Археология Древней Руси в XXI веке. Часть II
Новый поворот к признанию исторического ядра Сказания состоялся в 1980–1990-х гг. в значительной степени под влиянием археологических материалов. Один из серьёзных доводов в пользу реабилитации Сказания дали историко-археологические изыскания В.Л. Янина о политическом устройстве Новгорода, предположение о том, что в основе ограничений княжеской власти в Новгородской земле лежат условия первоначального договора между славянскими и финскими племенами Северо-Запада и Рюриком, заключённого при приглашении варяжского правителя на княжение (Янин, 2008,с. 15–34, 375–377).
Исследователи уже давно обратили внимание на то, что не все сведения Сказания согласуются с археологическими данными. Сомнительны сообщения о княжении братьев Рюрика в Белоозере и в Изборске, где отсутствуют следы пребывания варяжской дружины, а в Белоозере – и сами культурные напластования IX в. Отмечено также хронологическое несоответствие событий, о которых рассказывает Сказание, и времени возникновения городов, упомянутых как места испомещения «мужей» Рюрика (Янин, 2008, с. 24–26; Мельникова, Петрухин, 1991, с. 223–224; Мельникова, 2011, с. 209).
Сегодня мы располагаем материалами, которые дают возможность более аргументированно оценить историческую реальность этих сообщений. Новейшие исследования подтвердили, что на Белом озере нет раннегородского поселения IX в. Древнейшие культурные напластования первого городского центра в этой области относятся ко времени не ранее середины X в. На археологических памятниках Белого озера и Шексны неизвестны и находки скандинавского облика, относящиеся к IX в. Украшения, бытовые вещи, культовые предметы и детали вооружения, которые могут быть связаны с пребыванием здесь скандинавов, датируются более поздним временем.
Присутствие древностей IX в. в Изборске как будто бы не вызывает сомнений, однако находки скандинавского происхождения на городище, площадка которого полностью вскрыта раскопками, единичны. Можно согласиться с оценкой Н.В. Лопатина, согласно которой археологические материалы не подтверждают сообщение Сказания о княжении Трувора в Изборске. Мы не находим археологических следов пребывания мужей Рюрика в Полоцке, Ростове и Муроме. Как показал И.И. Еремеев, вещевой комплекс из ранних культурных напластований Полоцка не содержит находок, указывающих на существование здесь в IX в. раннегородского поселения, управлявшегося выходцами из Скандинавии.
Этот слой беден артефактами, документирующими развитие ремесла и торговли, а яркие скандинавские находки относятся ко времени не ранее середины X в. Начало формирования Ростова как городского поселения, по наблюдениям А. Е. Леонтьева, должно быть отнесено к 960–980-м гг. Более ранние культурные отложения принадлежат мерянскому посёлку и не содержат предметов, указывающих на его особые функции и пребывание здесь скандинавов. Временем не ранее второй половины X в. датируется и древнейший культурный слой Мурома (Бейлекчи, Родин, 2003).
В археологических древностях материализуются не столько отдельные исторические события и моменты прошлого, сколько протяжённые процессы, крупные исторические явления. Поэтому, как бы ни разрастались археологические материалы, едва ли они когда-нибудь дадут исчерпывающие аргументы, подтверждающие или опровергающие историческую реальность Рюрика, или позволят прояснить конкретные обстоятельства его появления на восточнославянском Севере.
С точки зрения археологии, в качестве достоверной исторической основы Сказания следует рассматривать сам факт присутствия скандинавов в качестве военизированной элиты в северных областях Русской равнины в IX в., распространение на широких пространствах, вплоть до Верхней Волги, Клязьмы и Оки, разнообразных элементов балтийской культуры и возникновение в середине IX в. укреплённого поселения, выполнявшего военно-административные функции у истоков Волхова, куда, согласно Сказанию, был приглашён на княжение варяжский князь.
Остаётся неясным, отражает ли упоминание в Сказании Изборска, Белоозера и Ростова в качестве центров власти, подчинённых Рюрику, некие политические реалии IX в. или более позднего времени – существование на Севере широкой зоны «варяжской дани» – или оно должно рассматриваться как изложение собственных исторических представлений летописца, составителя Начального свода 1090-х гг.
Уточнение хронологии ключевых археологических памятников IX–X вв. позволяет выделить несколько этапов формирования сети раннегородских поселений и освоения сельских территорий, когда в течение коротких периодов происходила кристаллизация новых центров и трансформация уже сложившихся поселенческих структур, качественно менявшая культурный ландшафт и историческую карту.
