Авторизация


На главнуюКарта сайтаДобавить в избранноеОбратная связьФотоВидеоАрхив  

Портрет Алексея Викторовича Щусева (фрагмент). 1917 г.
Автор: Кустодиев Б. М.
Источник: Государственная Третьяковская галерея
10:47 / 30.11.2022

Алексей Щусев: рисунок жизни
В его жизни были и взлёты, и падения, и даже временное исключение из Союза Архитекторов, которое могло закончиться репрессиями. Но Бог его хранил. Всё-таки Щусев спроектировал 99 церквей - одной не хватило для ровного счёта! Он рисовал, когда был счастлив и - если нервничал или скучал. Рисовал виньетки на углах тетрадей и - вырисовывал без линейки целые здания.

Выставка в Третьяковке "Архитектор, художник, директор. К 150-летию"

“Он всегда только рисовал - я не помню его за чертежной доской”.
Дмитрий Чечулин об Алексее Щусеве

Алексей Щусев - высший гений и проныра, беспринципный интриган и - человек дела, учёный-интеллектуал, отличный друг, но, как иной раз пишут, завистливый доносчик. И - сам жертва доносов.

Кто из великих мастеров сможет похвастаться кристальной чистотой и независимыми суждениями? Исключения есть, но их мало.

Все художники, артисты, поэты служат или системе, или - тугим кошелькам, а свобода творчества - это синоним свободы от творчества, ибо история искусств - это история заказчиков.

Щусев возводил то, что ему предписывалось и делал это фантастически. Ваятель богатых особняков, он с лёгкостью перешёл на дворцы труда, клубы и республиканские дома правительств.

Храмостроитель, ищущий Бога, создал Мавзолей “вечно живого” дворянина Ульянова. Его церкви - сокровища православного духа. Его конструктивистские эркеры - торжество машинной динамики безумных-двадцатых.

Его чертоги сталинской эпохи - роскошь Большого Стиля, где версальское барокко смешивается с прохладой питерского классицизма. Щусев был на все руки мастер и фанатик архитектуры, мыслящий не столько математически, сколько художественно.

Его младший коллега Дмитрий Чечулин в очерке «Так творил Щусев», написанном в 1978 году, вспоминал: «Он всегда только рисовал - я не помню его за чертежной доской.

Щусев видел свою задачу в том, чтобы выразить мысль, общее, определяющее направление, так сказать, идею будущего сооружения. Он призван был выявить зерно художественного образа. Чертежи, как правило, разрабатывали его по­мощники».

Нам представляется уникальная возможность увидеть рисунки Алексея Щусева, большинство из которых выставляются впервые, но,  разумеется, не только их - чертежи, фотографии, документы, проекты - реализованные и отвергнутые, а также - работы Александра Бенуа, Зинаиды Серебряковой, Михаила Нестерова и всех тех, кто был так или иначе связан с щусевскими постройками.

Выставка в Третьяковской галерее показывает нам Щусева-рисовальщика, что невероятно ценно. Все архитекторы владеют рисунком, но не все могут похвастаться талантами в этой области.

Щусев же выписывал какие-то вензеля и сложные штуки беспрестанно и где придётся, о чём говорит листок-приглашение на заседание правления - он “спасался” от организаторской болтовни именно рисованием на полях записных книжек.

Экспозиция начинается с фотографий дворянского семейства из Бессарабии, где Щусев появился на свет. Типичное изображение - респектабельный папа, “шёлково-кружевная” мама в платье с турнюром, какие были в моде 1870-х годов, сытые дети.

Затем - учёба в кишинёвской гимназии, где юный Лёша Щусев не проявил себя достойным учеником, заимев как-то раз два балла по утомляющей латыни - почему-то латынь гимназисты не выносили больше иных предметов, если судить по книжкам о тогдашней муштровке.

Перед нами - грустно выглядящий табель Щусева за 7 класс - сплошные тройки, кое-где четвёрочки, и отличные показатели по закону Божьему и рисованию. Что ж, для будущего творца обителей и храмов это - прекрасно.

(Правда, нелюбовь к точным наукам потом станет одним из камней преткновения - Щусев не любил считать, и его здание Наркомзёма-1933 с эффектным стеклом да экрером сочли чуть не вредительством, так как оно требовало значительного обогрева, многажды превышающего все мыслимые нормы). Но до этого ещё далеко!

