панорама русской жизни

Малый театр представил спектакль «Собачье сердце» по повести Булгакова. Его посвятили 80-летию народного артиста России Василия Бочкарева. Наш собеседник - режиссер постановки, заслуженный артист России Алексей Дубровский, заместитель худрука «Дома Островского», как издавна называют Малый.

- К повести Булгакова вы обратились потому, что в ней есть яркая роль для выдающегося артиста и юбиляра Василия Бочкарева?

Желание сделать постановку возникло задолго до юбилея Василия Ивановича: года два мы с ним ходили вокруг Булгакова. Замысел поработать с его произведениями возник, когда мы репетировали спектакль «Мертвые души», ведь инсценировка поэмы Гоголя сделана Булгаковым. Я предложил в качестве следующей совместной работы «Собачье сердце» - и эту инициативу Василий Иванович поддержал. Начались переговоры с руководством, поиски решений, распределение ролей, и только спустя полтора года, к 80-летию артиста, идея реализовалась. Такой долгий путь.

- Чем привлекло «Собачье сердце», по которому в конце 1980-х Владимир Бортко снял фильм?

Фильм - замечательный, с блестящими актерскими работами - громко прозвучал в перестройку. Время сильно повлияло на прочтение произведения, и картина точно попала в контекст политических и социальных изменений, которые происходили тогда в стране. С тех пор прошло более 30 лет, восприятие непростых 20-х годов прошлого столетия перестало быть однобоким и прямолинейным - многие акценты во взглядах на повесть сместились. В фильме есть четкое разграничение на черное и белое: профессор Преображенский - абсолютно положительный персонаж, а Шариков воплощает зло. А у Булгакова палитра богаче. В повести все сложнее и хитрее, есть даже христианские мысли, ведь писатель - сын церковнослужителя, профессора Киевской духовной академии.

- В вашем спектакле Шариков - воплощение угнетенной невинности, жертва эксперимента.

Мне кажется, Шариков и есть жертва, он неоднократно произносит: «Разве я просил мне операцию делать… я своего разрешения на операцию не давал». Профессор совсем не однозначно положительный герой, а человек, заглянувший за рамки дозволенного, в те сферы, куда людям совершенно не стоит заходить. Эта тема проходит во многих булгаковских произведениях, вспомним «Мастера и Маргариту». У Преображенского есть такая фраза: «Вот, доктор, что получается, когда исследователь вместо того, чтобы идти параллельно и ощупью с природой, форсирует вопрос и приподнимает завесу: на, получай Шарикова и ешь его с кашей». И дело даже не в донорском материале, доставшемся от пьяницы и уголовника Клима Чугункина, а в правомерности самой операции. На вопрос Борменталя «а если бы мозг Спинозы?» Преображенский отвечает: «Зачем нужно искусственно фабриковать Спиноз, когда любая баба может его родить когда угодно?». Это, кажется, основная тема, которая волновала писателя.

- А как же тема классовой борьбы?

Все, что касается большевизма, - это социальный контекст, который выписан ярко и сатирично, но он совсем не главное в повести. Кстати, профессор Преображенский может рассуждать о большевиках, а сам чудесно существует при них. Последний рейс «философского парохода» давно отплыл, а профессор никуда и не собирается. Он только говорит наркому, что уедет из страны, но это такие провокативные речи. На самом деле у него все прекрасно: клиника работает, пациенты приходят, живет на широкую ногу - денег хватает.

Булгаков в разное время по-разному проявляется. Есть такой персонаж, как председатель домкома Швондер, блестяще сыгранный в фильме Романом Карцевым, но совершенно не так, на мой взгляд, как он прописан автором. Карцев играет смешного клоуна. Но в повести - это весьма серьезный оппонент профессору, идейный и совсем не глупый человек, несмотря на комические ситуации, в которые попадает.

- Инсценировку писали сами?