Первый период – конец IX – первая четверть X в. – время становления и роста крупнейших раннегородских поселений в центре, на юге и на севере Руси: возникновение Гнёздова и Чернигова, реорганизации поселения на Киевских горах и первоначального освоения территории Киевского Подола, расширения территории Рюрикова городища и Пскова. К этому же времени относится возникновение некоторых городов более низкого статуса (Вышгород, Любеч, Сновск) и торгово-ремесленных поселений различного ранга (Шестовица, Крутик), прекращение существования отдельных административных центров на водных путях, возникших в более ранее время (городище Супруты на Оке).
Большинство этих событий может быть отнесено к эпохе Олега, некоторые из них датируются 920-ми годами. К несколько более позднему времени – 930- м годам – относится формирование древнейшей застройки Новгорода, сооружение первых мостовых Пробойной улицы – главной улицы Людина конца (Янин, 2008, с. 28).
Временем наиболее бурного роста сети городских и сельских поселений, расширения застройки в ранее основанных городах и общего экономического подъёма следует считать вторую половину X в. Это период расцвета Гнёздова, Тимерёва, Шестовицы и ряда других торгово-ремесленных поселений и локальных центров, формирования сети сельских поселений во многих областях Северо-Западной и Северо-Восточной Руси (Суздальское Ополье, Белоозеро, Верхнее Поволжье). Характер датирующих материалов далеко не всегда позволяет определить время возникновения городов и поселений внутри этого хронологического интервала с точностью до нескольких десятилетий.
Тем не менее мы можем выделить два хронологических рубежа, когда интенсивность формирования новых поселений и расширения застройки была особенно высокой. Один из рубежей – середина X в., 940–960- е годы. Это время первоначального формирования уличной застройки Неревского конца в Новгороде (древнейшая мостовая датирована 953 г.), начала городской жизни в Ростове (древнейшая дендродата – 963 г.), строительства новых укреплений и расширения территории Полоцка, возникновения Белоозера, основания Овруча и Витичева, появления укреплённых поселений в Древлянской земле и на Мсте (Конецкий, 2005, с. 64–71).
Во многих точках появление новых поселений последовало за разрушением или прекращением существования старых центров. Серединой X в. датирован мощный слой пожара в Искоростене. К этому же времени исследователи относят конец жизни одного из наиболее значительных центров славянского расселения в Новгородской земле, агломерации на р. Белой в Среднем Помостье, где находится крупнейшее скопление сопок (Конецкий, Носов, 1995, с. 29–54). Свидетельством нестабильной обстановки в Верхнем Поднепровье в этот период являются семь гнёздовских кладов, попавших в землю в течение короткого периода второй половины 940–960-х годов, а также крупные клады, сокрытые в других городских центрах и их ближайших окрестностях (Новгород, Полоцк).
Очевидно, что эти материалы прямо или косвенно отражают радикальный характер переустройства управления и сбора дани в середине X в., острые конфликты и драматические события эпохи княгини Ольги. Столь же насыщены градостроительной деятельностью, устройством новых поселений, строительством и административными преобразованиями последние десятилетия X в. Расширение застройки и создание новых оборонительных сооружений в эпоху Владимира происходит во многих городах, но документировано археологическими материалами в разной степени.
Наиболее масштабная реорганизация городской планировочной структуры зафиксирована в Киеве, где сначала возводятся новые земляные укрепления, а затем производится полная перепланировка города на верхнем плато, сопровождавшаяся нивелировкой курганного могильника и строительством монументального городского собора – Десятинной церкви.
Важные преобразования происходят и в Новгороде: административный центр переносится с Рюрикова городища на место современного города, приобретающего упорядоченную структуру в виде трёх концов. Древнейший культурный слой, выявленный на территории нового общественного центра – новгородского Детинца – датируется последней четвертью X в. Значительный рост городской застройки в этот период зафиксирован в Новгороде, Пскове, Ростове, Белоозере.
Среди крупных городов, первоначальное формирование которых на основании археологических материалов должно быть отнесено к этому времени, – Переяславль Русский, Воинь и Ярославль, древнейшие укрепления которого выявлены недавними раскопками (Энговатова, 2012, с. 30–43).
Эпоха Владимира традиционно рассматривается как время строительства городов на Юге, создания новых поселений и оборонительных сооружений на степном пограничье для защиты Среднего Поднепровья от печенежских вторжений (Моргунов, 1999, с. 69–78; 2003, с. 5–7). Укрепление южных форпостов, в том числе путём привлечения в новые «грады» на Десне, Трубеже, Суле и Стугне «лучших мужей» из северных областей, отмечено в широко цитируемой летописной статье 988 г. (ПСРЛ, т. II, стб. 106).
