Авторизация


На главнуюКарта сайтаДобавить в избранноеОбратная связьФотоВидеоАрхив  
Портрет поэта А.В. Кольцова. 1838г.
Автор: Горбунов Кирилл Антонович
Источник: Яндекс картинки
09:53 / 28.01.2015

Кольцов Алексей Васильевич (1809-1842), поэт
В 1825г. Кольцов приобрел на базаре сборник стихов И.И. Дмитриева и пережил глубокое потрясение, познакомившись с «русскими песнями» «Стонет сизый голубочек», «Ах, когда б я прежде знала». Он убежал в сад и стал распевать в одиночестве эти стихи, уверенный в том, что все стихи — песни, что все они поются, а не читаются

Кольцов Алексей Васильевич русский поэт. Родился в Воронеже в зажиточной мещанской семье В.П. Кольцова, прасола — скупщика и торговца скотом, слывшего во всей округе честным партнером и строгим домохозяином. Человек крутого нрава, страстный и увлекающийся, отец поэта, не ограничиваясь прасольством, арендовал земли для посева хлебов, скупал леса под сруб, торговал дровами, занимался скотоводством. И в торговых делах, и в частном быту Василий Петрович оправдывал известную народную пословицу: «Прасол — поясом опоясан, сердце пламенное, а грудь каменная».

С детских лет он определил сыну торговое поприще, и Кольцов служил при отце сначала мальцом, потом молодцом, а в зрелые годы — приказчиком и помощником. Летом они отправлялись в степь для надзора за скотом, зимой — для забора и продажи товара. Неделями приходилось скакать на коне, ночевать под открытым небом, коротать досуг в деревнях, толкаться среди народа в праздничной ярмарочной толпе. Прасольское ремесло воспитывало в человеке умение легко и свободно общаться с самыми разными людьми, входить в чужие заботы и интересы, прислушиваться к противоречивым голосам крестьянской молвы, проникаться мотивами русских песен.

Воронежская природа, где лесной север переходит в южную степь, щедро наделила будущего поэта полнотою впечатлений, остротою восприятия. Приходилось вникать изнутри и в самые разные хозяйственные заботы сельского жителя: садоводство и хлебопашество, скотоводство и лесные промыслы. В одаренной, переимчивой натуре мальчика формировались широта души и интересов, непосредственное знание народной жизни.

С 9 лет Кольцов постигал грамоту на дому и проявил столь незаурядные способности, что в 1820 смог поступить в двухклассное уездное училище, минуя училище приходское. Но из 2-го класса отец взял его в помощники. Однако страсть к учению проснулась в мальчике: сначала это были сказки и лубочные издания, покупаемые у коробейников, потом библиотечка в 70 книг у приятеля по училищу, сына воронежского купца, — арабские сказки, проза писателей XVIII в. и, в частности, роман Хераскова «Кадм и Гармония».

В 1825 Кольцов приобрел на базаре сборник стихов И.И. Дмитриева и пережил глубокое потрясение, познакомившись с «русскими песнями» «Стонет сизый голубочек», «Ах, когда б я прежде знала». Он убежал в сад и стал распевать в одиночестве эти стихи, уверенный в том, что все стихи — песни, что все они поются, а не читаются. Возникло желание самому писать стихи, и Кольцов переложил в рифмованные строчки рассказ товарища о троекратно повторявшемся сне. Получилась поэма «Три видения», которую он впоследствии уничтожил.

К этому времени Кольцов познакомился с книготорговцем Д.А. Кашкиным, человеком образованным и умным, любящим русскую словесность. Кашкин поощряет юного поэта, снабжает его руководством по сочинению стихов «Русская просодия», дает советы, правит его поэтические опыты, но главное — разрешает пользоваться своей библиотекой. В лавке Кашкина Кольцов знакомится с поэзией М.В. Ломоносова, Г.Р. Державина, И.Ф. Богдановича, а затем А.Ф. Мерзлякова, А.А. Дельвига, А.С. Пушкина. Юношеские опыты Кольцова («Разуверенье», «Плач», оба — 1829; «Земное счастие», 1830) литературны, вторичны, написаны в подражание популярной сентиментально-романтической поэзии. Однако проблески самобытного дарования ощутимы в «Путнике» и «Ночлеге чумаков» (1828).