Да, и использовал только текст Булгакова, хотя в спектакле есть сцены, которые в произведении описываются по касательной. Например, в главе «Из дневника доктора Борменталя» автор фиксирует события дня: «Вызваны для консультации» и далее - о тех профессорах, что прибыли. Мы сделали полноценную картину, но звучит только булгаковский текст. В театре задача особая - инсценировать, чтобы получилось динамично, смотрибельно, содержательно.

У самой повести, сочиненной в начале 1925 года, судьба непростая. В 1926-м при обыске рукопись изъяли. Три года спустя возвратили автору, потом оригинал похитили у вдовы и опубликовали за границей. В России в 1960-е годы повесть распространялась через самиздат, и только в перестройку вышел полный, считающийся каноническим текст.

- Помимо фильма Бортко, в 1980-е в Московском ТЮЗе появилось «Собачье сердце» Генриетты Яновской - ее первый спектакль в качестве главного режиссера. Спектакль стал событием. До сих пор перед глазами покрытая пеплом сожженного прошлого, пеплом от рукописей и книг, от старой жизни сцена. К этому спектаклю вы имели отношение, не так ли?

Да, это был нашумевший спектакль, первая театральная постановка «Собачьего сердца» в Советском Союзе. Он вышел на год раньше фильма, тогда повесть только напечатали в журнале «Знамя». Спектакль с прекрасной сценографией Сергея Бархина шел долго и с успехом. Когда я, молодой актер, в конце 1990-х пришел в ТЮЗ, меня ввели в состав, но года через три спектакль сняли.

Вслед за премьерой в ТЮЗе появилось «Собачье сердце» под названием «Дневник доктора Борменталя» в театре Станиславского в постановке Александра Товстоногова с Владимиром Стекловым в роли Шарикова. После фильма Бортко и двух сценических прочтений тема «Собачьего сердца» для столицы оказалась закрытой более чем на четверть века.

- Когда человека сравнивают с собакой, то это звучит как ругательство, но на самом-то деле собачье сердце - верное и преданное. В названии повести есть некий отрицательный смысл?

Интересный вопрос. «Собачье сердце» знают даже те, кто повести не читал. Фильм смотрели все, его давно растащили на цитаты, но спроси человека на улице, какую операцию сделали Шарику, большинство ответит: пересадили сердце. Название у Булгакова очень хитрое. И мы долго работали над тем, чтобы зритель понимал, что происходит в операционной. Борменталь говорит о Полиграфе Полиграфовиче Шарикове, в которого превратился пес, - «человек с собачьим сердцем», на что Преображенский отвечает, что «весь ужас в том, что у него уже не собачье, а именно человеческое сердце, и самое паршивое из всех, которые существуют в природе». Для Булгакова в том и смысл, что милейшего пса превратили в отвратительную тварь. А собачье сердце - прекрасно, все и вернулось к нему. Шарик в финале чудесно себя чувствует после вторичной операции.

- На сцене матросы залихватски отплясывают «Яблочко», красноармейцы поют хором, гремит оркестр. Зачем вам понадобились скоморохи в буденовках и шинелях?

Музыка и пение возникли из самого произведения. Мощные голоса доносятся с улицы, отвлекая и возмущая Преображенского. Он даже произносит целый монолог про певунов, о необходимости «заставить городового умерить вокальные порывы наших граждан». У Булгакова и сам профессор напевает, но иные песни, например романс Чайковского.

- Декорации впечатляют: высокая винтовая конструкция устремлена в «Прекрасное Далеко», но стоит некрепко, словно обречена на падение. Она ловко меняет положение при помощи поворотного круга, и открывается другой мир - одна из семи комнат профессорской квартиры с прекрасной мебелью. Как родилась идея сделать основой сценографического решения винтовую башню Татлина с пизанским наклоном?