Эти же десятилетия были временем активного освоения новых территорий на Севере и Северо-Востоке, расширения зоны древнерусского расселения на периферии, о чём свидетельствуют материалы сельских памятников Белого озера, Кубенского озера и Суздальского Ополья, древнейшие напластования которых датированы концом X в.
Одно из наиболее интригующих исторических явлений рубежа Х–XI вв. – прекращение существования ряда поселений, сыгравших значительную роль в развитии международной торговли, формировании социальной элиты и становлении властных структур в IX–X вв., таких как Гнёздово, Рюриково городище, Щестовица, Сарское, Тимерёво, Крутик.
Упадок этих поселений интерпретируется обычно как следствие реорганизации управления и контроля над торговыми путями в условиях укрепления княжеской власти, как результат вытеснения старых центров, ориентированных на внешние связи, новыми, более тесно связанными с сельскими территориями и местной экономической жизнью, или как отражение изменений торговой конъюнктуры.
Ни одно из этих объяснений не раскрывает конкретные механизмы разрушения их экономической основы. Новые исследования показывают, что торгово-ремесленные поселения, о которых идёт речь при обсуждении соперничества «старых» и «новых» центров, в действительности представляли собой центры разного статуса, заметно различавшиеся по своему социальному облику и экономическому базису. Следует согласиться, что их упадок должен рассматриваться как проявление общего ритма социально-экономических трансформаций, связанных с подъёмом городов.
С появлением новых материалов становится очевидно, что это угасание заняло достаточно протяжённый период, включающий первые десятилетия XI в. Выделенные по археологическим данным периоды становления и преобразования городских центров и административных структур сельских территорий хорошо согласуются с летописной историей окняжения древнерусских земель.
Понятие «древнерусская культура» применяется сегодня преимущественно для обозначения «высокой» письменной и художественной традиции, зарождение которой произошло в эпоху Крещения и которая стала определяющим фактором формирования общего самосознания Руси. Однако в действительности это понятие должно быть отнесено к гораздо более широкому кругу явлений, развивавшихся на нескольких уровнях, в том числе к самым разнообразным элементам созданной средневековым человеком материальной среды и формам повседневного быта, доступным для археологического наблюдения.
На одном из этих уровней – яркая и эклектичная культура военизированной знати конца IX – X в., своеобразие которой во многом определяется сочетанием престижных предметов, обрядов и художественных образов, принадлежащих к разным традициям. Её наиболее выразительные памятники – монументальные курганные насыпи и камерные могилы древнерусской элиты, символизировавшие её высокий престиж, благосостояние и приобщение к культурным достижениям других народов. Развитие этой традиции прекратилось с принятием христианства.
Ещё один уровень древнерусской культуры – массовые предметы обихода, характеризующие повседневную жизнь широких слоёв населения, бытовой уклад, этнографический облик обитателей городов и сельских поселений. Присутствие на всей территории, находившейся под властью киевских князей, общего комплекса бытовых предметов, украшений костюма, приёмов домостроительства и погребального обряда отчётливо засвидетельствовано со второй половины X в., хотя первоначальное появление некоторых типов вещей, выступающих маркерами единства, относится к более раннему времени.
Распространение новой культуры отражает начало этнической консолидации разноплеменного населения Руси. Археология раскрывает длительный ход этого процесса, выработку новых типов вещей и форм бытового уклада, формировавшихся в раннегородских центрах и районах сосредоточения сельского населения и постепенно входивших в обиход на периферии.
Новая культура несла в себе новые технологические достижения: одним из главных практических инструментов формирования единой материальной среды являлось городское ремесло, ориентированное на производство стандартной продукции и тиражирование однотипных вещей (Седов, 1999, с. 215–217).
Формирующаяся культурная общность синтезировала разнородные элементы. Внешние заимствования часто оказывались своеобразными скрепами, выступавшими как общие знаки новой идентичности. Принятие новаций на всей территории Руси не всегда было одномоментным. Почти полтора столетия отделяет появление круговой керамики славянского облика в Среднем Поднепровье (середина IX в.) от начала её производства на северо-восточных окраинах (конец X в.).
Разумеется, областные различия в культуре древнерусских земель не были стёрты ни в эпоху Владимира, ни при его преемниках. Можно полагать, что в отдельных регионах, например, в ареале роменской культуры, сохранение областных традиций являлось своеобразным выражением противодействия политической интеграции. Тем не менее главный вектор культурных изменений X в. на Русской равнине просматривается вполне определённо – это формирование единой культурной общности на огромных пространствах, объединённых в государстве Рюриковичей.
Рождение этой культуры, ставшей фундаментом для последующего многовекового развития Руси – России, – столь же важный результат исторических процессов IX–X вв., как и становление Древнерусского государства.