Статьи

Алексей Ухтомский (1875 - 1942). К 80-летию со дня представления в блокадном Ленинграде в 1942 году

Из писем к И.И. Каплан (1922-1924).

«В летние месяцы 1922 года Ухтомский с группой учеников организовал студенческую практику в Новом Петергофе, в недавней царской резиденции – Александрии.

А. Казанская вспоминала, как студенток поместили в бывшем корпусе фрейлин около дворца, в роскошном парке неподалеку от моря; как с утра до позднего вечера они не покидали физиологическую лабораторию, экспериментировали на лягушках и моллюсках;

как впервые именно здесь услышали от Алексея Алексеевича о законе доминанты – их практические задания все посвящались этой проблеме; как по воскресеньям устраивали прогулки по великолепным окрестностям, а вечерами  в гостиной затевали игры, и Ухтомский отнюдь не избегал в них участвовать».

«Творческая идеализация», которую я считаю основною тайною человеческого общежития. Буду говорить о ней.

Мнение брата о тебе, вера брата в тебя – обязывает тебя и фактически двигает тебя в ту сторону, в которую он тебя идеализирует; но это лишь при условии, что ты любишь брата твоего и фактически тебе дорого быть для него хорошим, - каким он хочет тебя понимать и знать! И тем более, когда он опирается на тебя – такого, каким тебя понимает.

Жизнь, построенная на идеализации, вполне противоположна жизни, построенной на искании своего личного.

В одном случае человек говорит: «Ты ничем не лучше меня – такое же порочное и маленькое существо, как и я, и поэтому я не хуже и не ниже тебя, и да царствует наше «равенство в правах»!

В другом случае человек говорит: «Ты прекрасен и добр, и свят, а я хочу быть достойным тебя, и вот я буду забывать все мое прошлое ради тебя, буду усиливаться дотянуться до тебя, чтобы стать «равным тебе в твоем добре»!

Вы чувствуете, что в первом случае человек домогается равенства тем, что стаскивает другого с его высоты до своего уровня, принижает его до себя. В другом случае он домогается того же равенства, но тем, что усиливается подняться со своего низа до того высшего, в котором видит другого.

И Вы понимаете, что в первом случае дело, по существу, консервативно и мертво, ибо тут человек самоутверждается в своей  неподвижности! А во втором - дело в напряжении и росте, в движении вперед, ибо человек уходит от себя и возрастает в высшее!

Вот противоположности «равенства в правах» - мертвого социалистического и юридического равенства и равенства христианского в высшем достоинстве перед Истиною и Богом!

Часто - чаще, чем думаем, - бывает, что лишь издали порываясь к человеку, домогаясь его, пока он для нас – недоступная святыня, мы любим и идеализируем его, и тогда обладаем этим великим талисманом творческой идеализирующей любви, которая прекрасна для всех: и  для любимого, - ибо незаметно влияет на него, - и для тебя самого, - ибо ради неё ты сам делаешься лучше, деятельнее, добрее, талантливее, чем ты есть!

Но вот идеализированный человек делается для тебя доступным и обыденным. И просто потому, что ты сам плох, обладание любимым, становится теперь простым и обыденным делом, роняет для тебя твою святыню, - незаметным образом огонь на жертвеннике гаснет.

Идеализация кончается; секрет её творческого влияния уходит вместе с нею. И ты оказываешься на земле, бескрылым, потерявшим свою святыню - оттого что приблизился слишком близко к ней!

Любимый, идеализируемый друг - залог твоего возрастания -  делается для тебя «достойным, т.е. заслуженным собеседником».

Иерусалим делается всего лишь грязным восточным городом! И из-за его восточной грязи ты более не способен усмотреть в нем его вечной святыни. Прекрасная невеста прекрасного ради неё жениха стала затрапезною женою отупевшего мужа!..

Потеряв тайну идеализации, мы перестаем усматривать лес за кустами, видим одни эти  кусты и близоруко удивляемся, - куда же это девался тот прекрасный лес, который мы так ясно видели, пока смотрели издали!