С художником Марией Утробиной решили создать два контрастирующих пространства: революционная улица и уютный дом. «Собачье сердце» - наша шестая совместная работа, и ее мы начали, как всегда, задолго до репетиций с мозгового штурма в формате разговоров и обсуждений. В них и родилась идея башни Татлина (проект монументального памятника, посвященного III Интернационалу. - прим. ред.), за которую мы сразу зацепились. Стали развивать ее, стараясь избежать концептуальности декорации. Башню «вплетали» в игровую структуру - в ней все время что-то происходит, на разных этажах разместили квартиру, операционную, ванную, кабинет наркома.

- Эту гигантскую металлическую конструкцию, похожую на ракету, наверняка невероятно тяжело монтировать к каждому спектаклю?

Наши инженеры замечательно разработали башню, продумали, как ее собирать и разбирать. Башня с лестницей внутри получилась достаточно легкой и быстро монтируется.

- Текущий сезон вы открыли в должности заместителя художественного руководителя по творческим вопросам. Забот прибавилось? Что входит в ваши обязанности?

Назначением мне оказано большое доверие со стороны нашего художественного руководителя Юрия Мефодьевича Соломина. Зона моей ответственности: репертуар, спектакли, фестивали, гастроли, новые инициативы взаимодействия с актерами - вся творческая деятельность. Начавшийся год для нас особый, впереди 200-летие Александра Николаевича Островского. Готовим фестиваль, гала-концерт, открыли лабораторию «Постигая Островского» для молодых режиссеров. Предложили проект «Вымышленные персонажи на реальных местах», который очень понравился Юрию Мефодьевичу и уже получил поддержку в Министерстве культуры. Планируем снимать в Щелыково (Музей-заповедник в Костромской области с домом великого драматурга. - прим.ред.) фрагменты из пьес Александра Николаевича, которые по замыслу драматурга «проходили» в конкретных уголках края - на Повертке (так называют местные жители излучину дороги, ведущей к заповеднику. - прим. ред.), в беседке Кинешмы на Волге, в усадьбе Островского, в Голубом доме - резиденции Снегурочки. Такой задумали проект.

- Что для вас Малый театр? Многие считают его бытовым, несколько архаичным - за это и любят, другие - объявляют рутинным и консервативным.

Тех, кто любит Малый театр, гораздо больше, чем равнодушных к нему. Есть такое поверье в отношении к Малому театру и Щепкинскому училищу, что играют и учат там по-старинке. Да, эти институции себе не изменяют и уже более двух столетий доказывают творческую и учебную эффективность. Не согласен с эпитетом архаичный, особенно в последние десятилетия. На большинство спектаклей билеты распродаются за 2-3 месяца вперед, их просто невозможно достать. Это не хвастовство, а факт. Наши выпускники снимаются во всех фильмах и сериалах, работают с разными режиссерами, в разных театрах и прекрасно себя чувствуют.

Когда говорят, что мы - традиционалисты, то считаю это комплиментом. Значит, у Малого есть традиции, и он сохраняет ценности русского психологического театра. Многие театры имели свою яркую индивидуальность, но сейчас они переформатированы, а нашему, благодаря Юрию Мефодьевичу Соломину, который шестьдесят шестой год служит Малому и тридцать пятый год им руководит, удалось сохранить многое. К нам часто приходят в гости коллеги, на спектакль например, и удивляются. Все-таки мы обладаем своим уникальным богатством: например, Малый едва ли не единственный театр, где есть суфлер и свой полноценный оркестр. У нас особая культура закулисья: большие цеха, собственное огромное производство по изготовлению декораций и везде - уважительное отношение людей друг к другу и своему делу. В этом порядке большая заслуга директора театра Тамары Анатольевны Михайловой. Малый - это государство в государстве. И знаете, если мы обращаемся к артистам других театров с предложением с нами поработать, то отказов не получаем.

- Малый всегда славился своими династиями. Недавно ушла из жизни Наталья Михайловна Садовская, и оборвался старейший театральный род.

