Искусство

«Воскресение» — последний роман Льва Николаевича Толстого, написанный им в 1889—1899 годах. Роман практически сразу за публикацией был переведён на основные европейские языки.

Подобный успех во многом объяснялся остротой выбранной темы (судьба соблазнённой и брошенной офицером девушки, чувство вины перед которой впоследствии становится поводом изменения жизней их обоих) и колоссальным интересом к творчеству Толстого, который не печатал романов после «Войны и мира» и «Анны Карениной».

Толстой, работая над романом, в январе 1899 года посещал надзирателя Бутырской тюрьмы И.М. Виноградова и расспрашивал его о тюремном быте. В апреле 1899 года Толстой приехал в Бутырскую тюрьму, чтобы пройти с отправляемыми в Сибирь осуждёнными путь до Николаевского вокзала, а затем изобразил этот путь в романе.

В окружном суде с участием присяжных заседателей слушается дело о похищении денег и отравлении, повлёкшем смерть купца Смелькова. Среди троих обвиняемых в преступлении предстает мещанка Екатерина Маслова, занимающаяся проституцией. Маслова оказывается невиновной, но, в результате судебной ошибки, её приговаривают к четырём годам каторги в Сибири.

На суде, в числе присяжных заседателей, присутствует князь Дмитрий Нехлюдов, который узнаёт в подсудимой Масловой девушку, около десяти лет назад соблазнённую и брошенную им. Чувствуя свою вину перед Масловой, Нехлюдов решает нанять для неё известного адвоката, подать дело к кассации и помочь деньгами.

Поразившая Нехлюдова несправедливость в суде и отношение к этому чиновников вызывают в нём чувство гадливости и отвращения ко всем людям, с которыми ему в этот день, после суда, приходится видеться и, особенно, к представителям того высшего общества, которое окружает его.

Он думает поскорее отделаться от присяжничества, от окружающего его общества и уехать за границу. И вот, рассуждая над этим, Нехлюдов вспоминает Маслову; сперва арестанткой — какой он её видел на суде, а затем, в его воображении, одна за другой, начинают возникать минуты, пережитые с нею

Кровати с железными панцирными сетками поставлены на попа, сцена погружена во тьму. На афише, в программках жанр спектакля Дмитрия Краснова обозначен несколько высокопарно, пафосно: «путь к себе».

Большой роман, многонаселенный. Не пьеса. Всегдашняя в таких случаях проблема сочинения новой истории — пьесы: с завязкой, кульминацией, развязкой. Здесь на сцену сразу выходит много людей, а вперед — один, крестьянин, который становится посредником между романом и театром, а также сценой и залом.

Старик и хор, что ставит сразу историю, описанную Львом Толстым, в ряд, начатый античными трагедиями. Что же, народ у Толстого — ненадуманная тема.

Хор — и в смысле музыкального решения спектакля, и вообще — как один из главных героев спектакля — тут «расшифровывается» и так, и эдак, и через русскую соборность, и через толстовские размышления о народе и народности, слушая, как они поют, отмечаешь неизменно какие-то точно подобранные, правильные лица, — хороши и на сцене, но такие, что не потеряются, не проиграют и на экране, если взять крупным планом.

Важные мысли Толстого тоже не теряются в романном многословии: «Люди учатся, как говорить, а главная наука — как и когда молчать». Сцена в суде: вот-вот будет решаться жизнь человека, а судебные люди о чем-то судачат, обмениваются анекдотцами.

Первое, чем располагает к себе новый спектакль Тульского академического театра драмы, от которого, к слову, до толстовской Ясной поляны — рукой, как говорится, подать, — правда лиц.

Прокурор, судья, народ, люди, — нет печати театральности, которая все толстовские вопросы мгновенно низвергнет с его философских высот в самую бездну театральной неправды и пошлости. О многих «второстепенных» здесь можно (и нужно) говорить подробно, как, например, о тетке Нехлюдова, которую играет Наталья Савченко.

Что-то светское тараторит, говорит быстро-быстро, превращая свой выход почти что в эстрадный номер, срывает аплодисменты. И — очень кстати оттеняет нарастающую драму героя. Ему только что отказано в прошении, он переживает, а тут тетка с приятельницей: «С нами бог, с нами бог...»

