Энциклопедия

Живописец, график, художник театра, декоратор. Автор натюрмортов, пейзажей, декоративных панно, жанровых картин и картин на темы театральных постановок. В плеяде ярких талантов Серебряного века имя русского художника Н.Н. Сапунова одно из самых самобытных.

Он был одарен выдающимся даром колориста, работал в живописи, графике, но самые выдающиеся и новаторские произведения создал в области сценографии. Работал в жанре натюрморта, театральной картины, портрета, символистических композиций, декоративных панно.

Сапунов был театральным художником не только по факту его работы в театре, а по мироощущению. Один из критиков писал о нем: “ Санов отравлен чарами те-атральности, и сине-зеленый мир не мыслился им иначе, как оправленным в фестоны злато-красного занавеса”. Возможно, потому не давал покоя современникам его беспокойный и такой феериски яркий талант, что он осуществил мечту многих из них – превратить свою жизнь в искусство.

Более беспристрастные биографы последующих времен находили в скудных сведениях о его детстве источник будущего колористического дара. Известно, что Н.Н. Сапунов родился в 1880г. в Москве, в Замоскворечье, в семье владельца кустарного свечного промысла.

Податливая вязкость воска, свечной декор, непременно включавший золото в сочетании с яркими красками, будоражили художественное воображение Николая и его братьев. Все они увлекались рисованием. При доме имелся сад и оранжерея, где выращивались экзотические цветы, лилии, гортензии для церковных праздников.

В 1893–1904 Сапунов учился в МУЖВЗ у И.И. Левитана, В.А. Серова, К.А. Коровина. В 1904–1911 в Академии художеств у А.А. Киселева. В 1902 путешествовал по Италии. С тринадцати лет его судьба связана с Московским Училищем живописи, где любимым учителем, чутко отнесшимся к рано осиротевшему Сапунову, стал Левитан.

Но главным его учителем впоследствии – был Коровин. Помогая ему в работе над театральными декорациями, Сапунов вырос в самобытного театрального художника, обогатившего новаторства Коровина. В начале ХХ века изменяется роль театрального художника, он становится главным действующим лицом наряду с режиссером, спектакль мыслится в единстве цвета, ритма, музыки.

Первые постановки, в которых проявилось своеобразие его таланта, были: ”Гедда Габблер” Г. Ибсена, сказочный спектакль “Гензель и Гретель”. Критик Я Тугендхольд тонко подметил своеобразие Сапуновских декораций: “Его декорации растворяли в себе живых актеров, превращая их в красочные пятна. Из зрительного зала должен быть виден один искрометный красочный фейерверк, сплошной и многоцветно мерцающий гобелен. Где люди, где живописные пятна на нем? Все смешалось воедино. Декорации Сапунова были не столько для зрителей, чинно сидящих и поглядывающих на сцену, сколько для актеров, опьяненных игрою и представлением о себе со стороны”.

В Москве Сапунов сближается с кругом молодых художников-символистов: Кузвнецовым, Сарьяном, Уткиным, которые в 1904 году объединились на выставке «Алая роза», а в последствии, в 1907 году заявили о новом направлении в живописи на выставке “Голубая Роза”. Голубая роза – символ небесной гармонии, тайного знания о мире. Для художников этого поколения кумирами были М.А. Врубель, В.Э. Борисов-Мусатов.

Состоявшаяся в Москве ранней весной выставка поразила зрителей необычным оформлением. Залы полукруглых форм напоминали часовню, стены были обиты серебристым холстом, на нем, как предсумеречные видения, призрачно проступали картины.

Фонтаны, заброшенные сады, бледные цветы, тающие очертания “нерожденных душ” – все это переносило в область грезы, сновидения. Сапунов представил ночные праздники в парках, проносящиеся как видения, где слиты в едином потоке фигуры, деревья, струи фонтанов, огоньки.

Такова его картина “Маскарад”. Хрупкие линии, тающие в матовом свечении краски. На выставке звучала музыка невидимого оркестра, повсюду благоухали нежные ароматы первых весенних цветов, среди картин прохаживались авторы, утонченные денди с цветами в петлицах сюртуков. Выставка стала театрализованным действом, созвучием различных искусств, ярким воплощением культа эстетизма, его расцветом и увяданием одновременно. Вдохновитель и покровитель голуборозовской молодежи В. Брюсов выразил их мироощущение: ” Мы обращаем взор внутрь... Предмет искусства в глубинах чувств, в духе”.