К началу 1830-х Кольцов становится известным в культурном кругу Воронежа «стихотворцем-мещанином», «поэтом-прасолом». Он сближается с А.П. Серебрянским, сыном сельского священника, студентом Воронежской семинарии, поэтом, талантливым исполнителем своих и чужих стихов, автором статьи «Мысли о музыке» и популярной некогда студенческой песни «Быстры как волны дни нашей жизни». Серебрянский относится к другу серьезно, помогает ему словом и делом. «Вместе с ним мы росли, вместе читали Шекспира, думали, спорили», — вспоминал Кольцов. Серебрянский прививает другу вкус к философскому мышлению, знакомит с профессорами семинарии П.И. Ставровым и А.Д. Вельяминовым. Появляются стихи, предвестники будущих «дум» — «Великая тайна», «Божий мир», «Молитва».

В 1827, «на заре туманной юности», Кольцов переживает тяжелую сердечную драму. В доме отца жила крепостная прислуга, горничная Дуняша, девушка редкой красоты и чуткости. Юный поэт страстно полюбил ее, но отец счел унизительным родство со служанкой и во время отъезда сына в степь продал Дуняшу донскому помещику в отдаленную казацкую станицу. Кольцов слег в горячке и едва не умер. Оправившись от болезни, он пустился в степь на поиски невесты, оказавшиеся безрезультатными. Неутешное свое горе Кольцов выплакал в стихах «Первая любовь» (1830), «Измена суженой», «Последняя борьба» (оба — 1838) и особенно в проникновенной «Разлуке» (1840), впоследствии положенной на музыку А.Л. Гурилевым и ставшей популярным романсом.

В 1830 стихи Кольцова впервые появились в печати. Начинающий поэт В.И. Сухачев, остановившийся у Кашкина проездом из Одессы в Москву, познакомился с Кольцовым и поместил его произведения в сборнике «Листки из записной книжки Василия Сухачева» (1830) в числе собственных стихов, без имени автора («Не мне внимать», «Приди ко мне», «Мщение»). А в 1831 Кольцов выходит в большую литературу с помощью Н.В. Станкевича, который встретился с поэтом в Воронеже и обратил внимание на его незаурядное дарование. По рекомендации Станкевича в «Литературной газете» (1831. № 34) была опубликована одна из первых «русских песен» «Кольцо», а в 1835, на собранные по подписке среди московских друзей деньги, Станкевич издает первый поэтический сборник «Стихотворения Алексея Кольцова», принесший поэту славу в среде столичных литераторов.

Знакомство со Станкевичем открыло «воронежскому поэту-прасолу» доступ в московские и петербургские литературные салоны. В 1831 он приезжает в Москву по торговым делам отца и сходится с членами философского кружка Станкевича, студентами Московского университета, в т. ч. с В.Г. Белинским. В 1836 через Белинского знакомится с московскими литераторами Н.И. Надеждиным и Ф.Н. Глинкой, а в Петербурге на «олимпиадинском чердаке» В.А. Жуковского в Шепелевском дворце происходит знакомство Кольцова с П.А. Вяземским, В.Ф. Одоевским, И.А. Крыловым. Он заводит дружбу с художником А.Г. Венециановым, появляется на знаменитых литературных вечерах у проф. П.А. Плетнева. Особое впечатление на Кольцова производит знакомство с Пушкиным и беседы с ним на литературные темы. Потрясенный безвременной кончиной поэта, Кольцов посвящает его памяти стихотворение «Лес» (1837), в котором через эпический образ русской природы передает богатырскую мощь и национальное величие поэтического гения Пушкина.

Летом 1937 Кольцова навещает в Воронеже Жуковский, сопровождающий наследника престола в путешествии по России. Этот визит возвышает поэта в глазах отца, который к литературным трудам сына относится прохладно, однако ценит связи с высокопоставленными людьми, рекомендуя использовать их для успешного решения судебных и торговых дел. В 1838 он охотно отпускает сына в Москву и Петербург, где Кольцов посещает театры, увлекается музыкой и философией, тесно сближается с Белинским. Под влиянием критика обращается к философской поэзии, создавая одну за другой свои «думы». Совершается стремительный рост Кольцова, достигает расцвета его поэтический талант. Он уходит далеко вперед в своем духовном развитии, и провинциальный купеческий быт Воронежа начинает тяготить его: «Тесен мой круг, грязен мой мир; горько жить мне в нем; и я не знаю, как я еще не потерялся в нем давно».

