панорама русской жизни

К наступающему 2014-му художник Владимир Любаров выпустил календарь «Год деревянной лошади».

Любаров - истинно народный художник России. И отнюдь не благодаря регалиям - их у него нет. Преуспевающий книжный график, городской интеллектуал, в 1991-м бросил столицу, переехав в Перемилово - деревеньку во Владимирской области.

И превратился в главного бытописателя покосившейся русской вселенной - с упитанными русалками, беспросветным весельем и разухабистой тоской. «Культура» поговорила с художником обо всем на свете - ортодоксальных евреях, осетрине, ЦСКА, плюгавеньких мужичках и, конечно, о Перемилово.

- Вы как-то сказали, перефразируя Райкина, что курить и рисовать начали одновременно. Когда же стали курить?

Все-таки немного позже. Я поступил в Московскую среднюю художественную школу в возрасте, по-моему, одиннадцати лет. Но до того уже много рисовал.

- Как же Вас после этой школы занесло маляром на автобазу?

У меня был промежуток перед поступлением в Полиграфический институт. А мой дядя работал тогда начальником отдела снабжения на автобазе. Он и говорит: «Слушай, нам нужен художник». Ну, художник, конечно, громко сказано - там в основном буквы надо было рисовать.

Да и подобной штатной единицы у них не было. Вот меня и зачислили маляром, кажется, четвертого разряда - довольно высокая категория, между прочим. Начальником оказался старичок - такой русский философ.

Я приходил на работу в малярный цех, где машины красили из пульверизатора. До сих пор не понимаю, как рабочие все не умерли и я в том числе. Даже респираторов не припомню. Старичок все время кашлял. У меня такое впечатление - мокрота у него была такого же цвета, что и краска...

Я тоже им иногда помогал. Например, мне поручили сделать надпись «На территории автобазы курить строго запрещается». Это было очень ответственное задание, сам директор со мной проводил беседу.

В итоге я немного не рассчитал. Буквы получились в человеческий рост. И практически огибали весь внутренний двор. То есть надо было вращаться, чтобы прочитать надпись. В общем, все это, скорее, напоминало стихийный перформанс, как сказали бы сегодня.

Тем не менее творение произвело большое впечатление на начальство - мне сказали, что работа получилась потрясающая и теперь все обязательно бросят курить.

И еще директор заявил: «Наконец-то нам прислали настоящего художника!» Кто прислал, понять невозможно, так как я сам пришел. Но фразу эту запомнил на всю жизнь. И решил, что в будущем надо ей соответствовать.

- К 90-м Вы стали известным книжным иллюстратором, стояли у истоков первого в стране частного издательства «Текст». Почему вдруг решили бросить все и переехать в глухую деревню?

Понимаете, я и не думал, что перееду. И «Текст» бросать не собирался. Но как раз накануне августа 91-го купил дом в Перемилово. Начал достраивать, стал общаться с местными - и меня как в воронку затянуло.

Захотелось порисовать. Иногда думал: вот приеду в Москву, опять буду по четыре часа спать, а все остальное время заниматься издательскими делами. И вдруг понял, что мне это не очень-то и надо.

Честно говоря, к тому времени «Текст» уже был поставлен на ноги, имел свое лицо, стиль… А тут надо было обустраивать быт. Местные, кстати, очень помогали.

- А как они воспринимали московского художника?

Ну художник, и что? У кого нет недостатков? Ничего страшного. Но когда начал рисовать, хуже стало. Не понравилось, что изображаю каких-то толстых теток, пьяных мужиков... Рисовать ведь надо, дабы красиво было.

Воспитательный эффект должен присутствовать - чтоб человек лучше стал, красоту почувствовал… Помню, их возмутила одетая женщина, лежащая на пляже. «Ну ты что, не понимаешь, это некрасиво? На грязном песке лежит женщина в одежде! Пусть она хотя бы в купальнике будет!»

В общем, пока я просто назывался художником, все было нормально, а как картины увидели, тут у нас вкусы и не совпали.

