Статьи

Этого прозаика старшим поколениям читателей представлять не нужно. Друг, товарищ, собрат по перу признанных классиков Виктора Астафьева, Федора Абрамова, Василия Белова, Валентина Распутина, он, безусловно, входит в плеяду наших лучших писателей-почвенников.

Их слову когда-то внимали и власти, и народные массы. Голос Владимира Николаевича Крупина отчетливо слышим и сегодня. В значительных произведениях часто запоминается некая эмблематическая метафора, указывающая на суть повествования.

Есть таковая и в творчестве Владимира Николаевича -  «живая вода»: герой одноименной повести «нутряной» философ Кирпиков пытается преобразить с ее помощью несовершенный быт родной деревни.

Этой текущей из послевоенного детства, впадающей в живое море православия водой пропитано все творчество писателя.

- Владимир Николаевич, многие известные люди недолюбливают юбилеи из-за ритуальных здравиц, дежурных интервью «по случаю», но так уж заведено: круглая дата -  повод поговорить о прошлом, настоящем и будущем.

Что сильнее всего вас тревожит как русского писателя и православного человека?

Конечно, судьба страны. Сейчас она, как последняя крепость, обложена со всех сторон войсками врага рода человеческого, антихриста. Идет штурм по всем правилам воинской науки.

Мы видим, что все пункты из «плана Даллеса» по разрушению СССР выполняются в полной мере по отношению к России. «Мы станем разлагать, развращать, растлевать молодежь. Мы сделаем из них циников, пошляков, космополитов», -  всего лишь одна известная цитата оттуда.

Посмотрите на нынешнее ТВ, на моды и привычки, которые культивируются открыто: вот это самое и есть...

С детского сада приучают к мультикам, в которых ползает, воюет и побеждает всякая нечисть, в школе -  программы для ЕГЭ-недоумков, в отрочестве и юности -  ориентация на карьеру, деньги, успех.

Девочки-подростки без стыда курят и матерятся на улицах хуже мальчишек, чего от них ждать в будущем?

У нас сильный противник, который мгновенно схватывает наши начинания и противодействует им широким фронтом или выворачивает их наизнанку. У нас в образовании была великая школа Рачинского, все это как будто забыли.

Среднее образование в стране уже убили, однако продолжают махать дубиной, убивая уже и высшее. Слияние вузов, дистанционное образование -  звенья той же цепи.

К этому надо добавить проказу лжи на всех уровнях, поразившую общество. Но в самой лжи заключается наказание за нее. «Лукавый раб, твоими устами буду судить тебя», -  сказал Господь.

Вот это все и волнует, и печалит. На наших глазах убиваются самые светлые чувства, которые движут жизнью отдельных людей и целых народов: любовь к Богу, Отечеству, семье.

Но я верю, что Россия -  под омофором Царицы Небесной, иначе бы ее уже не было.

- То есть, несмотря ни на что, вы -  оптимист?

Мы люди доверчивые. Доверчивость, конечно, христианская черта, но и она иногда идет во вред. Давайте все-таки поверим в то, что Збигнев Бжезинский изрек: «Главным нашим врагом, после уничтожения коммунизма, является православие».

Хотя забавно, что он уравнял коммунизм и коммунистов. По Бжезинскому получается, что мы жили при коммунизме... Но вот, свергнув коммунистов, замахнулось мировое зло и на православие. А православие для России -  это и прошлое, и будущее.

В перестройку все рухнуло: оборона, экономика, идеология. И что, с Россией было покончено? Нет, выжила Церковь, и она спасла. И спасает, и спасет. И всякая болтовня о России без учета роли в ее жизни православия -  пустая трата времени.

- В последние годы вы пишете в основном художественные эссе, творите в малом жанре «крупинок из записных книжек», где мини-сюжеты перемежаются с поучительными заметками, забавными, «подслушанными» диалогами и даже частушками.

Значит ли это, что вы отошли от больших сюжетных произведений?

Почему отошел? Есть повесть «Громкая читка», опубликованная в четвертом номере «Нашего современника». Она -  уже продукт «вирусного» времени.

Эпиграфом к ней я поставил свои строчки:

«Ты спросишь: а как там в столице? Ты ящик включи, посмотри: намордником скрытые лица, и дикие вопли ноль-три. Где общества корни и кроны, каков на грядущее вид? Живете без царской короны, живите с короной ковид».