У нас и сейчас работают представители нескольких поколений семей. Династии в Малом - не только актерские, их немало: у гримеров, костюмеров, в цехах. Это традиция, и, думаю, она связана с тем, что дети с раннего возраста попадают в театр и влюбляются в закулисье, увлекаются делом родителей.

- Одна из творческих династий - Дубровские. Вам на роду было написано идти в Малый, но вы не сразу пришли в «Дом Островского», как его называют. Почему?

Ответить непросто, но я считаю, что это пошло мне на пользу. Я пришел в Малый осознанно, человеком зрелым, и понимал, куда и зачем прихожу. Мой пятнадцатилетний опыт «на стороне» - это не только ТЮЗ, а целый ряд театров, где я играл параллельно. Благодарен Юрию Мефодьевичу, что он меня после полутора десятилетий путешествий взял в родную труппу.

- Зритель в Малом театре - особый?

Конечно, у нас свой зритель, и мы его любим. Я чувствую разницу между зрителями разных театров. Это не значит, что кто-то лучше, кто-то хуже. Они - разные. Зритель Малого идет в театр с уверенностью, что увидит человеческую историю, которую придумал автор, и его не обманут. Если он идет на Островского, то не сомневается, что увидит Островского, а не какое-то иное произведение на тему знакомого сюжета.

- Многие стремятся сюда, чтобы услышать хорошую русскую речь - правильную, грамотную, звучную.

В Щепкинском училище речи уделяется особое внимание. Будущих актеров учат, как говорить в пьесах Островского, - многие слова произносятся не так, как написаны. И ударения, и буквы могут звучать по-другому. Например, моя фамилия будет произноситься как ДубровскЫй. Так же как и ОстровскЫй - со звуком, больше похожим на Ы, чем на И. Звучание русской речи - особая культура.

- Как возникла в вашей жизни педагогика? Вы же начали преподавать в возрасте, который больше подходит к студенческому.

Когда пришел на свой первый курс, то один из студентов был на год старше меня. Мне было 24, а ему - 25. Игорь Николаевич Ясулович - спасибо ему - в 2002 году пригласил меня в свою первую мастерскую во ВГИК. Это был очень хороший курс. Сейчас, кстати, один из моих первых учеников ставит свой дебютный спектакль в Малом - «Свадьбу Кречинского», а еще он же - главный режиссер «Ленкома», это Алексей Франдетти. Из этого выпуска - Светлана Иванова, Максим Костромыкин и еще много хороших ребят, которые сейчас снимаются в кино и играют в театрах.

Педагогика и режиссура - сообщающиеся сосуды, одно другому не мешает, а даже помогает. Но времени приходится тратить много, потому что нельзя не отдаваться студентам сполна, иначе это халтура. В 2009 году по инициативе Бориса Владимировича Клюева, моего учителя, и Василия Ивановича Бочкарева я пришел в Щепкинское училище, где преподаю уже 15 лет и получаю от этого большое удовольствие. Надеюсь, что студенты отвечают мне взаимностью.

- Вы же преподаете и в Академии кинематографического и театрального искусства Никиты Михалкова. Почему дипломированные артисты так стремятся в Академию?

Там учатся востребованные кино и театром ребята. Они получают уникальную возможность повышения квалификации. В Академии ставятся задачи более высокого уровня - на этом и построена учебная работа. Преподают замечательные педагоги из разных вузов. Слушатели встречаются с мастерами разных школ: «Щуки» и «Щепки», Школы-студии МХАТ и ГИТИСа. Я был бы чрезвычайно рад по окончании института посмотреть и понять, как же учат в других вузах. Увы, мы не имели такой возможности - Академии Никиты Михалкова еще не существовало. Флагманский проект Академии - «Метаморфозы» - спектакль по фрагментам произведений Чехова и Бунина. Отрывки готовят с педагогами, а на финальном этапе подключается Никита Сергеевич и появляются новые «Метаморфозы», которые показываются на сцене Центра театра и кино.  

Беседу вела Елена Федоренко