В суде Нехлюдова зритель видит со спины: взглянув на осужденную, князь узнает Катерину. Не дергается, не вскакивает, но спина выдает его «с головой». Таких вот — важных, человеческих реакций — в спектакле много.

Понятных: первая встреча наедине молодого, «того», «другого» Нехлюдова с юной Катей, в доме у теток, короткий поцелуй и короткий, узнаваемый взгляд, обремененный мыслью: а как дальше, что дальше выйдет из этого короткого и даже кроткого — с ее стороны — поцелуя?

Важные, а на склоне лет и важнейшие для Толстого вопросы: бушевания тела, а не души и душа, которой должно в этой борьбе перехватить инициативу, — все это в спектакле есть, звучит и в слове, и за словами.

И — что так ценно в актерской игре — мелочи, мелкие детали, открывающие весь характер: вот прокурор отговорил свое в суде, а пока говорит, интересней всего следить за его руками, пальцами, которые живут своей жизнью, а плечи — так и ходят то вверх, то вниз. Закончил речь — сел, довольный собой.

Спутница председателя суда, нетерпеливо дожидающаяся окончания процесса: игра актрисы деликатна, но запоминается, поскольку, как известно, маленьких ролей нет.

А когда адвокат произносит своё: «Ну, это мы сговоримся...» — мгновенно всплывают из памяти наши сегодняшние мастера защиты, а больше — телевизионные герои, адвокаты А., Д. и прочие, с бабочками и без.

Ограничив себя в необходимости «пути к себе», режиссер, пожалуй, нарочно избегает крайностей, в то время, как путь Нехлюдова, думается, мог выглядеть и каменистее, и ухабистее.

Скажем, выводя на сцену сокамерниц Катерины Масловой, режиссер показывает и драку, но женская драка, конечно, могла бы выглядеть и жестче, и истеричнее, отчаяннее, героини же «Воскресения» в Тульском театре драмы много молчат, что не мешает им, каждой, сохранить и иметь свой голос, «гнуть» свою линию. И когда — трезвые, и когда случай представляется выпить.

Наверное, главная в этом спектакле сцена их свидания в тюрьме, встреча Катерины и Нехлюдова. Трудная. Из шума — в тишину, такую — настоящую, про которую говорят — звенящая тишина. Взглядывает на него — снизу, и в этом взгляде — униженность прежняя и к ней добавившаяся новая, арестантская. Смотрит — и узнает.

Это узнавание без радости, когда эмоции — сразу много — точно сжатые в кулак, актриса Инна Медведева играет. Про взгляды в этом спектакле можно рассказывать особо: вот Нехлюдов встречается глазами с надзирателем. Всё понятно, в руки надзирателю отправляется купюра.

Вот уже князь и Маслова остаются вдвоём, она садится, пряча руки меж коленей. Его смущение, её — колючая, ожесточенная даже реакция на сам его визит. И надзиратель — снова тут как тут: «Устал... От всей службы устал...» От народа — не спрятаться никуда, в этом романе, вообще — у Толстого в особенности.

За первым свидание — второе, и уже все иначе, да только не лучше, для князя — не лучше: «Больше ничего не купил?!» — и на секунду, взглянув в его сторону, она распахивает глаза, а в них — невероятная, не на одного, а точно со многих собранная боль, как вот пчелы — собирают с цветов нектар.

У Толстого много мыслей простых, которые скажи чуть громче, «с выражением», и превратится — в банальность, пошлость.

Про тюрьму, например, но Краснову — и в этом, пожалуй, главное или одно из главных достоинств спектакля — ни одной такой мысли он не роняет в грязь, не теряя их выстраданности, ведь для Толстого каждая такая мысль была оплачена не только собственным «безнравственным» опытом, но также и опытом страдания.

А тюрьма — по Толстому — она что-то вроде университетов, здесь еще и «инкубатор».

Режисcёр: Дмитрий Краснов, Эдуард Пальмов
В ролях: Алексей Соловьев, Инна Медведева, Анатолий Кирьяков, Олег Есауленко, Наталья Савченко, Инна Тарада, Людмила Гамуряк, Андрей Нецветаев, Дмитрий Чепушканов, Антон Архипов, Ирина Бавтрикова, Ирина Васина

Тульский академический театр | 2013 | Драма | 104 мин.