Статьи

Выставка Алексея Кравченко в галерее «Веллум» 

Проект, посвященный выдающемуся графику, знакомит с менее известной - живописной - стороной его таланта.

Имя Алексея Кравченко хорошо известно поклонникам гравюры. Его талант достиг расцвета в 1920-1930-е, когда мастер получил международное признание: в 1925 году на Выставке декоративных искусств в Париже его работы были удостоены

Гран-при. Он стал успешным советским художником, автором прекрасных книжных иллюстраций, его офорты, ксилографии и линогравюры была изысканными, тонкими и при этом экспрессивными.

Художником восхищались другие мастера, например, легендарная Анна Остроумова-Лебедева - автор пронзительных гравюр с образами Петербурга.

По словам друга Кравченко, живописца Всеволода Воинова, художница так отзывалась о работах Алексея Ильича: «…она говорит, что от них трудно оторваться, что Вы настоящий «деревянщик» (ее выражение)».

Восхищенное письмо Алексею Кравченко написал и Борис Кустодиев, познакомившийся с его гравюрами через Воинова:

«И вот В.В. показал мне все эти крохотные листочки, на которых, как у Калло, зажил и задвигался целый мир маленьких живых людей, ожил Гофман, пахнуло романтикой, волнующей, неожиданной, под ярким светом с переходами бархатных полутонов до глубокой и так говорящей у Вас черной тени».

Благодаря Любови Агафоновой, основателю и арт-директору галереи «Веллум», зрители познакомятся с другой стороной таланта Алексея Кравченко: живописными работами, которые он не выставлял после 1923 года: основное время уделял гравюре, а картины писал для себя.

На выставке «В окно потаенно глядящие» представлено более 50 экспонатов - в основном живопись, а также немного графики: искусной, малоформатной. Все вещи - из собрания наследников, бережно хранивших работы на протяжении десятилетий.

Что еще можно сказать об Алексее Кравченко? Сам он писал в автобиографии в 1928 году: «Я бы никогда не поверил, будучи мальчиком, что я буду художником, мне и в голову не приходило готовиться к этой профессии, и то, что я тогда рисовал, было для меня такой же потребностью, как дышать».

Будущий художник родился в крестьянской семье в Покровской слободе на Волге. Переехав в Москву, подался в частное коммерческое училище - деньги присылала мать, отказывавшая себе во всем (отец умер, когда мальчику было два года).

В 16 лет поступил в знаменитую Московскую школу живописи, ваяния и зодчества, выдержав огромный конкурс: на 11 мест претендовали 300 человек.

Первые важные шаги сделал в живописи: это могли быть изображения пышных розовых пионов (художник всегда любил натюрморты) или романтических природных видов.

Романтизм, эмоциональность вообще были свойственны его работам - вне зависимости от жанра. Учился у Коровина и Серова, ездил за границу - в Мюнхен, где постигал азы виртуозного рисунка у профессора Холлоши.

Там же познакомился с Владимиром Фаворским, еще одним будущим великим гравером. А еще в 1910-м совершил поездку в Италию и буквально заболел классическим искусством.

И хотя красотами Рима и Венеции любовался на голодный желудок - денег по-прежнему не было - писал родным: «Я живу точно в сказке, так хорошо, что и передать трудно».

Идеалы Ренессанса навсегда проникли в его творчество. На выставке можно увидеть известный офорт «Девочка в красном» (1926 г.), выполненный по рисунку углем, который ныне хранится в Третьяковской галерее.

Тонкое бледное лицо и золотистые кудри мог бы изобразить Сандро Боттичелли, хотя Софья Разумовская, автор монографии о Кравченко, видела здесь влияние Александра Иванова.

Или другой пример - «Купальщицы на Волге» (1917 г.): девушки, словно сошедшие с античных фресок. Кстати, мотив купальщиц был у художника одним из любимых: он возвращался к нему вновь и вновь.

Причем один из вариантов - 1916 года - вероятно, был создан под влиянием поездки в Индию, где мастер побывал в 1913-1914-м в командировке от Академии художеств. У этой акварельной работы яркие сочные краски - совсем непохожие на приглушенную гамму многих других произведений.

В 1918 году по поручению Луначарского мастер уехал в Саратов и возглавил Радищевский художественный музей. Много занимался живописью, ненадолго оставленной в годы Первой мировой (тогда он впервые попробовал гравюру), писал пейзажи, особенно на Корольковских дачах.

Сегодня рядом шумят городские улицы, а в то время художник восхищался пустынными холмами, старыми кленами и прудами. На выставке можно увидеть одну из созданных там работ.

А еще умиротворяющий пейзаж «Статуя в Архангельском парке», написанный позже, в 1922-1923-м, в котором есть что-то от мирискусников, их тоски по утраченной эпохе.

А вот в «Пасторали», созданной в конце 1920-х, можно разглядеть влияние Сезанна - хотя, вероятно, это был эксперимент, не обозначивший магистральный путь в творчестве художника.

Но главные на выставке все-таки женские образы. В романтическом «Поцелуе» (1930 г.) можно усмотреть влияние ар-деко, как и в парном женском портрете, где одной из моделей стала дочь художника («Девушки», 1932 г.).

Или в образе полуобнаженной девушки с распущенными волосами (1927-1928 гг.) - мастер часто изображал обнаженную модель.

Ему важно было постоянно рисовать, хотя бы делать наброски - чтобы рука оставалась «теплой». На выставке можно увидеть совсем небольшие работы: не только изображения натурщиц, но и разные эротические сценки.

Это образцы его виртуозной графики - малоформатной, крайне искусной. Свое мастерство Кравченко отточил на экслибрисах, которыми восхищались многие, в том числе строгий Александр Бенуа, утверждавший, что у Алексея Ильича - «превосходный рисунок, вкус и большое чутье к технике».

Об этом же писал и Кустодиев: «…что было особенно приятно - это видеть, что Вы, видимо, овладели в совершенстве материалом Вашего искусства - это ведь такое редкое качество для наших российских художников -

ведь так много пишущих масляными красками художников, не умеющих писать маслом, - много граверов, не знающих, что делать с деревянной доской и не понимающих чеканной поверхности японских досок».

В 1930-м Алексей Кравченко построил мастерскую на Николиной Горе, ставшую его творческой лабораторией, но живопись по-прежнему показывать не решался. Его дымчатые романтические образы несли слишком явный отпечаток другой эпохи.

Стало ли это трагедией для художника? Сомневаться не приходится. Зато в своих картинах он был по-настоящему свободным, зная, что творит для вечности и для себя.