А закрыв свой взор этими ближайшими кустами и сорными травками, мы потом все более укрепляемся в убеждении, что это мы в самом деле, должно быть, «ошиблись», пока идеализировал издали и нам казался прекрасным лес!

А на самом деле Шопенгауэр прав, что первое впечатление всегда наиболее правильное, как бы оно ни заслонялось потом близорукими наслоениями от слишком близкого общения с человеком, когда ты делаешь из него для себя то, что ты сам стоишь. Первое впечатление – наиболее бескорыстно и потому наиболее объективно!

Но  с того  момента, как идеализация кончилась, так или иначе, дальнейшее сожитие  людей становится просто во вред, ибо,  оно притупляет, угнетает, лишает сил обоих.

Ты утерял веру в меня, - с этого  момента ты роняешь меня, гнетешь, отнимаешь у меня способность действия.  Лучше разойтись, и как можно скорее!

Вот так-то бывший любящий и любимый ученик становится Иудою-Предателем!

Перед нами пронеслась прекрасная наша Александрия, лето 1922 г. В чем её секрет? Что в ней так дорого всем нам? 

Это удавшееся человеческое общежитие! Людям редко удается  общежитие столь удачное. И вот, может быть, уместно у этого удавшегося случая поучиться, где же секрет удачи!

Секрет Александрии в том, что люди  там умели  идеализировать друг друга, - умели видеть и любить друг в друге их алтари, а не задворки; умели подходить  друг к другу со стороны алтарей, а не задворков!

И оттого чувствовали счастье, что видели друг в друге алтари. Были награждены за идеализацию друг друга тем, что бодрили, поднимали друг друга, потом и самих себя!

Пока видит и приветствует человек в своем ближнем и друге его алтарь, то  и в себе  живет преимущественно своим алтарем; а когда в другом начинает замечать задворки, наверное, тогда судит с точки зрения своих собственных задворков и из-за них не видит ничего выше и поучительнее себя самого!

И знаете ли, отчего человек так часто (чаще всего) предпочитает судить ближних со стороны задворков и так скупо и редко идеализирует?

Это оттого, что судить с задворков проще и успокоительнее для себя, - это тайное оправдание себя самого и своих задворков: а идеализация другого обязывает и самого того, кто идеализирует, ведет к труду, к самокритике!

Психологически понятно, что человек усматривает в другом те грехи, которые по  опыту знает в себе. Чистый знает и других как чистых. Чистая юность умеет идеализировать, и зато она так прогрессивна духом и так способна к росту!

Приземленная старость, если она не сопряжена с мудростью, теряет широту и щедрость духа, потребную для веры в человека и для его идеализации. И оттого она так оскудевает духом, брюзжит и уже не приветствует более вновь  преходящей жизни!..

Идеализирующая юность, равно как и подлинная мудрость старости идут в мир и к людям с раскрытою душой и именно поэтому успевают видеть в мире и в людях все новый и новый смысл, прекрасное  многообразие и увлекающую ценность!

А брюзжащая, критикующая старческая скудость замкнулась душою, перестает улавливать то, что есть  и вновь приходит в мир, и сама в себе носит причины того, что и мир и люди с некоторого времени кажутся ей скучными и дурными! 

Из любящего друга Вселенной и людей, незаметно и постепенно,  может сделаться их клеветником и наветником;  и от творческой идеализации их переходит тогда к их убийству словом и  делом!

Бога мы понимаем так, что Он всегда, и несмотря ни на что, любит мир и людей и ждет, что они станут прекрасными и безукоризненными до конца, - и Он все оживляет и воскрешает.

Дьявол- клеветник опорочивает мир и людей, подыскивает на них обвинения, издевается над идеализацией, объявляет её ошибкою и, вместе с тем, убивает и разрушает!

