячью коридоров, решёток, запертых дверей и тяжёлых засовов.

Мысленно бродя по темницам Пиранези, будто бы погружаешься в собственные мрачные тайны, а если их нет — они тут же появляются. «Ах, мы всего лишь два прошлых. Два прошлых дают одно настоящее. И это, замечу, в лучшем случае», - вздохнул Иосиф Бродский, а Пиранези и Россия — это отдельная песнь песней.

И — в продолжение всему звучит советский ритм. Сценография Петра Вильямса к балету «Золушка» Сергея Прокофьева. Сталинский Grand maniere — застывшая Вечность - она уже наступила и будет длиться бесконечно долго. Дома политпросвещения с композитными капителями, версальская прелесть парков, гигантомания и аграрные культы ВСХВ.

«Когда тяжёлое известковое облако разошлось, позади глухого пустыря засверкал перед Наткой совсем еще новый, удивительный светлый дворец. У подъезда этого дворца стояли три товарища с винтовками и поджидали веселую девчонку, которая уже бежала к ним, на скаку подбрасывая большой кожаный мяч», - солнечно-зловещий Гайдар тоже оказался не чужд воображаемой архитектуры.

Художник-декоратор Вильямс сотворил «Золушку» на базе представлений Гонзаги о «музыке для глаз», а заодно, вспомнив наработки мастеров XVII-XVIII столетий. Поразить не столь музыкой и танцем, сколь - визуальными иллюзиями.

Колоннада-лестница-нарисованный фейерверк — то в том же духе, что и небеса-обманки в московском метро — подняв голову ты созерцал чистое небо, сады, фабрики, барочную балюстраду нового дома — для пролетариев.

Следующая остановка — 1970-е годы, эра стабильности. «Не бывает теперь Данилов и в собрании домовых. А раньше Данилов после спектаклей иногда приходил в дом с башенкой на Аргуновской улице, где по ночам, при жэке встречались останкинские домовые. Сам Данилов не домовой, но был прикреплен к домовым», - читаем в романе «Альтист Данилов» - одном из самых загадочных произведений советской литературы.

Владимир Орлов чётко обозначил все точки в пространстве — Останкино (театр с движущимися декорациями), Аргуновская (Аргуновы - художники, сизидавшие арки-времянки и сцены для театра господ Шереметевых), а также — некий дом с башенкой. Дома с башенками и без — на картине Ильи Уткина и Александра Бродского «Музей исчезнувших домов».

Как всегда, с тонким намёком на стилистику Пиранези. Мы видим гигантский стеллаж, где пылятся старинные фасады. Одинокий и — безликий посетитель. Такой же безликий, как стандартные «коробки» с пресловутой улицы Строителей, тонко высмеянные Эльдаром Рязановым в комедии «Ирония судьбы».

В те годы велась активная, местами — агрессивная полемика «за» и «против» исторического облика русских городов. (Примечательно, что известная «Память» в момент своего возникновения позиционировала себя, как защитницу архитектурного наследия).

На экспозиции представлен ряд фантасмагорий Уткина и Бродского — типичны печаль и заумь того поколения. Они жили в башнях из слоновой кости и при том — ломали стены. Железный занавес — умозрительное понятие, связанное с темой воображаемой архитектуры.

На выставке довольно много продуктов современного творчества, которое, как обычно, вызывает больше вопросов, чем восторгов. Однако же в этом есть и положительная динамика — молодые не стоят на месте, но участвуют в культурной жизни, применяя компьютерные технологии в своих креативных изделиях.

В целом же - замысел, оформление и подсветка, подбор экспонатов — производит колоссальное впечатление. Концептуальная программа всегда интереснее узко-тематической, а потому авторы идеи — устроители - справились на пять с плюсом.