В повести (действие происходит в начале 1970-х) я пытался исследовать причину того, почему советская литература так легко сдала свои позиции.

А коротышки-крупинки пишутся сами -  или по впечатлениям бегущей современности, или по всплывающим воспоминаниям. Они -  и в памяти, и в завалах сохранившихся записей. Жалко, если эти наблюдения из записных книжек пропадут.

К тому же я убедился, что такие вещи «короткого дыхания» неплохо читаются.

- В своих заметках вы обмолвились: мол, слава Богу, избавился от «проклятия профессии», обыкновения воспринимать все, что видится и слышится, с точки зрения литературного сюжета, и начал «просто жить».

А может ли писатель «просто жить»? Ведь в России он всегда слыл не только рассказчиком, но и миссионером...

Писатель я или нет, не мне решать. В России пишущему надо вначале умереть, а потом время само с ним разберется, покажет, что от него осталось, в чем он особенно преуспел: в заботе о себе или в борьбе за нечто большее.

Я преподавал долго в Московской духовной академии, и сейчас из числа моих учеников появляются уже и архиереи. Езжу по городам -  встречаюсь с ними, выступаю.

Но в литературе -  другая вещь, я еще лет в сорок пытался заниматься миссионерством: объяснял, убеждал, вразумлял, так сказать. Сегодня с этим покончено.

Информация доступна практически всем, узнать некую истину (или Истину) может каждый, нужно лишь движение воли.

Известна формула «Гром грянет, мы тогда перекрестимся», но это -  самообман. Гром давно грянул, петух клюнул, однако многим удобнее этого не замечать: на одном конце деревни уже горит, а мы все утешаем себя мыслью, что у нас хата с краю.

Лукавый на этом и ловит. Единицы поехали добровольцами в Сербию, на Донбасс, единицы выходят на митинги в защиту традиционных ценностей.

Те же, кто это делает, заслуживают самого большого уважения: они сохранили в себе жертвенность, готовы жертвовать своим временем, удобством и даже жизнью за други своя. А выше этого ничего и нет.

16-я рота псковских десантников могла ведь не ввязываться в бой. Не меньший подвиг совершила «Молодая гвардия» в Великую Отечественную. За книгу о ней очень уважаю Фадеева, несмотря на все «но», что были в его судьбе.

- Кто из писателей и поэтов на вас больше всего повлиял в юности?

В 1947 году вышел сборник «Родные поэты» (отец за ним в город ездил), там были Державин, Жуковский, Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Никитин, Плещеев, Блок, Есенин и некоторые другие. Эта книга (мой литературный, поэтический исток) вправила мне мозги на всю жизнь.

А из прозы очень понравились в юности «Мартин Иден» Джека Лондона, «Брат мой, враг мой» Митчела Уилсона, Паустовский, почти весь Александр Грин.

Но с годами и в поэзии, и в прозе всех остальных для меня затмил Пушкин. Из поэтов еще стали особенно близки мой великий вятский земляк Николай Заболоцкий и Тютчев. Из классической русской прозы -  романы Гончарова, Платонова.

Уже в зрелые годы я находился под сильным воздействием выдающихся современников Белова и Распутина, робел перед ним....

Распутин подарил мне свою книгу «Вниз и вверх по течению». Смотрю, жена прижала ее к груди и говорит: «Да ты знаешь, что это за писатель?» А я не знал, отвечаю: «Хороший парень сибирский, Валя, обещал зайти, как в Москве будет».

Потом сам прочел книгу и тоже обомлел. Но уже поздно было на имя-отчество переходить, так и продолжилось запанибратское наше знакомство, лучшая дружба в моей жизни была...

Дружил еще с Анатолием Гребневым, прекрасным, мало известным у нас, к сожалению, поэтом, из вятских тоже... А сейчас уж и не с кем дружить, все почти ушли...

Связь с историей литературы, кстати, не только на личном уровне бывает. В квартире, где сейчас живу, бывал неоднократно Есенин, а живал Джек Алтаузен, пролеткультовский поэт, который предлагал в своих виршах Минина с Пожарским расплавить. Два раза эту квартиру освящали...