Прочтите у апостола Павла (1посл., к Коринф.,гл.13) великую характеристику любви (в оригинале на церковнославянском): любы долготерпит, милосердствует…не гордится…не ищет своих…не мыслит зла, не радуется о неправде…вся любит, всему веру имеет, вся уповает, вся терпит. Любы николиже отпадает…

«Видишь ли, - говорит Иоанн Златоуст, - видишь ли, чем он завершил и что особенно превосходно в этом даре любви? Что именно значит: николиже отпадает?

Не прекращается, не ослабевает оттого, что терпит, потому что любит все». «Не отчаиваясь  ожидает от любимого всего доброго, и хотя бы он был худ, не перестает исправлять его, пещись и заботиться.

Всему веру имеет; не просто надеется, но с уверенностью, потому что сильно любит; и хотя сверх чаяния не происходило добра, и даже любимый становился бы еще хуже, она переносит и это – вся говорит, терпит. Любы никому же отпадает». Можно ли найти лучшую характеристику любви-идеализации?!

Но  остается в силе тот страшный факт, что неосторожным и недостойным приближением к тому, что любишь и идеализируешь, ты можешь утерять любимое и идеализируемое, - постепенно и незаметно можешь превратиться в его клеветника и наветника!

Слишком большое сближение для неблагородной  души принижет, роняет того, кто издали был творческим идеалом!

Слишком большое сближение уронило в глазах Иуды Христа, - иссякло благоговение к тому, кто слишком близок и обыкновенен, иссякла идеализация! И из друга-ученика человек незаметно превращается в клеветника и предателя!

Вот трагедия из трагедий человеческой души! Её необходимо понимать и учитывать в жизни, дабы избежать той же беды для себя!

Благородна душа тем более и глубже любит, чем ближе к ней её любимый и её идеал! Душа слабая перестает уважать и ценить то, что слишком близко  к ней!

Для рабски настроенной неблагородной души снисхождение Христа,  до грешного  и упавшего человечества стало поводом к презрительности к самому Христу!

«Исполняюсь гневом и скорбию за моего Христа,- говорит Григорий Богослов,- когда вижу, что бесчестят Христа моего за то самое, за что наиболее чтить Его требовала справедливость. Скажи мне: потому ли Он веществен, что смирился ради тебя, потому ли Он – тварь, что печется о твари?». 

«Это ставишь ты в вину Богу – Его благодеяние? Потому ли Он мал, что для тебя смирил Себя»...Это ставишь в вину Богу? За то почитаешь Его низшим, что препоясуется лентием и умывает ноги ученикам, и указует совершеннейший путь к возвышению – смирение?

Что смиряется ради души, преклонившейся до земли, чтобы возвысить с Собою склоняемое долу грехом? Как не поставишь в вину того, что Он ест с мытарями  и у мытарей?.. Разве и врача обвинит иной , за то, что  наклоняется  к ранам и терпит зловоние, только бы подать здравие болящим?..»

Тут, конечно, самый глубокий, интимный и вместе с тем самый тонкий и страшный суд над человеческой душою, её задатками и благородством:

оттого, что твой любимый, твой идеал и Христос пошли к тебе навстречу, стали обыденны и близки тебе, смиренно сблизились с тобой, - стали ли они для тебя втройне дороги и высоки, и прекрасны? Или же, напротив, стали затрапезны, унижены, потушены для тебя?

Сознание страшной опасности потухания идеала и идеализации от неосторожного и недостойного приближения к ним дает нам понять целомудренное стремление некоторых отдалиться от любимого и уклониться от обыденного общения с ним!

Для того тут человек и уклоняется от любимого, чтобы не потерять его для себя. Боится человек  заслонить для себя святыню друга, однажды ему открывшуюся, - заслонить её приземистою обыденностью свой души, для которой всякое  сближение легко превращается уже в  амикошонство и для которой «нет пророка в своем отечестве».

Человек существо текучее и утекающее!  Дай ему Бог только утекать в лучшее, во все большее расширение души, сердца и  духовного зрения! Упаси Бог от самодовольней узости, от ссыхания сердца, от духа клеветы на мир и на людей!