В сент. 1840 Кольцов совершает последнюю поездку в столицу, чтобы закончить 2 тяжбы и продать 2 гурта быков. Но торговое усердие оставляет его: «нет голоса в душе быть купцом». В Петербурге он останавливается у Белинского, вызывая у критика искреннее восхищение глубиною таланта, острым умом и щедростью натуры: «Кольцов живет у меня — мои отношения к нему легки, я ожил немножко от его присутствия. Экая богатая и благородная натура!. Я точно очутился в обществе нескольких чудеснейших людей». В свою очередь и Кольцов попадает под обаяние страстной, увлекающейся личности «неистового Виссариона». Пробуждается желание навсегда оставить Воронеж и перебраться в Петербург.

Но эта мечта остается неосуществимой. Невыгодно завершив торговые дела, прожив вырученные деньги, Кольцов возвращается в Воронеж к разгневанному отцу. Охлаждение сына к хозяйственным хлопотам вызывает упреки «грамотею» и «писаке». Начинаются ссоры, которые еще более ожесточаются после того, как Кольцов влюбляется в женщину, «отверженную» воронежским обществом. Семейный конфликт разрастается, в него втягивается столь близкая поэту и любимая им сестра Анисья. Драму завершает чахотка: она длится около года и сводит Кольцова в могилу 33 лет от роду.

В 1846 выходит в свет первое посмертное издание стихотворений Кольцова. «Русская песня» вынесла Кольцова на непревзойденную высоту среди современных ему писателей. Жанр «русской песни» возник в концу XVIII в. и получил особую популярность в 20—30-е XIX в., в эпоху исключительного подъема русского национального самосознания после Отечественной войны 1812. Этот жанр родился на пересечении книжной поэзии и устного народного творчества, но у современников и предшественников Кольцова он не поднимался над уровнем изящной стилизации. Кольцов шел к литературной песне от «почвы», от устной народной поэзии, которую он чувствовал более органично, глубоко и непосредственно, чем его собратья по перу.

Песням Кольцова нельзя подобрать какой-либо «прототип» среди известных фольклорных текстов. Он сам творил песни в народном духе, овладев им настолько, что в его поэзии воссоздается мир народной песни, сохраняющий все признаки фольклорного искусства, но уже и поднимающийся в область собственно литературного творчества. В русских песнях Кольцова сохраняется общенациональная основа. Добрые молодцы, красные девицы, пахари, косари, лихачи-кудрявичи — характеры общерусского масштаба. Но общенародное чувство передается Кольцовым с таким трепетом сиюминутности, с такой полнотою художественности, какая фольклору несвойственна. В его «русских песнях» ощутима душа творца, живущего с народом одной жизнью. Читая Кольцова, присутствуешь при таинстве приобщения индивида к общенародному чувству. Кольцов проникает в самую суть, самую сердцевину народного духа, и прежде всего — в поэзию земледельческого труда («Песня пахаря», 1831; «Урожай», 1835; «Косарь», 1836).

Кольцов поэтизирует праздничные стороны трудовой жизни крестьянина, которые придают его существованию особую силу, стойкость и выносливость. Мужик, тесно связанный с землей-кормилицей, в его поэзии — цельный человек. Труд на земле удовлетворяет сполна все его духовные потребности. Способствуя рождению живого организма, его росту и созреванию, проходя вместе с природой весь круг жизненного цикла, его пахарь радуется прорастанию зерна, ревниво следит за созреванием колоса, волнуется, помогает природе как соучастник и сотворец великого таинства возникновения жизни.

В «Песне пахаря» мать-сыра земля ощущается как живой организм, глазами мужика-поэта воспринимается весь трудовой процесс в творческих его сторонах. Как и в народной песне, здесь нет аналитической детализации и конкретизации: речь идет не об узком земельном наделе, не о скудной полосоньке, а о «всей земле», о всем «белом свете». И в «Урожае»: «Красным полымем / Заря вспыхнула; / По лицу земли / Туман стелется». Родственная еще не отделившемуся от природы крестьянскому миросозерцанию космичность восприятия «света белого», «земли-матушки» придает и облику пахаря вселенские черты былинного богатыря Микулы Селяниновича. Работа мужика нерасторжимо слита с творчеством природы, человек-пахарь — друг и брат коня-пахаря.