- Некоторые современные писатели очень пекутся об авторских правах, отслеживают плагиат -  даже по фразам, готовы судиться с «плагиатчиками». Из ваших произведений что-то заимствовали?

Ну, бывало, что-то из книг, из публицистики по кусочкам дергали. В фильме «Любовь и голуби», например, цитату мою оприходовали: «Так ведь я тоже не в щепках найдена, не в угол носом росла».

Сравнение мое Останкинской башни со шприцем, еще из начала 80-х, тоже без упоминания авторства широко пошло. Ну и Бог с ним, я за «правами» не гоняюсь, не отслеживаю. Понравились фразы -  и на здоровье...

- Почему сегодня в нашей литературе не появляется ничего близкого по значению и глубине к «Братьям Карамазовым», «Капитанской дочке», «Мертвым душам», «Вишневому саду»? Писателям трудно нащупать «нерв времени», вывести собирательных героев и антигероев?

Не просто трудно -  архитрудно, на грани невозможного. Самомнение мешает.

За времена общения с пишущей братией я видел немало «гениев», которые беззастенчиво верили, что написанное ими выше созданного классиками, да вот только, видишь ли, критики слепы, а читатели неблагодарны: не читают их великие творения, не замечают шедевров.

А так как писателей скоро будет больше, чем читателей, -  вывод ясен.

Но вообще... кто из современников Пушкина знал, что «Капитанская дочка» останется в литературе навсегда, вберет в себя не биографию Гринева, а целую эпоху, покажет русскую историю, русский характер, воспоет величайшую любовь Маши и Петра, заклеймит предательство Швабрина, заставит даже пожалеть Пугачева, кто?

Говорили как раз об упадке таланта Александра Сергеевича. Разве кто-то думал, что Чехов сохранится в памяти потомков? Его друг Игнатий Потапенко (прототип Тригорина) был куда более известен.

Единого нерва эпохи сейчас нет. Не считать же великим событием футбольный матч, этот суррогат единения. Смотрел краем глаза финал европейского чемпионата и слышал, как комментатор, представляя составы, говорил: «Английская команда цинична в хорошем смысле этого слова».

Это называется «приплыли» -  цинизм в хорошем смысле! В наше время я часто вспоминаю слова моей мамы: «Раньше меньше знали, да больше понимали, сейчас больше знают, да ничего не понимают».

- Многие считают, что мы живем в предапокалипсные времена. Когда уже станут вполне явными признаки конца света, умолкнет ли совсем русская литература, перейдя в «молчание моления», по выражению иеромонаха Романа, или обретет последнюю форму проповеди, вернувшись к истокам -  «Слову» святителя Илариона?

Вполне возможно, первые ангелы уже протрубили, а мы и не заметили. Все признаки апокалипсиса налицо. Разврат своим размахом превзошел Содом и Гоморру.

Но так как сера горящая на головы пока не льется, небо, как свиток, не свернулось, то надо дальше жить. Что нам до описанного в «Откровении» апостола Иоанна? У каждого будут свой личный конец света и Страшный суд.

Вот и стоит заранее подумать, о том, куда душа бедная пойдет, и послужить, пока не поздно, Господу, а не сатане. Последние времена могут бесконечно отодвигаться.

Россию и православие можно понять, только осознав, что у Бога нет смерти: «Не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути Своего и жив был». Мы все друг друга еще увидим: «Не бойся, малое стадо!»

Что касается языка, главного оружия писателя, то вспомним святых отцов: «Язык будущего века -  молчание».

Литература наговорилась, набрехалась, наколобродила, завела в тупики «смыслов», не спасла своими «образами», надуманными сюжетными ходами. Так, может быть, хватит?.. Хотя знаю, что какая-то неведомая сила завтра-послезавтра схватит за шиворот и посадит за стол.

- Время безбедного писательства, миллионных тиражей миновало. Как выживает сегодня писатель Владимир Крупин?

Божьим изволением да щучьим велением. Гонораров сейчас мало, за рубежом почти не переводят. Немного сербы еще печатают, а на Западе интерес к такого рода литературе давно угас.

- Без последнего традиционного вопроса никак не обойтись: над чем сейчас работаете, что у вас «в писательском блокноте»?

Отвечу, пожалуй, словами Александра Суворова: «Если бы моя шляпа знала мои планы, я бросил бы ее в печь».