- Как же Ваша жена отреагировала на решение переезжать? Чувствовала себя декабристкой?

Сейчас она уже забыла, что реагировала не очень хорошо. Не понимала, как будем жить. Понять действительно было трудно. Первые два-три года я брал издательские работы.

Даже мысли не возникало, что у художника могут покупать картины. У меня еще счастливая случайность произошла. В «Текст» пришел заказ на изготовление для североирландского издательства книги русских пословиц.

У нас посоветовались и решили: вот Володька приедет через месяц из деревни, ему и дадим. Когда мне предложили сделать, подумал - ведь герои этих пословиц ходят мимо моего окна, поплевывая, покуривая.

Я смотрел, какие у моих соседей рубашечки, сапоги. Конечно, добавлял «фольклорные» элементы, типа картузов. Вообще, когда чувствуешь дух народный, легче иллюстрировать пословицы. Их же народ и создает. Как и лубок рисованный.

- Ваши работы тоже напоминают лубок. Трепетно относитесь к народному творчеству?

Я, кстати, наив всегда считал самым высоким искусством. На него часто смотрят свысока и совершенно несправедливо. А тут мне представилась возможность использовать его, пропустив через себя.

- Академическая подготовка мешает или помогает создавать наив?

Поначалу очень мешала. Это не значит, что ее не надо иметь. Просто я вовремя не освободился от оков. Но все равно нужно иметь представление о теории композиции, анатомии. Вообще, многие вещи лучше знать, чем не знать.

Или надо быть настоящим народным художником и понятия ни о чем не иметь, но творить великие вещи. А уж если погрузился в академическое искусство, лучше изучить.

- А что Вы думаете, глядя на свои работы?

Восприятие у меня колеблется - от «Какой кошмар, ужас, безвкусица, позор!» до «Ай да Любаров!». Иногда искусствоведы мне говорят: вы - художник, который знает, что делает, и может это объективно оценить.

Большей глупости сказать невозможно. А вообще, когда ругают, соглашаюсь, и когда хвалят - тоже. Потому что чувствую: и то, и другое справедливо.

- Но приятнее, когда хвалят…

Чего уж там (смеется). Человек слаб.

- А что представляло собой Перемилово в 91-м?

Как ни странно, это была умирающая деревня. Странно потому, что у нее невероятно веселый дух. Когда я туда приехал, веселье исходило от всего — от людей, пней, разбитых дорог, покосившихся избушек…

Это вообще какое-то чудесное место. Едешь, все время льет дождь, жутко депрессивное настроение. Прибыл в Перемилово - светит солнце. Я затягивал строительство дома, не хотел оттуда уезжать и в конце концов остался.

А село это когда-то было большим. По преданию, название дала Екатерина II, которая сослала туда своего «перемилово» фаворита. Во всяком случае, так местные рассказывали. А они те еще сочинители, фантазеры такие, подвирают постоянно.

Я сначала все всерьез воспринимал, а потом подумал: «Врут, наверное, всё». В общем, деревня была пьющая, разрушенная, помирающая, но веселая.

- А сейчас померла окончательно?

Не совсем. Теперь вместо пяти-шести кривых избушек около сорока домов. Правда, живут в них не деревенские - они умерли уже, а городские - дачники. Которые не пьют, не врут, ничего не сочиняют, у них просто другая ментальность. Ездят на иномарках.

А те мои мужики, помню, как увидят меня на «Москвиче», так начинают: «Какой ты богатый! Елки-палки, живут же люди!» Тем не менее, думаю, даже дачники как-то продолжают жизнь деревни Перемилово.

Ее дух все равно остался. Дух радости, бьющей от этого места.

- С дачниками общаетесь?

С некоторыми. Но такого, как раньше, нет и в помине - когда знал подробности жизни каждого человека, и они пытались выяснить, что меня тревожит. Деревня же большая семья.