Выставка принесла Сапунову известность. Как воплощение ее атмосферы осенью того же года он создает свои “Голубые гортензии”. Из представителей царства цветов Сапунов предпочитал экзотические, оранжерейные, взлелеянные природой и культурой. В этом сказывались и детские впечатления, и то, что цветы – помогали во всю силу развернуть его необузданный колористический дар. Стиль модерн, последователем которого был Сапунов, в орнаментах следует законам растительного мира.

К его картинам с живыми цветами, неприменимо понятие натюрморт (мертвая натура). Он чувствует их трепет, круговорот жизни, токи, ароматы и в то же вре-мя воспринимает как наваждение, они буквально истекают жизненными соками и в то же время как будто полупрозрачная завеса отделяет их от нас.

Поэт М. Волошин даже писал о «подводности» красок, как будто “зеленый кристалл водяной глубины дает расплывчатость линиям, влажность тону”. В живописном преображении он дарит цветам новое существование, увядая в мире реальном, они обретают нетленную жизнь в мире воспоминаний. В художественной манере Сапунов умел соединять импрессионистическую импульсивность мазков с мис-тическим отношением к свету и цвету, характерным для символизма.

Вместе с другими мастерами «Голубой розы» Сапунов участвовал в оформлении журналов «Весы» и «Золотое руно».
 
Принимая участие в различных театральных новаторствах своего времени, Сапунов во второй половине 1900-х годов стал сподвижником смелого экспериментатора в области сцены В.Э. Мейерхольда. Совместно с Мейерхольдом Сапунов осуществил постановку пьесы А.А. Блока “Балаганчик”.

Спектакль явился своеобразной пародией на символизм, отразившей его кризис. В нем с болезненной остротой прозвучала самоирония авторов, ощутивших обманчивость и выспренность своих мистических упований. Прекрасная дама обернулась картонной невестой, Коломбиной. Спектакль начинается с собрания мистиков, которые ожидают некую “девушку с косой”, о ней мечтает и Пьеро. Для мистиков она является в образе смерти, влюбленный Пьеро видит в ней Прекрасную Невесту, а в руках циничного шутника Арлекина она превращается в картонную куклу, которая падает в снег и ломается на глазах у потрясенного Пьеро.

Для столь необычного спектакля Сапунов придумал остроумное решение. На сцене он соорудил маленький балаганный театрик, окруженный окрашенным в голубой цвет задником, напоминавшем голубые обои и небо одновременно. Собрание мистиков он представил в виде картонных сюртуков, в которые живые актеры должны были просунуть головы и руки.

Сапунов не писал эскизов декораций, но, постоянно возвращаясь в мыслях к своим театральным образам, создавал картины на темы спектаклей, прекрасно отдавая себе отчет, сколь недолговечны театральные постановки. “Мистическое собрание”. Одна из таких картин навеяна образами “Балаганчика”. Картины на темы спектаклей – это живописные спектакли, которые художник разыгрывает сам для себя. Он растворился в мире театральных образов, и реальность стал видеть преломленной, в фантастическом свете театральных софитов.

В конце 1900-ых гг. появляются натюрморты с искусственными, бутафорскими цветами: «Вазы и цветы», «Ваза, цветы, фрукты. В творчестве Сапунова это своеобразная антитеза одухотворенности живых цветов. В искусственном театральном освещении, или в закулисном мраке под магическими чарами живописи художника они обретают иллюзионистическое существование, экзотическую красоту, энергию роста, развития. Кажется, сине-зеленый полумрак насыщен какими-то пряно-удушливыми ядовитыми ароматами, смесью “левкоев и фенола”. Голубые обои с узорами или малинового бархата с кистями занавесы служат фонами, так же как в “Балаганчике” они имеют двойной смысл.

Из торжественной тишины натюрмортов Сапунов вырывается в шумный, неукротимо буйный мир народного гуляния, ярмарки, спектакля в котором принимает участие пестрая разноликая толпа – “Карусель”. Блок, мысливший созвучно образам Сапунова, писал: “Современный момент нашей умственной и нравственной жизни характеризуется, на мой взгляд, крайностями во всех областях. Неладность (безумие тревоги и усталости). Полная потеря ритма. Рядом с нами все время существует иная стихия – народная, о которой мы не знаем ничего, даже того мертвая она или живая, что нас дразнит и мучает в ней, живой ли ритм или только предание о ритме. Современный художник – искатель утраченного ритма”.