Парня ждала накатанная дорога в Санкт-Петербург, в Высшее художественное училище при Императорской академии художеств.

Учителя - первейшие: Илья Репин и Леонтий Бенуа, знаменитый отец не менее знаменитого сына. Здесь аттестации уже пристойные - все науки любимые, а рисование - каждодневное.

Постепенно Щусев вошёл в столичную интеллектуальную элиту. Мы видим портрет, написанный его другом, Борисом Кустодиевым - перед нами серьёзный и гладкий мужчина, больше смахивающий на купца, нежели на дворянского отпрыска, занятого изящными искусствами.

На столе - архитектурный проект. Из нагрудного кармана вместе с платочком торчит карандаш. Не чертёжный, заметим - для рисования.

Щусева пленяли русские храмы, а первые труды его были посвящены реставрации.

Игорь Грабарь, чья выставка проходит в соседнем здании, писал, что работа Щусева «…представляет совершенно исключительный интерес, как по приёмам, впервые в этой области применённым, так и по тем научным данным, которые явились в результате раскопок и строгих обмеров, предшествовавших началу самих строительных работ.

Реставратор поставил себе целью включить существовавшие развалины стен в тот храм, который должен был явиться после реставрации, при этом в новые стены ему удалось включить не только остатки стоявших ещё древних стен, но все те конструктивные части их - арки, карнизы, и даже отдельные группы кирпича, которые были найдены в земле иногда на значительной глубине».

В те годы активно развивался неорусский стиль - одно из направлений европейского Ар Нуво. Актуальны допетровские шрифты и славянская вязь, а на маскарадах, в том числе придворных, всё чаще мелькало боярское облачение.

Строились особняки, торговые ряды и доходные дома с башенками да теремными оконцами. В этом было много сказочно-пряничного, тёплого и родного.

Алексей Щусев стал адептом этого стиля, причём не поверхностным, а серьёзным. Теремок - внешняя форма, а что за его фасадами?

Уже при Советской власти в статье “Национальная форма в архитектуре” им будет сказано: “Поиски национальной формы в архитектуре не могут сводиться к любованию или копированию отдельных архаичных фрагментов древнего зодчества.

Надо изучать художественно ценное в архитектуре прошлых эпох и учитывать при проектировании бытовые, экономические и культурные потребности народа, для которого мы творим”.

Отсюда - реставрационная деятельность. Нельзя строить что-то “в духе”, не ведая самого духа. Надо прощупать каждый старинный камень.

Отдельный зал посвящён орнаментам, создавашимся для храмовых построек, в частности для Покровского собора Марфо-Марьинской обители.

Здесь мы узнаём очередное забытое имя - Андрей Снигарёв, родом из крестьян, “подмастерье” Щусева и тоже будущий архитектор, впоследствии творивший в рамках сталинского Большого Стиля (шикарные дома 1930-1950-х на Дмитровке и в Октябрьском районе).

Все орнаментальные эскизы выполнены совместно - Щусев широким жестом набрасывал, а Снигарёв шлифовал.

Изысканность в каждой линии, прихотливая тонкость, роскошь форм - древнерусское сливается с барочным, и кажется, что сам Бог водил рукою мастера.

Сейчас это называется по-дурацки: “быть в потоке”, но в данном случае формулировка уместна - Щусев действительно погружался в процесс, как в реку.

Марфо-Марьинская обитель - важная веха в биографии зодчего. Попадая на его территорию, мы даже не сразу понимаем, что это - не седая древность, а поступь Серебряного века.

Сколь бережно касался архитектор этой сакральной темы!

В экспозиции представлены варианты и наброски Алексея Щусева, равно как эскизы, картины, рисунки его друга Михаила Нестерова - одного из глашатаев неорусского стиля.

Над некоторыми сюжетами они работали вместе - лики писал Нестеров, а фон отрисовывал Щусев. Обитель создавалась под лаконично-строгие вкусы Великой Княгини Елизаветы Фёдоровны, отдавшей себя служению Богу.

Сам Щусев утверждал: “Пожалуй, самым трудным и вместе с тем обязательным в архитектуре является простота. Простота форм обязывает придавать им прекрасные пропорции и соотношения, которые сообщали бы необходимую гармонию”.