Замечательно и др. подмеченное Д.С. Мережковским обстоятельство: «В заботах о насущном хлебе, об урожае, о полных закромах у этого практического человека, настоящего прасола, изучившего будничную жизнь — точка зрения вовсе не утилитарная, экономическая, как у многих интеллигентных писателей, скорбящих о народе, а, напротив, — самая возвышенная, идеальная даже, если хотите, мистическая, что, кстати сказать, отнюдь не мешает практическому здравому смыслу. Когда поэт перечисляет мирные весенние думы сельских людей, третья дума оказывается такой священной, что он не решается говорить о ней. И только благоговейно замечает: “Третью думушку как задумали, Богу Господу помолилися”».

Поэтическое восприятие природы у Кольцова так целостно и так слито с народным эпическим миросозерцанием, что снимается типичная в литературной поэзии условность эпитетов, сравнений, уподоблений. Плодотворящее, животворное солнце в полном согласии с мифопоэтическими представлениями народа является в облике царственного божества: «С величества трона, / С престола чудес / Божий образ — солнце / К нам с неба глядит».

Кольцов творит поэзию в духе народной песни, но в то же время оживляет и воскрешает застывшие в фольклоре традиционные образные формулы. Народный фразеологизм «кровь с молоком» получает в его «Косаре» пластическую реализацию: «На лице моем / Кровь отцовская / В молоке зажгла / Зорю красную». В «Крестьянской пирушке» формула «от ворот поворот», конкретизируясь, приобретает живописную образность: «От ворот поворот / Виден по снегу». «Сокол» теряет обычную в литературной поэзии аллегорическую условность и превращается в целостный образ человека-птицы: «А теперь, как крылья быстрые / Судьба злая мне подрезала» («Тоска по воле»). Герой «русских песен» Кольцова наделен решительной волей, он идет всегда прямым путем, без колебаний и рефлексии, «подрезая крылья дерзкому сомненью» («Неразгаданная истина», 1836), предпочитая верить «силам души да могучим плечам».

Любовь у Кольцова — чувство цельное, сильное, свежее, без полутонов, без романтической изощренности. Она преображает души любящих и мир вокруг так, что зима оборачивается летом, горе — не горем, а ночь — ясным днем. Любовь возвышает духовные и физические силы, превращая добра молодца в героя-богатыря: «Не любивши тебя, / В селах был молодцом, / А с тобою, мой друг, / Города нипочем!» («Нынче ночью к себе…», 1842). Не только в радости, но и в горе, и в несчастье герои Кольцова сохраняют силу духа, торжествуя над судьбой, предпочитая «и с горем в пиру быть с веселым лицом».

Широта и масштабность природных образов в поэзии Кольцова слиты с человеческой удалью и богатырством. Бескрайняя степь в «Косаре» является и определением широты человека, пришедшего в эту степь хозяином, пересекающего ее «вдоль и поперек». Природная сила, мощь и размах ощутимы как в самом герое, так и в поэтическом языке, исполненном динамизма и внутренней энергии: «расстилается», «пораскинулась», «понадвинулась».

Песенный, космически-природный взгляд на мир трансформируется и усложняется в философских «думах». В них Кольцов предстает самобытным поэтом, размышляющим о тайнах жизни и смерти, о смысле существования («Великая тайна», 1833; «Неразгаданная истина», 1836; «Вопрос», 1837), о высоком назначении человеческой личности («Человек», 1836), о роли искусства («Поэт», 1840).

Поэзия Кольцова оказала большое влияние на русскую литературу. Под обаянием его «свежей», «ненадломленной» песни находился в 1850-е А.А. Фет, народно-крестьянские мотивы Кольцова развивали в своем творчестве Н.А. Некрасов и поэты «некрасовской школы», Г.И. Успенский вдохновлялся аналитическим осмыслением поэзии Кольцова, работая над классическими очерками «Крестьянин и крестьянский труд» и «Власть земли». В ХХ в. песенные традиции Кольцова подхвачены М.В. Исаковским, А.Т. Твардовским и др. поэтами.



Комментарии:

Для добавления комментария необходима авторизация.