В творческого методе Сапунова в этот период соединяется эстетизация и примитивистски-гротескные черты.

В начале 1910-ых годов Сапунов активно работал в театре В.Ф. Комиссаржевской в Петербурге, в театре Незлобина в Москве. Оформлял спектакли для Русских сезонов С.П. Дягилева в Париже. Художник оформил ряд постановок, представление о которых мы можем получить по его картинам-эскизам на темы спектаклей: спектакль-пантомима «Шарф Коломбины», комедия Мольера «Мещанин-дворянин».

Наконец, в последний год жизни Сапунов пришел к собственной идее театра, как грандиозного карнавала, разрушающего границы между сценой и зрителем в театре в Териоках под Петербургом. По замыслу Сапунова, прогуливающиеся по парку люди, должны были попадать в павильоны и неожиданно для самих себя становиться свидетелями сцен, которые разыгрывали, пугая их ”дурацкие рожи”.

Среди гротескных персонажей выделялось своеобразное второе я художника – грандиозная фигура шарлатана на ходулях, а рядом с ним девушка с косой – подкрадывающаяся смерть. Сцена кончается разоблачением шарлатана. На месте театрального мага в остроконечной шляпе со звездами, барахтаясь в полах балахона, появляется маленький человечек, который предлагает зрителям пилюли от несчастной любви.

Один из друзей Сапунова, размышляя над его судьбой, вспомнил историю о неком мастере Николо, владельце кукольного театра, который решил оживить куклы, взамен сердца он вставил им часовой механизм. Но мастер совершенно упустил из виду, что они без души, ведь душу может вложить только Бог. За эту неосторожность мастер Николо расплатился жизнью, он был задушен своими бездушными автоматами.

Современники окружили жизнь Николая Сапунова легендами. Лишив его обычной биографии, они высветили только его трагическую гибель. В их сознании гибель во цвете лет в водах Финского залива во время прогулки на лодке отразилась как символ расплаты за дерзкое нарушение границы, отделяющей мир реальный и мир фантастический, вспомнили даже, что эта гибель была предсказана ему цыганкой-гадалкой...

Конечно, экстравагантность облика художника, в котором соединялось выспренное эстетство и щеголеватая вульгарность, склонность к лицедейству, когда он казался, то опереточным графом, то магом, вызывали такую острую реакцию современников.

Трагикомический фарс обернулся трагедией. Всю свою жизнь Сапунов не знал покоя, не имел постоянного пристанища. В толпе приятелей он не нашел близкого друга. Он метался между Москвой и Петербургом, между изысканным обществом своих друзей и непреодолимым влечением к “низку” миру кабаков и площадных гуляний.

Лишь в последние годы у него появилась мастерская в очень подходящем его стилю жизни месте – Доме Перцева, построенном на набережной Москвы-реки около храма Христа-Спасителя. Здесь, возможно, Сапунов хранил великолепную утварь – участников своих натюрмортных спектаклей. Здесь эти роскошные вещи покрывались пылью, превращались в хлам, оживая лишь под чарами волшебной кисти своего владельца.

Единственная его любовь к Любе Гусевой, сестре художника Н. Крымова оказалась несчастной. Как мистическое видение воспринимается ее портрет, написанный с фотографии. В своих художественных исканиях он подошел к завесе тайны и без оглядки попытался переступить черту, отделяющую реальность и мир художественных образов. Он сам растворился в толпе балаганных персонажей, и смерть сомкнула над ним водяной занавес, положив предел его дерзаниям.

Художник утонул в водах Финского залива во время прогулки на лодке в 1912 году.

Один из почитателей его таланта, поэт В. Брюсов, посвятил его памяти стихотворение, вот его заключительная строфа:

"Всю краткую жизнь ты томился мечтой,
Как выразить блеск неземной,
Любя безнадежно земные цветы,
Как отблеск иной красоты".

Для потомков Сапунов остался первопроходцем праздничных фантастических миров, неземная красота которых была открыта только ему. Забытое, как и имена многих других мастеров русского Серебряного века, его имя и творчество было открыто заново в наши дни.