Судя по всему, Щусеву нравилась не одна лишь простота, но и буйство красок, форм и соцветий. В этом легко убедиться, перейдя в следующий зал, что посвящён строительству Казанского вокзала - этих символических ворот в Азию.

Мы можем проследить, как менялись замыслы Щусева относительно планировки и декора. То, что мы наблюдаем на Комсомольской площади - обеднённый вариант.

Михаил Нестеров вспоминал: “В первых набросках он [вокзал] казался интересней, цельней. В основу был положен русский смешанный стиль. XVI, XVII и частью XVIII века вошли в разработку его фасада.

Живопись, мозаика, черепица, куранты - чего-чего тут не было. Цвет всего массива белоснежный. Царский павильон - зеленый. Затея была богатая, смелая. Немного осталось от неё по окончании постройки. Гора родила мышь”.

Наипаче иных дивен петровско-елизаветинский вариант, но он не отвечал требованиям замысла - тут ничто не говорило об евразийстве, но будто бы слышался шум петербургских ассамблей.

Для декорирования были привлечены Александр Бенуа и Зинаида Серебрякова. На выставке можно увидеть и блистательную “Азию” с помпезной “Европой” от Бенуа, и пышнотелых одалисок, апсар, жриц Серебряковой.

Из-за начавшейся мировой войны и революции всё это осталось на бумаге.

Железнодорожная архитектура Модерна - это отдельная тема; стремительно развивавшаяся транспортная сеть требовала оформления.

Вокзалы, полустанки, дебаркадеры, котельные, домики персонала - это рассматривалось, как эстетические объекты. Вот - бойлерная, сработанная с оглядкой на московское, нарышкинское барокко.

Красно-белая феерия, узорочье, изыск. Эпоха, впоследствии названная Марселем Прустом - Belle Epoque - требовала красоты во всём! Несмотря на брюзжание разочарованного Нестерова, этот вокзал и теперь впечатляет.

Ещё одна ипостась - путь культуртрегера и директора Третьяковки при Советах (к слову, эту должность до него занимал и вышеупомянутый Грабарь). Помимо администрирования,

Шусев был занят реконструкцией и расширением самого здания. На экспозиционных стендах - разнообразные предложения: от вполне традиционных, соответствующих старокупеческой Москве, до конструктивистских, поражающих современностью почерка.

В 1927-1935 годах средняя часть особняка дополнилась шестнадцатью новыми, щусевскими пристройками.

Как уже говорилось, выставка не ограничивается “художественной” частью. Тут есть прелюбопытные документы, вроде свидетельства, выданного некоему крестьянину Акиму Колпакову, о том, что он закончил курсы десятников.

Тут изумляет и вид документа - он весь писаный славянскими буквицами, и личность председателя комиссии - а то был сам Фёдор Шехтель, и сама возможность для пейзанина учиться физике с геометрией.

В современном инфо-пространстве расхожа убогая мысль, что до Октябрьской Революции буквы и цифры знали господа, а вот пейзане пребывали в тотальном невежестве.

Реальность - круче и сложнее, чем россказни полуграмотных неокоммунистов, желающих представить русский народ забитым.

Но вернёмся к нашему герою! Даже у гениев были трудовые книжки и на одном из стендов мы наблюдаем запись о том, что к 1938 году у Щусева было сорок лет трудового стажа.

Он переживёт войну, успев и возглавить комиссию по реставрации Троице-Сергиевой лавры, и начать здание НКВД на Лубянке, и соорудить Комсомольскую-кольцевую, самую богатую станцию московского метро.

Последние годы Щусев занимал скромный пост директора Музея архитектуры и восстанавливал разрушенные фашистами города - Истру, Новгород и родной Кишинёв.

В его жизни были и взлёты, и падения, и даже временное исключение из Союза Архитекторов, которое могло закончиться репрессиями. Но Бог его хранил.

Всё-таки Щусев спроектировал 99 церквей - одной не хватило для ровного счёта! Он рисовал, когда был счастлив и - если нервничал или скучал. Рисовал виньетки на углах тетрадей и - вырисовывал без линейки целые здания.

Он по итогам создал рисунок жизни - сложной и блистательной. Таков наш Щусев.



Комментарии:

Для добавления комментария необходима авторизация.