А сейчас приехал человек на субботу-воскресенье, пожарил шашлыки, отдохнул и уехал. Это другая жизнь, она не поддается пластическому выражению. А меня интересовали человеческие чувства. Так и получилась серия «Деревня Перемилово».

- Без Перемилово не было бы Вас как живописца?

Кто его знает. Но такого точно не вышло бы.

- На Ваших полотнах мужики - худенькие, субтильные, а бабы плотные. Они такие в Перемилово или это архетип русских женщины и мужчины?

Просто я насмотрелся в Перемилово и окрестностях. Там сплошь и рядом - бабы дородные, излучающие спокойствие. И нервные, корявенькие, плюгавенькие мужички. Еще и поддают.

А  женщине деваться некуда - на ней хозяйство, дети, корова, в конце концов.   

- Когда-то про себя говорили, что Вы — человек не укорененный в земле и в любой момент может ветром сдуть...

Да, я нервный, плохо сплю. Правда, сейчас получше - потому что с таблетками... Хотя, наверное, успокоился уже, укоренился в земле, но не совсем еще. Все равно чего-то не хватает, что-нибудь придумываю - выставку надо сделать, книжку издать, прочесть, посмотреть...

Иногда говорю себе: «Елки-палки, зачем это надо?» Так хорошо сидеть в Перемилово, кочергой поленца поправлять, смотреть на огонь, потом подняться, порисовать. Но куда уж там! Все время ощущение, что чего-то недоделал, а если и доделал, то не так.

В общем, постоянная интеллигентская грызня самого себя. Мне для счастья не хватает покоя. А вот у перемиловцев он был. Умели принимать жизнь такой, какая есть. Я вот сделал серию «Наводнение», где они спокойно существуют среди этого безобразия. Ну, послал Господь воду, и что теперь? Не плотину же строить? Живем, и спасибо!

- Вы как-то поместили в Перемилово ортодоксальных евреев, и те очень органично прижились среди этой разрухи. Перемилово — явление интернациональное?

Еврейскую серию задумал давно. Но она никак не получалась, пока героев не поместил в деревню. И тут они ожили, обрели плоть и кровь, взгляд появился - чуть фантастический…

- Когда смотришь на Ваши работы, кажется, что художник Любаров любит людей. Это правда?

Наверное, действительно люблю их, мне они интересны.

- А за что любите?

А не за что? Не знаю, они красивые... Некрасивых людей очень мало.

- Вы до сих пор болельщик ЦСКА?

Да! Но сегодня футбольный клуб в ужасном состоянии, не могу смотреть. Кстати, на моей последней выставке был Леонид Слуцкий - главный тренер ЦСКА. Совершенно очаровательный человек. Я за него очень переживаю…

- Начали лучше играть после выставки?

Тогда они стали чемпионами России. Думаю, я тоже внес свою лепту (смеется). А сейчас полный провал. Может, надо было Слуцкому ко мне в мастерскую приехать, в Перемилово?

- По Вашим работам снимают мультфильмы, ставят спектакли, в переходах торгуют «левыми» кружками с принтами любаровских картин - безусловное свидетельство народной любви. Когда осознали масштабы «бедствия»?

Сейчас скажу, как понял, что я «большой художник» (смеется). 1995-й, у меня выставка в ЦДХ. Прихожу на рынок, смотрю - осетрина. Решил гостей побаловать. Но, видимо, долго размышлял, какой кусок взять.

Вдруг продавец заявляет: «Бесплатно берите!» Я на него уставился и думаю - наверное, плохо одет, вот и посчитали, что старичку осетринки захотелось, а купить не может. Говорю: «Да вы что! Нет-нет!» И пытаюсь уйти - позор ведь.

Продавец не унимается: «Я вам за «Катю на качелях» дарю!» А у меня есть такая картина. И он рассказал, как ходил на выставку, понравилось, потом еще видел по телевизору в новостях.

Дома рассказываю жене, а она говорит: «Раньше не верила, что ты  великий художник, а теперь понимаю...»

Беседу вела Тамара Церетели